В спальном, даже провинциальном районе большого города

В неприметном углу бара чудным образом прошмыгнула картинка из прошлого. Какое-то наваждение. И ничего бы примечательного, но я не привык цепляться за каждого знакомого. Правило для меня едино и к торжественным вечерам и к случайным встречам на улице/в переходе/в общественном транспорте (которым не пользуюсь). И дело не в скромности, просто не люблю пустую болтовню. Бесполезная трата времени. Но в этот раз невидимая рука схватила за что-то очень глубокое и прям-таки потащила за призраком прошлого в сторону дальнего углового столика. Показалось. Всего лишь девушки в простецких платьях цедили коктейли из мартинок. По возрасту близко к тридцатке. Не мой сорт. Что ж, и на старуху бывает…

– Ваня?

– Наташа?

Перед глазами словно заработал проектор, транслирующий картинки давно минувших дней. Вот тебе и показалось…

Как мы развлекались

«Что нам стоит

стырить поезд?»

Древнеримская поговорка. Наверное.

Всё началось лет десять тому назад, а то и все двенадцать. Была поздняя весна и самая жаркая за последние несколько лет.

Мне шестнадцать. Пубертат в полном разгаре неприятным образом изматывал нервы. Однако я старался держать себя в руках. Дело в том, что не люблю насилие. Никогда не понимал разговоров, что насилие якобы заманчиво само по себе. Так могут ошибаться только те, кто сами страшатся его подобно смерти: представляют как первородную силу, сравнимую с жаждой или похотью. Неудачники с зарубцевавшимися черточками на заднице. Нет – насилие лишь инструмент. Гаечный ключ, подтянуть разболтавшееся своеволие. Или сколотить свой пьедестал на иерархии власти. И не говорите, что такие желания вам чужды. Порывы стать больше, превознестись над челами пульсирует очень глубоко у каждого: от солдата до послушника.

Но чтобы что-то в том достичь, необходима железная воля. Вот вам и другое применение насилия – смазать проржавевшие шестерёнки механизма превосходства.

Всё так просто? Чёрта-с-два! Может когда-то и мерились размером дубин, но в итоге победили легковесные заострённые копья. А в социуме всё и подавно запутаннее. Тут нужно быть прытким, гибким, ушлым и хитрым. Но более того, высокомерным. Высокомерие держит внутреннюю дисциплину и не даёт пасть, потворствуя слабостям, ступенью ниже. Зачем опускаться к уже преодолённому? Голову выше и хватку крепче. Поверьте, люди такое ценят.

И, казалось бы, а есть ли предел? Ну как… Постойте в спарринге с профессиональным бойцом. Хрен выстоишь! А когда-нибудь всё равно да придётся упасть. Главное не пропустить поражение через себя. Вот скажите, кто с уверенностью станет говорить о проигрыше? Гордиться тем, что опустил руки? Нет же, вступают отговорки: то обстоятельства, то "они толпой", то "что я мог сделать против профи?" и т. д. Проигрыш – это что-то сокровенное, личное. Что спрятано за семью замками в глубочайшем погребе души, подальше от посторонних глаз. И лишь в редких случаях показывается на свет. Разве что в великосветском обществе таких же анонимных неудачников. Но, что интересно, для признания собственного фиаско (от личностного до досадной импотенции) требуется больше мужества, нежели возносить знамя победы. И, я не знаю, как это ещё назвать, но все те семь замков в закоулках души ещё как сдавливают руки, будто оковы. Словно вешая один за другим из семи (а ведь где-то ещё это смертное число упоминалось, не?) сковываем не проблему, а себя. Стыдясь, что не удались. Стыдясь, что не победили. Или не доказали. И чахнем в собственноручно отстроенный клетках, даже не понимая, что превосходство есть и в поражении.

Подобные размышления не давали мне покоя и сейчас – под тёплым полуденным майским солнцем. Пацаны все до одного поддались сонной полдничной неге и развалились на газоне кто где. Не было желания даже трепаться языком. Я, как главный из обормотов, примостил пятую точку на разогретый весенним солнцем парапет и будто возвышался над распластанными телами. Рядом с моим ботинком была башка Сани, сорвиголовы и агрессивного анархиста, который вопреки своему характеру пригвоздил задумчивый взгляд к небу. Разбитыми губами он жмякал стебель какого-то сорняка и словно бы пережёвывал что-то своё. Дородная туша Роди, полусидя, горбилась по центру, слева от Сани, загораживая тому солнце. Но оба, странно, молчали, когда как в другое бы время сцепились из-за этой по*боты. Сегодня Родя казался не в себе, будто случайно раздавил намедни огромной ногой (шутка ли – его рост под два метра!) какое-нибудь крохотное создание. И только Боря пытался занять себя тупорылой шуткой: лёжа на спине елозил руками-ногами по траве – изображал снежного ангела. Хоть молчал и на том спасибо! Один Стас стоял особняком поодаль – на стрёме. Там ему и место.

Приятная минутка покоя. Давно ли она меня настигала? Круговерть последних месяцев не давала даже продохнуть. Подумаешь, разбой? Не попался б с дуру, наслаждался бы предвкушением беззаботной поры каникул. А так успел изучить каждый закуток местной ментовки. Гады всё таскали, да разбирались – скока можно?! А потерпевший, тупорылый ублюдок, ни с того ни с сего запутался в своих же показаниях. Ничто иное, как влияние моего отца. Настоящего, а не того жалкого очкастого ничтожества, что подкатило свои потные бубенчики к моей матушке пару лет тому назад. Этот ещё вздумал заниматься моим воспитанием, представляете?! Более неловких потуг я не видел с тех времён, как Стаса напоили пургеном и заперли в женском. Настоящего батю я уважаю. Вроде он какая-то важная шишка, но это тут совсем не причём. Просто есть с чем сравнивать.

Ладно, с нападками выкручусь. Явление временное, и себя в чём-то ограничивать вовсе незачем. Тем более, когда всё внутри кипит и пенится. Юношеские эмоции – вот что с них взять? Да и как с ними совладать, если масла в огонь подливала Наташа? Первая красавица, умничка и спортсменка. Она как лакомый кусочек для любого победителя. Но, боже, сколько же вокруг неё вьётся мрази! В таком количестве терялся даже Я. А она всё равно молодчинка: на дешёвые трюки не велась, с уродами не путалась. И как красиво расставила приоритеты: только учёба, только карьера, только хард-кор. Её недоступность меня только раззадоривала. Даже в самой глухой лавке под опущенными жалюзи есть прореха. Всего-то найти, где подковырнуть…

Главное – не про*бать свой шанс. Сезон, и ту-ту, любимая, успехов освоить новый ВУЗ в новом городе! Потому я включил обаяние на полную. И если бы не менты, она уже давно бы нежилась в моих объятьях. "Сходим куда-нибудь? Скажем… ай, чёрт, не получится, надо матушке подсобить (считай, плестись на очередные милицейские смотры)" – и всё в том же духе. Ну ничего, хоть разговорились. Хоть не гасилась от меня, не пряталась. А мог ли я со своей кипящей кровью довольствоваться разговорами? ЩАС! Мне подавай близость со всеми интимными подробностями. А подумать, я и против романтики не имел ничего. Скажем там, целый день проводить рядом, гулять под ручку, вдыхать нежный аромат её тёмных прядей, касаться губами тонкую шею, ласкать оформившиеся бугорки груди, стискивать в объятьях стройную талию. Чёрт, даже подумать, представить – верх возбуждения! А испытывала ли подобную телесную радость она? Не думаю. Единственно, кого подмечал в компании Наташи, так это её подругу. Могла ли она с ней? Не, девчонки явно не из того лагеря.

Говорят, девушки выбирают в подружки страшненьких. Дескать, чтобы на их фоне выглядеть выигрышнее. Это не про Ксюшу. Та была хороша собой, хоть и чересчур охотлива до внимания. Блондинка с приятными лицом (маленький вздёрнутый носик, гладкие щёчки), тоненькая до заманчивой хрупкости, разве что формы разительнее выделялись, нежели у Наты. По-хорошему, это у неё должна быть страшненькая подружка. Наташа, не знаю, казалась милее и обаятельнее: черты лица аккуратнее (ровный, почти греческий носик, проникновенные голубые глаза, пухленькие губки), манеры сдержаннее, голос слаще. Такое подмечал не только я. Среди старшеклассников нет-нет, да разгорались споры о том, кто привлекательнее. И хотя первенство школьных красавиц возглавляли они обе, голоса в пользу Наты перевешивали. Я подмечал эти диспуты, будучи учеником тех же учебных стен, но на год младше. Стоит ли говорить, что с результатами голосований был более чем солидарен?

Тема женского соперничества, – совершенно отдельная и душещипательная, – в случае Ксюши и Наты, как ни странно, никогда не поднималась. По крайней мере на публике. А может и совсем у них не было споров? Ну, там чистое взаимоуважение, без примесей корысти и тщеславия. Если это так, то они действительно достойны тех дифирамб, как минимум, как представители исчезающей породы искренне прекрасных личностей. Хотя всё-таки поспорить можно. По некоторым слухам (не ручаюсь за них), Ксюша успела нагулять солидный сексуальный опыт. Может злословцы, а может не всё так прекрасно в датском королевстве.

Честно, мне было пофиг на Ксюшу. Её доступность как-то не прельщала. Да и мысли о Наташе в этот полуденный час стоило отодвинуть на второй план. Главным было дело. Пускай, что наводка казалась сомнительной – выбирать не приходилось. Время рабочее, улицы пусты: почему бы и нет? Вопросы совести меня никогда особо не волновали. Спрашивается, зачем бы я тогда развёл тут нудятину про превосходство? Для себя я всё рассудил, сомнения оставьте сопляжуям. Последствия? Выкручусь. Выгода? В чистом виде. Будет на что Нату куда-нибудь сводить. Пока сезон в разгаре.

Под ботинком хрустела пожухлая прошлогодняя трава. Сквозь неё, уже истоптанными, пробивались зелёные иголочки новой. И ведь всё тянулись и тянулись своими несмелыми кончиками вверх, к жизни, в которой им лишь и суждено, что комкаться под тысячами подошв, рваться от газонокосилок, тонуть в потоках мочи и мусора, и чёрт знает, что ещё. Но они, наивные и глупые, всё равно радовали мою неуёмную душу. К тому же и воздух постепенно наполнялся цветочным ароматом – главным вестником весны. Крохотные бутончики одуванчиков любопытными жёлтыми глазками пронизывали зелёно-коричневую лужу газона. Идиллия, которая не могла длиться вечно.

– Пацаны, – просипел Саня, – как думаете, а своих родаков как-нибудь можно ментам сплавить? По любой какой-нибудь статье, у них-то наберётся. Только так, чтоб мне хата досталась, а не детдом.

– Не надейся, бандит, – вставил свои пять копеек Боря, – больно жирно тебе будет. Тут схема отработана, тока не истцом, а государством. Халявные квартиры на дороге не валяются. Да, Родя?

Громила Родион теребил в руках тряпичную бандану "Metallica" и молчал. Какая-то мутная история случилась у него дома, которой делиться он категорически не хотел.

– Родя, ты чё там ссутулился? Дрочишь? – Боря нарывался. Ничего не обычного, со своим острым языком он любитель поймать кулак мордой.

– Отстань, гомик, – сухо бросил Борису Родя, – не до тебя сейчас.

– Офтань-офтань, – передразнивал брезгун, – а чё не в школе, а? Давно трёпки от мамки не получал?

– Сам-то, а? – вклинился Саня. – Моим на меня до фени. Чё хочу, то и делаю. А ты, маменькин гомосек, сам не боишься ремня по нежной жопе за прогулы?

– Да что ты пристал?! Не видишь, болею! Бронхит когда-нибудь до могилы меня доведет! – Боря с придурью изобразил кашель.

– Ну ты калич! Вань, нафига мы гриппозных при себе держим? – не успокаивался Саня. – Кстати, интересно послушать, как ТЫ от уроков отмазался?

Я широко улыбнулся и обвёл своих кретинов высокомерным взглядом. И глухо, будто мне впадлу даже открыть рот, сказал:

– У меня, в отличие от вас, ребятки, всё схвачено. Я договорился. Оценки в порядке, успеваемость тоже. Я просто выпросил внеочередной выходной.

Пацаны недоумённо переглянулись и рассмеялись.

– Как это выходной? Чё, так можно было? – похоже, Боря не особо мне верил. Да и хрен с ним – не считаться же с придурком.

– Можно, если ты себя проявишь с нормальной стороны, а не как тупорылое чудовище, – я с прищуром взглянул на Бориса. – Договориться можно всегда, если есть о чем договариваться.

Можно было бы и дальше развивать демагогию, но нас прервал запыхавшийся Стас:

– Идёт!

Родя грузно поднялся, наматывая на лицо сморщенную физиономию Хэдфилда. Кто-то из парней повторил процедуру банданами с другими деятелями зарубежной культуры, кто-то ограничился носовым платком. Суставы хрустели, онемевшие ноги растрясывались. Залежались. Вдруг Родион потянул из пожухлой кучки какую-то здоровенную корягу. Я взглядом дал ему понять, чтобы он отбросил её куда-нибудь подальше. Убийство в мои планы не входило. Что это на него нашло?

Улицы всё так же были пусты. Солнечные лучики с весенним задором заполонили спальный, даже провинциальный район большого города. Ветвистые берёзовые прутики застенчиво пестрили первыми набухшими почками. По проезжей части ветер гонял мелкую пыль. Ленивые кошки стайками облюбовали подоконники и козырьки, искоса поглядывая на без умолку галдевших птиц.

За углом, в тени придворовой арки мы затаились всем скопом. По ступеням пристройки к ломбарду, вопреки приличиям располагавшимся на первом этаже жилого многоквартирного дома, спускалась нарядная пожилая дама. Старания, с которыми она так прихорошилась для ушлых торговцев поддержанных ценностей, достойны восхищения. Её седые волосы были аккуратно уложены и подвязаны зелёным платком; макияж заметен, но в глаза не бросался (кто сказал, что женщинам советской закалки чужды современные средствам ухода?); кружевная шаль прекрасно сочеталась с чёрной жилеткой и бирюзовым узорчатым сарафаном. Сомневаюсь, что такой прикид был для неё будничным. Всё-таки хотела выделиться на фоне нарколыг, воров и банальных пьяниц и, возможно, за заложенные вещи выторговать чуть больше. В какой-то мере мне было её немного жаль.

По одному, в вразвалочку мы выползали из тени и разбредались вокруг Дамы. Дескать, мил женщина, отступать некуда, давай по-хорошему. Страх в её глазах внезапно сменился упрямством – она и вправду собиралась нам дать отпор:

– Эй, а ну-ка?! Чехо эт вы? Давайте-ка отседова! Разбегайтесь, разбегайтесь, нечехо вам тут делать! Пока я милицию не вызвала!

Первый шаг бывает труден. Шажок в пропасть, неуверенный побег, чистый лист перед пластом нелёгких размышлений, или вот силком вырвать сумку из цепких старческих рук. Последнее необходимо было сделать без раздумий. Тем более мне, как ведущему – ведомые без лидера могут запросто разбежаться как стадо баранов. Но я почему-то мешкал. Вроде даже стало немного жаль женщину. А кому бы было не жаль? Неприятная совестливая крупица проявилась так некстати! Пришлось на полную задействовать волю – пересилить себя. Да только замешательства уж было не скрыть. И вдруг Родион, воспользовавшись заминкой, со всего могучего плеча зарядил бабуле в челюсть. Такого не выдержал бы даже я, что уж говорить о даме. Она повалилась на бок, подобно грузному мешку с картошкой. Саня от чего-то захохотал, сверкая безумным блеском в карих глазах. Затем наподдал с ноги женщине в живот. Узнаю, засранца. Затягивать безобразие было никак нельзя, и я рывком выдернул сумку из обмякшего кулачка. Действо заняло не более минуты, но лично мне хватило. Машинально я выпотрошил сумку, собрал нал (куш и вправду выдался немалый) и рявкнул: "ВАЛИМ!"

Бежали раздельно, дворами. Спустя минут двадцать встретились в обозначенном месте, подальше от места преступления.

– Точно хвоста ни за кем не было? – озабоченно поинтересовался я, когда все оказались в сборе.

– За мной один идиот увязался. Я ему наподдал так, что тот отстал, – сказал Саня и правой, опухшей рукой смахнул с лица носовой платок. Сам он, блин, идиот – сорвать и выбросить самодельную маску надо было ещё по пути сюда!

– И никто из вас, придурков, ничего не заметил? – со злостью прошипел я. Вместо ответа пацаны потупили глаза. – Почему она не кричала? Ее грабили средь бела дня, а она даже не пискнула!

– Успокойся, Вань, – отозвался Родион. – Да это бабка моя. И, по ходу дела, меня узнала.

После вчерашнего, или наручники, труба

«Если за печатную машинку