Книга Иоши

Владик вылупил в мою сторону глаза. Он словно забыл о ребенке его мачехи. Иногда приоткрывал рот, но ничего не говорил.

– Знаешь что?! У него никогда не будет такого сына, как я. И знаешь почему? Я буду знать его, как облупленного, обо всех его махинациях, преступления и связях с Гольдбергом. Своей дочке он навряд ли об этом расскажет. Я незаменим. И моя любовь к отцу будет отличаться от любви дочери. Это разное. И папеньке сейчас докажу, насколько я вижу его насквозь. Я тут решил ему на юбилей подарить раритетное ружье.

– Ружье? – с усмешкой удивился Мансур. – Это чтобы конкурентов отстреливать?

– Кто тут мне разъяснял за посыл. Ружье – это символ. Мы, Астаповы, все берем боем. Мы никогда не сдаемся. Надеюсь, сумею ему напомнить про это. В последнее время он размяк. – Владик выпрямился и о чем-то задумался. Не хватало только лампочки над головой о пришедшей в его больную голову идеи. – А чего мы все тут? Пошли наверх, я там все покажу. Ружье просто пушка.

Переход с темы был резкий, но мы понимали, что мысли под кайфом у Астапова-младшего сменяются, как кадры в кинопленке. Пару раз переглянувшись, мы согласились и направились вместе наверх.

В квартире царил все тот же беспорядок. В глубине комнат гудела музыка, требующая выпустить ее наружу. Владик, не разуваясь, направился в свою напичканную техникой комнату. Как только приоткрыл дверь, музыка вырвалась на волю и сотрясла остальную квартиру зажигательным припевом рок-исполнителя. На полу вокруг дивана были разбросаны банки и упаковки от таблеток. Все внутри меня заскрипело и вызвало новую волну отвращения к Владику. Насторожил его замедленный шаг в комнате. Что-то изменилось в его взгляде, словно он увидел что-то страшное. Мы с Мансуром скорей вошли за ним в комнату. На диване без сознания лежала Алена, только поддергивающие веки подавали признаки жизни, моля о помощи.

Мансур перескочил через диван и приступил осматривать девушку. Много времени не потребовалось, как он скомандовал вызывать скорую. Владик продолжал стоять на месте, поэтому звонил я. Мансур посадил Алену и что-то ей говорил, а она легкими поворотами головы давала ответы, но сказать хоть слово была не способна. По просьбе Мансура приносил воду, а он заставлял Ефремову все пить. Она сопротивлялась или не могла, из-за чего вся вода лилась на нее и на диван. Владик, когда вышел из оцепенения, улизнул из квартиры. Мы кричали ему вслед, чтобы вернулся, но реакции от него не последовало. После нескольких пролитых стаканов нам удалось напоить Алену водой, чтобы ее вырвало. Вместе с едой вышла и часть таблеток, что не успела раствориться. Через несколько минут сквозь открытую после Владика дверь примчались врачи. Мы все им рассказали, пока они осматривали Алену, которая до сих находилась во фрустрации. Они кинули на нас пару презирающих взглядов, не поверив нашим словам, и проговорили про непотребные способы отдыха нынешней молодежи, но, закончив с осуждением, забрали Алену с собой, пообещав, что все будет с ней хорошо.

Без Владика оставаться в его квартире не было смысла. На улице наступила ночь, и зажглись уличные фонари. Перед подъездом я снова наткнулся на Волгу Кулака. Что он каждый раз делал перед кафе «У Софи», я не имел понятия. Попытаться выловить его и нормально поговорить не было времени, тем более со мной был Мансур, которому объяснять свои переживания насчет этого друга не хотелось. И так хватало проблем.

Ноги вели нас по городу интуитивно по нашим знаковым из детства местам: сперва вышли к школе, потом прошли многоэтажку, где жил Мансур (его родители к этому времени перебрались уже в Ястребск), а завершили путь секретным местом под мостом, где мы прятались ото всех, чтобы покурить. От воспоминаний рука сама потянулась за сигаретами.

– От этого так и не отказался? – спросил Мансур, смотря на бегающий во тьме огонек от сигареты.

– Я знаю, что они меня разрушают. Уже чувствую это, что мне тяжко, но меня начинает трясти, когда начинаю думать. Сигареты меня хоть как-то спасают. Знаю, что это остаточное от прошлой зависимости. Мне как будто необходимо себя разрушать. Что это наказание за все, что я натворил.

–Ты справишься. Я верю в тебя. А вот что делать с нашим другом, не знаю.

– Будем надеяться, что Алена его изменит. Как мы и сказали: смерть всегда с нами рядом.

– Мы либо взрослеем, либо нет. Взросление – это наш багаж знаний и опыта, что мы насобирали на своем пути. Как раз у Владика нет своего багажа, ему впихивали всю жизнь чужой багаж, который был ему не нужен, который в нем вызывал только отрицание к этому миру. Он же так и не определился, что чувствует от свидетельства изнасилования. То ли он такой же четкий парень, как Гром, Демон и Сафрон. И будет до последнего плевать на всех и думать только о себе, либо он не допустит большего подобного, ведь понимает, что случись такое с близким человеком, то он перегрыз бы шеи этим мразям. Они же без разбора выцепили ту девчонку из Нижнего на нашем выпускном. – Мансур почесал затылок в попытках что-то вспомнить. – Ту, с которой ты ругался еще. Владик, если вспомнишь, не раз парился из-за этого случая, пока мы отдыхали в Москве. Они же все заманили эту дурочку своей роскошной жизнью. Владик думал просто подурачиться и отпустить, но, когда до него дошло, в чем дело, он не смог себя заставить вмешаться во все это, ведь он же не упадет в глазах таких топовых чуваков. Он же старался стать круче них. Важнее. И, по сути, спас он Алену только чтобы оправдать себя. Видимо, это не помогло, если он продолжает скрывать свою боль в вине. Безвозвратно. И он это понимает, что никогда себя не простит, что бы он ни делал. Сходит с ума и строит из себя не пойми что, уничтожая все на своем пути, так как места в этом мире для него уже нет.

Я следом за одной закурил вторую сигарету. Черепная коробка давила на мозг. Мне хотелось кричать. Мысли вертелись в голове, я словно опять проваливался в чащу леса к своим демонам, но, летя сквозь бурелом, я наконец споткнулся. Сигарета выпала сама изо рта.

– Его надо спасать. Сейчас же!

Я не ждал ответа Мансура и помчал с берега к «У Софи». Скорее к Владу. Мысли еще путались в голове, но я знал, что должен быть сейчас с ним, что ему угрожает опасность, над которой он сам смеялся. Я давно знал ответ на вопрос, которым мучился весь город, но у меня не было объяснений, хотя все эти годы они были у меня перед носом. Потерять еще одного друга для меня было непозволительной роскошью.

Я влетел в квартиру Астапова, дверь в которую все так же была нараспашку после скорой помощи. Бардак внутри увеличился, словно была борьба, а музыка била по ушам. Дверь в комнату Владика была прикрыта. Сквозь щель в глаза светил белый свет от проектора. Позади меня скрипнула входная дверь. Я с испуга повернулся и увидел Мансура, что бежал все это время за мной. Собравшись силами, я открыл дверь в комнату и вида креста мне хватило, чтобы все внутри скрутило. Все как раньше. Все то же распятое тело на кресте. Смотреть на тело одноклассника я больше не мог и выбежал на улицу за свежим воздухом. Как только я спустился, то увидел мчащуюся с улицы Волгу. Воздуха не хватало. Руки тряслись. Я кое-как достал сигареты, но не смог закурить. Скомкал всю пачку и выбросил с размахом в сторону уходящей машины.

Глава 13

До утра нас продержали в полиции для дальнейшего допроса. Мы с Мансуром били баклуши в коридорах отделения, так как нам не разрешали вернуться домой, а дать показания просто-напросто было некому. Когда Червь появился, прошло около пяти часов – столько, сколько нужно, чтобы добраться в Родищенск из Москвы. Из его слов с коллегами я понял, что он не был на месте преступления, а только видел присланные ему в пути фотографии. Следователь был не в духе. Первым он вызвал к себе Мансура. Когда я остался один, время потекло значительно медленнее, пока мы были вместе, мы были друг у друга, знали, что мы не одни, но, когда Червь вызвал одного из нас, эта связь нарушилась.

Я пытался для себя ответить, что делать. С одной стороны, умер мой близкий друг, с которым мы многое прошли; с другой – еще один друг, перед которым я в долгу, и, в отличие от Астапова, Кулаков был еще жив. С Борей я совершил уже ошибку, но тогда у меня не было мотивации его спасать, а теперь все было наоборот, я переживал за Андрея. Он совершил свою месть, больше он никого не убьет. Наверное. Я все равно ни черта не знал. И как лучше поступить для Кулака, тоже не знал, не мне его судить.

– Ватин! – Когда произнесли мою фамилию, я очнулся от размышлений. Мансур только вышел из кабинета, а с рабочего места на меня смотрел Червь, имя которого я так и не запомнил. – Заходи скорей!

Когда я прошел во внутрь, Мансур закрыл за мной дверь, оставив меня наедине со следователем. Я боялся взглянуть в глаза Червя и смотрел в пол. Я остался с хищником, который не будет вдаваться в подробности нашего прошлого, которому необходимо поймать другого хищника.

– Игорь Олегович, просить пересказать слова вашего друга мне ни к чему, поэтому задам вопрос прямо. Откуда вы знали, что жертве угрожает опасность?

Я молчал. Я не знал, что отвечать, не знал, на чью сторону встать.

– Я испугался, что после случившегося с его возлюбленной он может натворить бед.

Червь с размаху хлопнул по столу, отчего несколько папок с документами упали на пол.

– Не ври мне! – прокричал он. – Запру тебя на пару суток, поморю голодом и посмотрю, как заговоришь. Выкладывай сейчас же, что знаешь! Не скажешь мне – люди Гольдберга развяжут язык. – Услышав фамилию губернатора, я наконец-то поднял глаза на Червя. – Что смотришь?! Не знал, что он следит за делом? Я здесь по его приказу. Мотаюсь, как собачонка, из Ястребска в Москву и обратно. Если я не найду того, кто устраняет его людей, шкуру спустят не только с меня. Здесь вопрос денег. И Отец, то есть Голдберг, никого не пожалеет. Я точно знаю, что ты недоговариваешь. Ты связан как с первым убийцей, так и со вторым, но как именно, я еще не выяснил, но обязательно докопаюсь до истины. Ты не сомневайся. Лучше сейчас все выложи, иначе поплатишься дороже.

– Мне нечего…

– Сгнию паскуду! – Червь покраснел, на висках набухли вены, а в глазных яблоках лопнули сосуды. В дверь постучали. Червь наконец-то отвлекся от меня и сел на свое место. – Войдите!

В кабинет зашел Миша. Я был удивлен его появлению, ведь он успел покинуть Родищенск, да и откуда узнал о случившемся, я не догадывался.

– Выйди, – спокойно сказал он мне. Я посмотрел на Червя, но тот оценивал своего нового соперника. Не дождавшись одобрения следователя, я вышел из кабинета. Комментариев не последовало.

Мурашки бегали по спине. В голове только прибавилось мыслей, ведь теперь еще одной чашей весов стал Червь. Поступить правильно в сложившейся ситуации становилось все сложней. Вернул меня к реальности Мансур, который ждал меня в коридоре. Когда увидел меня, вскочил с места.

– Как ты? С тобой он жестче был. На меня он так не орал.

– Все в порядке. Не переживай.

– Что будем дальше делать?

– Ты езжай домой. К тебе вопросов не будет. А я дождусь адвоката.

Я кивнул головой в сторону кабинета, чтобы Мансур понял, о ком говорю. Он попытался расспросить меня, о чем я знаю, но ответил ему то же самое, что и Червю. Мне не хотелось беспокоить его своими проблемами, у него без меня было куча забот. Он не продолжил допытывать меня. Скорей всего понял, что делиться с ним ничем не собираюсь, поэтому послушно ушел.

Остаться подольше со своими мыслями у меня не вышло. Вернулся Миша, который махнул мне, чтобы шел за ним, и направился к выходу. Я плелся за ним, как нашкодивший ребенок, потупил глаза и смотрел только за удаляющимися от меня ногами. На улице Миша первым делом закурил сигарету и предложил мне, на что я отказался. Он лишь пожал плечами, что зря.

– О чем говорили? – нарушил я затянувшееся молчание.

– Что ты свидетель, но никак не подозреваемый. На тебя у них ничего нет, а ты уже дал все показания. Так что свободен.

– Это же только на бумаге. Как ты вообще здесь очутился?

– Друзья из нашего культа сообщили. Ты же друг семьи. А здесь последователей достаточно.

– Класс. Теперь я должен сектантам. Подскажи хоть, что мне теперь делать?

– Сидеть и не высовываться, но было бы еще лучше, если бы ты открыл рот. Я не знаю, кого ты прикрываешь, но чем дольше он на свободе, тем сильнее ты пострадаешь. Задумайся над этим. Каграмов душу из тебя высосет. Я с ним раньше не сталкивался, но наслышан. Ради денег готов через своих друзей и родных перешагнуть. Он измором открывает дела. Его стезя – политические дела, видимо, из-за этого Гольдберг его нанял. Думал, что конкуренты прессуют, и Каграмов своими методами вытащит виновного. Ты же в курсе, что ваш губернатор весь наркотрафик в области держит?

Я лишь отрицательно мотнул головой. У меня сложилось впечатление, что Миша без остановки продолжает курить, как ни взгляну на него, он затягивается.

– Совет мой услышал. Решать тебе.

Я молчал. Все так же, как провинившийся ребенок, смотрел в пол. Мы еще постояли на улице перед полицией, каждый при этом думая о своем. Я ждал еще наставлений от Миши, но их не было. Докурив всю пачку сигарет, он попрощался со мной, и мы разошлись в разные стороны. Меньше всего хотелось идти домой, и я поплелся в парк. Над городом висел туман, застилая всю дорогу впереди. Прохожие проявлялись только вблизи меня, поэтому спрятаться в центре города стало хорошей идеей, тем более по утру людей было не так много в парке. Я развалился на скамейке, холод и морось мгновенно ударили в спину, но мне было все равно. Я устал быть на ногах, хотелось спать, положить куда-нибудь голову. Заснуть не получалось, в голову лезли мысли о Родищенском палаче, да и мороз давал о себе знать. Из глубин карманов я выловил листок от отца Феофана и набрал с него номер телефона. Гудки. Кулак не отвечал на звонок. Второй раз звонить не стал. Скорей всего отсыпался, в отличие от меня.

Я бы все отдал, чтобы жизнь была проще, хотя не представляю, что бы из меня получился за человек без тех испытаний, что прошел. Что было бы, если я не совал свой нос туда, куда не просят. Так много вопросов и так мало ответов. Стоит ли мне вмешиваться в жизнь Кулака? Должен ли я ему? Или мне надо дальше плыть по течению? Окажись Дрон на моем месте, как бы он поступил? Видимо, он себя терзал, когда хотел спасти Борю. Я повторно набрал его номер.

– Слушаю, – прозвучал его холодный голос, отчего я застыл и не знал, что ответить. – Алло? Вас не слышно.