Индия. 33 незабываемые встречи

Впрочем, городские автобусы Индии не намного отличаются от московских – толпа везде толпа, давка везде давка, а экзотичность давящих вас быстро приедается.

Другое дело автобусы междугородние. Но сначала два слова о том, как воспринимаются эти транспортные слоны извне, на улицах покидаемого ими города. Издали вы слышите страшный рев, потом появляются они, идущие один за другим, сильно перекошенные на один бок, окутанные вонючим дымом – полное впечатление колонны танков, причем не на параде, а в боевом прорыве. Сотрясающее ощущение, что, если что-нибудь или кто-нибудь замешкается на их пути, все будет раздавлено, снесено и – не замечено даже.

Теперь заберемся внутрь межгородского автобуса. Чаще всего в них просторнее, есть даже свободные места, но при этом одна половина мест для мужчин, другая для женщин (не везде, но это разделение соблюдается, даже в очередях на прогулочный катер, если вы хотите покататься с любимой женщиной, становитесь в разные очереди). Когда мне надо было ехать на немалое расстояние, а «мужские» места все были заняты, я, не произнося ни слова, присаживался к сидящим женщинам. Начинался тихий ропот, потом кто-нибудь здравомыслящий успокаивал всех – ну, вы же видите, он иностранец, откуда ему знать как себя вести? Никому в голову не приходило, что дикий иностранец может понимать хинди. Меня оставляли в покое.

Женщины, кстати, как правило не возражали против навязанного им соседства.

Вспоминается забавная сценка – не в автобусе, правда, а в поезде. Я возил по Индии Ольгу, мою старшую дочь, и мы немало колесили по железной дороге. Однажды ночью мы сели в наше купе – почти свободное. В нем ехал только один длинноносый дедушка. Он лежал как покойник на матраце нижней полки, вытянув босые ноги и смиренно сложив руки на груди. Услышав, как мы входим, он на секунду приоткрыл хитрый живой черный глаз, широко и беззубо улыбнулся и смежил очи, решив спать весь долгий путь. Проблема была в том, что он протянул, так сказать, ноги не на своей, а на нашей полке.

Но я хотел рассказать про то, как смешно иногда знать хинди. Это сценка из того же путешествия с Ольгой, только другой поезд. Мы давно уже ехали, за окном была ночь и вот на какой-то станции к нам подсели молодые люди – две девушки и юноша.

Юноша пытался произвести впечатление на девушек – а кто бы себя вел иначе? Он умничал и интересничал, а девочки одобрительно хихикали. Мы с Ольгой безмолвствовали. Исчерпав, видимо, темы, он решил поговорить о нас. Ясно, что ему и в голову не пришло, что кто-то с нашей внешностью может знать хинди.

«Вот, – говорил он девочкам, – едем в одном поезде рядом, а кто с нами, не знаем». Дальше он долго остроумничал по поводу моей внешности. Потом спросил спутниц – а который сейчас час?

Часов ни у кого не было. Тогда я, не говоря ни слова, повернул к нему свою руку с часами. Девочки тихо взвизгнули. Он понял не сразу – но понял…

Бедный, он так расстроился, он даже бился головой, весь пунцовый, о жесткую стенку купе – а мы все хохотали как оглашенные. Через час им надо было сходить и мы проводили их до выхода из ночного молчаливого вагона и, свесившись, долго махали трем маленьким фигуркам на уходящей во тьму платформе… Что-то сблизило нас за этот час и было грустно, что, действительно, так мало узнали мы друг о друге, соединенные случаем всего на мгновение в купе поезда дальнего следования…

Но вернемся в междугородний автобус. Чем дальше от города, тем больше народу в нем. Но главное, чем запоминается это чудовище – проникающей в него проклятой цивилизацией. На кабине водителя лицом к пассажирам обращен экран то ли телевизора, то ли проигрывателя, и всю дорогу, иногда несколько часов подряд, без перерыва, это устройство изрыгает в салон беспредельные децибелы энергичной индийской музыки и яркие подвижные картинки нескончаемых танцев. Жизнь становится совершенно невыносимой, когда нас догоняет и пытается обойти другой автобус – рев несовпадающей мажорно завывающей музыки, удвоенной, несколько минут (уступать дорогу никто не хочет) терзает вашу бедную голову. Тем временем, то и дело накатывают музыкальные валы из автобусов, проносящихся по встречной полосе.

Стекол в окнах нет, есть мощные решетки, как в дореволюционном арестантском вагоне, дорога бесконечна и кажется, что вы отбываете пожизненное заключение в передвижной пыточной камере.

И автобусы, и, особенно, грузовики в Индии (и еще более – в соседнем Пакистане) все как один представляют собой уникальные произведения искусства – ничего, даже отдаленно похожего, я не видел нигде в мире!

Тысячи автобусов и все без исключения как выставка Пиросмани на колесах Все борта, капот, двери и вообще все мыслимые места разрисованы крупными и мелкими картинами, ядовито яркими красками, казалось бы, в природе не существующими.

Правильней при описании этих «чудес света» опираться на Пакистан, где это искусство достигло своего пика, тогда как в Индии оно выражено бледнее и, как ни странно, более «вторично». И все же ситуация, при которой каждый автобус и грузовик – один за другим – имеют совершенно лубочный характер, никого из путников не оставит равнодушным.

Я упомянул примитивы Пиросмани, но этого недостаточно, чтобы заставить читателя вообразить, что же именно громыхает по дорогам Индостана. Добавьте яркий стиль собора Василия Блаженного (неудачно названный ДС. Лихачевым «дурашливым»), переплетения красок и орнаментов Грановитой палаты, сюжеты псевдонародных настенных ковров с базара с непременными русалками и лебедями, влейте туда Палех, Федоскино и что только не пожелает душа, перемешайте все это как следует – и размалюйте автомобиль, не оставляя ни одного незакрашенного места.

Слов не хватает, чтобы описать, что получается в результате!

Каждый грузовик как праздник– в Пакистане, помимо росписи, их украшают еще какими-то пропеллерами, которые крутятся на ходу, а также громкоговорителями с обеих сторон кабины, орущими на всю округу варварски искаженные песни из кинофильмов – и я сам видел, как в ужасе убегают патриархальные коровы и буйволы от шоссе, по которому проносится подобный «праздник».

Зародилось это, скажем так, искусство когда-то на территории Северо-Западной Индии, т. е. как раз теперешнего Пакистана. На торговом маршруте через Хайберский перевал торговцы всячески украшали своих вьючных животных – то ли суровые высоты нагоняли на них скуку во время перехода своей примитивной однотонностью, то ли яркие ткани и висячие обереги на шеях верблюдов, ослов и мулов не давали хозяевам уснуть или потерять их. Обычай дожил до появления грузовиков и расцвел махровым цветом.

Наблюдатель вычленит несколько моментов.

Во-первых, все должно быть неестественно и нестерпимо ярко.

Во-вторых, все свободные площади следует заполнить. В-третьих, никаких повторов с другими грузовиками быть не должно, роспись каждого абсолютно индивидуальна, это штучный, или, как теперь сказали бы, эксклюзивный товар.

Роспись отражает, тем не менее, общий эстетический заказ хозяев (и водителей) и благодаря этому при всех особенностях и различиях выступает как единое культурное пространство.

Три кита, на которых держится и передается из поколения в поколение это искусство, это:

– декоративность,

– красивость,

– симметрия.

Вот и расцветают павлины, закаты, пузатенькие и приплюснутые Тадж Махалы, львы и тигры, низведенные до кошечек, высокие красавицы и толстощекие красавцы, на радиаторах огромные голубые глаза с ресничками, вазы, пальмы, домики (как рисуют дети) и дворцы, солнечный диск и бледные луны, розы, тюльпаны, геометрические узоры – треугольники, прямоугольники и звезда Давида, сочетание кругов и кружков, квадратов и квадратиков, даже реактивные самолеты, лотосы, орлы и грифы, отражения в воде и звезды на небе – невероятная сумасшедшая мешанина, где одно перетекает в другое в самом невероятном сочетании (вернее – столкновении) красок! Не думайте, что для написания этого абзаца я напрягал память – я просто взял несколько слайдов и списал сюда увиденное на них.

В пакистанских грузовиках подобным же образом разукрашены и кабины шоферов внутри да плюс еще двери обиты латунью с чеканкой. Индийские грузовики поскромнее, но зато на их голубых и зеленых бортах в изобилии представлены и Индира, и Раджив, и Махатма, и Ганеши, и часто круглое отдельное лицо с высунутым алым языком, похожее на синьора Помидора, исходно, видимо, Кали, но в данном случае дразнилка для едущих сзади. Поскольку эта дикарская живопись практически никогда не сливается в единую картинку и остается фрагментарной или, скажем, лоскутной, ничто не мешает патриотам всадить между рыбами, змеями и розами государственный флаг – либо индийский, либо пакистанский, а в Дарджилинге даже несуществующего еще штата Гуркхаленд.

В Индии поверх всего еще дается деловая информация – о том, на территории каких штатов данному грузовику дано разрешение на работу.

В Пакистане же общая декоративность резко возрастает за счет арабской вязи совсем иных надписей. Это чрезвычайно интересные нерифмованные стихи на урду. Вот несколько примеров.

– Под двумя боксирующими львами – «мы встретимся снова».

– «Пусть те, кто завидует, изойдут еще большей завистью!».

– «О машина моя, имей веру в Бога, и продолжай двигаться».

– «Любуйся мной сзади – я прекрасен», явно рассчитано на то, чтобы следующий сзади грузовик поостерегся слишком сократить дистанцию.

– Целая поэма – Не смущай меня на моем долгом и одиноком пути; твое лицо вижу я перед собой в этой поездке, или отраженный свет сверкающей луны?

Как жаль, что никто не изучает этого типа «литературу», по крайней мере, я не знаю таких исследований.

Мне больше всего нравится безумно красивое двустишие с одного из грузовиков: «Сад этот останется, но все птицы отпоют и улетят».

Вокруг, естественно, был изображен невероятно пышный и неправдоподобный сад. А заманчиво было бы попросить хороших художников – пусть посоревнуются, что захотелось бы каждому изобразить в качестве фона для этого меланхолического стихотворения?

Но, в конце концов, это просто еще один трудяга-грузовик на пыльной индостанской дороге…

Как и во времена караванов, шедших через Гиндукуш, росписи и украшения (а тем более надписи) развлекают, отгоняют тоску, дразнят едущих сзади и служат своеобразным оберегом.

Прежде чем покончить с этой захватывающей темой, хочу вспомнить выпавшую мне однажды удачу (увы, опять в Пакистане). Нас было двое русских, мы приехали по проекту ЮНЕСКО Великий шелковый путь, и в Карачи у нас выпало свободное утро. Мы поехали на пляж и уже практически на пляже застряли, как казалось, навсегда (забегая вперед, скажу, что выбрались оттуда, не искупавшись) – в пляжном песке стояли, носами в разные стороны, без преувеличения тысячи грузовиков. Не знаю, что свело их вместе и так неразрывно. Но представьте все рассказанное выше и поймите мою радость – я ходил между стоящими гигантами и фотографировал, фотографировал и не надо мне было никакого моря и даже Великого шелкового пути…

В последние годы парк автобусов модернизируется, особенно в Дели, но на дорогах страны все еще грохочут мамонты, не желающие уходить в прошлое.

Не хотят уходить и трамваи в Калькутте, хотя этот, столь элегантный везде, вид транспорта производит там впечатление сбежавшего из преисподней – облупленные полуразвалившиеся вагоны с предсмертным скрежетом натруженных колес, такие изношенные, что их невозможно вообразить молодыми. Когда я вижу, как легко запрыгивают в них калькуттцы, я чту в этих людях героев и всегда вспоминаю виденный мной в одном городе странный и первобытный лифт. Лифт состоял из трех стенок, четвертая отсутствовала; вдобавок он никогда не останавливался, и надо было на ходу выпрыгивать на нужном этаже сквозь отсутствующую четвертую стенку (она же дверь). Почему я вспоминаю об этом подобии подъемника при виде героев-калькуттцев, заскакивающих в разбитые ящики допотопных трамваев, так это потому, что в приснопамятном лифте висело большое объявление: «Persons using this Lift do so at their own risk» (пользующиеся этим лифтом делают это на свой страх и риск).

Итак, мы оценили своеобразие нескольких видов транспорта в Индии – согласитесь, все-таки мало общего с тем, с чем мы сталкиваемся ежедневно. Несколько ремарок вдогонку.

О грузовиках (дополнение). Как всем понятно, они и в Индии возят грузы. Но груз в Индии может быть весьма экзотичным – так на шоссе Дели – Агра я долго пылил и пылил за неспешным грузовиком, в кузове которого смиренно стоял… слон. Стоял, переступая с ноги на ногу, хлопоча большими ушами, а мимо катилась неинтересная для него дорога. Но и он никому интересен не был – никто, кроме меня, не обращал на него внимания. Слон как слон… Ну и что, что на грузовике?

Об автобусах (уточнение). Давка в городских автобусах – совсем московская в часы пик– навела меня на индологические соображения. Вспомнил проблему неприкасаемых – под страхом смерти несчастный неприкасаемый раньше не мог допустить, чтобы даже случайно он коснулся кого-либо из высших каст, даже тень его не должна была упасть на них; вот причина, почему неприкасаемые обязаны были звонить в колокольчик на ходу, чтобы все уходили с дороги дабы не оскверниться; в некоторых городах неприкасаемые могли входить в город лишь около полудня, когда стоящее над головой солнце делает тень человека самой короткой за день. При такой укоренившейся традиции как понимать демократическую давку в автобусе? Это уже не тень, а потные бока мужчин и женщин разных каст и сжимает тебя неизвестно кто – может и неприкасаемый или даже неприближаемый (такие на обочине индийского общества тоже есть). Как же справляется индуизм с автобусным сжатием всех и вся? Я обратился к знакомым брахманам и пандитам. Они рассмеялись: «Все очень просто. Осквернение прикосновением смывается для высших каст омовением – а вы же после поездки на транспорте в любом случае принимаете ванну, не правда ли?».

Так здравый смысл не дает обществу превратиться в сумасшедший дом.

О самолете (отступление). Лет двадцать назад в джунглях, где живут в изоляции племена Восточной Индии, едва дотянув до распаханного поля, рухнул советский «белоснежный лайнер» – рухнул, не рухнул, но сел на пузо, едва вывалив из-за деревьев, протащился по земле и застыл. Сбежались крестьяне. После долгого ожидания дверь кабины открылась, высунулся пилот и, как писала местная газета, на ломаном языке спросил у крестьян с мотыгами – «Какая страна?» – хотя я никак не понимаю, как можно ломано произнести эти два слова.

Далее я опускаю обычную суматоху, приезд полиции, эвакуацию наших соотечественников – это все неинтересно и никакими проблемами не отягощено. Интересное начинается позднее.