Правила одиночества

– Эй, ты, заснул, что ли? – окликнул его Керим.

Вздрогнув, Ислам схватил железную клюку и быстро подтащил к краю ящики. Керим двигался как робот, не зная усталости, – только пыхтел, словно борец на ковре. Как у профессионала, у него имелась специальная войлочная накидка, которую он надел на спину.

– Хватит, – крикнул шофер, отсчитав положенное количество ящиков, – закрывай борт.

Когда отъехали от магазина, Керим вытащил из-за пазухи бутылку водки и быстро сунул в матерчатую сумку, лежащую в ногах. Это не укрылось от взгляда шофера.

– Ай, Керим, не делай, да, этого, – недовольно сказал он, – я же тебя просил, попадешься – стыда не оберемся.

Весь день они объезжали магазины, последней точкой оказался тарный склад в самом центре Баку, недалеко от кинотеатра им. Низами. Ислам таскал ящики с пустыми бутылками из подвала, на глазах у праздной толпы, стыдясь своей работы, стараясь не смотреть по сторонам. В довершение нравственных мук, до его слуха донеслась фраза, которую в педагогических целях произнесла проходящая мимо женщина, – обращаясь к своему сыну, она сказала: «Видишь, Рафик, этого мальчика? Если не будешь хорошо учиться – будешь работать грузчиком, как он».

Ислам таскал ящики мимо кабинета заведующего. Дверь была открыта, и оттуда доносился запах дорогих американских сигарет. Сам завскладом, хорошо одетый мужчина средних лет, говорил по телефону. Время от времени он подходил к дверной щели и смотрел на грузчика, видимо, для того, чтобы тот не вздумал вынести со склада что-нибудь лишнее, хотя на складе, кроме пустой посуды, ничего не было. Вероятно, он делал это по привычке: натуру не переделаешь.

Получив заработанный червонец, Ислам простился с коллегами, дошел до Сабунчинского вокзала и сел на автобус, идущий в Дарнагюль, где находилось общежитие. Через несколько остановок рядом с ним освободилось место, он сел и тут же задремал. Проспать остановку он не боялся, ехал до конечной. Так и получилось, его растолкал какой-то доброхот из пассажиров. Студенческий городок.

Ислам вышел. Не чуя под собой ног от усталости, побрел в ближайшую столовую. О мясной поджарке он мечтал весь день. Взял вожделенное блюдо и кружку пива, как взрослый, но от боли в ногах даже есть не смог: поковырял в тарелке, сожалея о выброшенных деньгах, поднялся, вышел из столовой и, едва передвигая ноги, пошел к себе в общежитие. Ислам едва не плакал от усталости. Добрался до своей комнаты и рухнул на койку.

И будешь ты добывать хлеб в поте лица своего.

Или как там?

Виталик Маленький видел, как Ислам пошел в общагу, и был рад, что тот не заметил его. Это было Виталику на руку. Как бы он объяснил, что делает на своем посту? Кого ждет, если Джульетта уехала с родителями на дачу? Про дачу он соврал в последний момент, видя, что события принимают нежелательный оборот. Треп – это одно, а избить брата любимой девушки – совсем другое. Не факт, что Джульетта поступит так же, как и ее тезка из пьесы Шекспира. Правда, Ислам обещал не трогать Рубена, но как пойдет разговор – предсказать никто не может. Армяне тоже горячий народ, похитрее, чем азербайджанцы, – про себя любят говорить: мол, где армянин, там еврею делать нечего. Да и грузины люди темпераментные. При чем здесь грузины? А при том: папа Виталика, по свидетельству мамы, тоже был грузином, то есть вспылить мог кто угодно. И как потом показываться ей на глаза, вернее, с каким лицом показываться ей на глаза? А ведь дело на мази. В прошлый раз на вопрос «Нравлюсь я тебе?» – она промолчала, хотя обычно отвечала, что нет. Можно спугнуть робкое чувство. Вот если бы наоборот: братуха с дружками поймает его одного (при этом Виталик поплевал через левое плечо) – тогда да, это могло бы усилить ее чувство.

– Который час? – спросил Виталик у прохожего на чистейшем азербайджанском языке. Получив ответ, двинулся в сторону автобусной остановки, встречать. Вот-вот должна появиться – по субботам она ходит на курсы английского. Солнце скрылось – это хорошо, если немного опоздает – можно будет постоять в ночной тени соседнего с ее домом здания. Не доходя до остановки, Виталик остановился и повернул обратно. Али и Виталик Большой стояли у газетного киоска и веселились, окликая проходящих девушек. Виталик остановился в недосягаемости их взглядов и стал ждать.

Незадолго до этого друзья выпили по кружке пива и потому были слегка под кайфом. Увидев новую девушку, Али схватился за сердце и застонал. На удивленный взгляд девушки Виталик ответил:

– Видишь, милая, что с ним сделала твоя красота. Он ранен в самое сердце.

АЛИ добавил:

– Ахчи ее кес сиранум, цавоттанем[11 - Девушка, возьму твою боль (армянск.).].

Девушка, едва сдерживая улыбку, ускорила шаг. Виталик, поглядев ей в след, неуверенно сказал.

– Слушай, кажется, эта та самая чувиха, которую Виталик клеит.

– Джульетта?

– Да.

Али одобрительно промычал, затем произнес:

– Ничего. Мне как раз такие нравятся. Может, у нее сестра есть?

– Насчет сестры не знаю, – насмешливо сказал Виталик, – но брат точно есть, не хочешь за братом приударить, а?

– А он что, педик?

– Откуда я знаю?

– А что болтаешь?

– Да просто пошутил, шутка юмора, ферштейн?

– Нет, после последней помывки в городской бане в ту субботу – нихт форштевень.

– Кто же тебя обидел в бане, сынок? – пробасил Виталик.

– Кто, кто – педики, кто же еще, помыться не дали, козлы! Только шайку в руки возьмешь – какая-нибудь сука подкатывает: «Намыль спинку, сынок». Вроде неудобно дяде отказать: начинаешь намыливать, а он, гад, начинает за конец тебя хватать, еле отбился.

Едва удерживаясь от смеха, Виталик сказал:

– Ну что же ты, Али? Уважил бы дядю, ты же комсомолец.

– А при чем здесь комсомол? – удивился Али.

– Комсомолец должен уважать старших, – назидательно сказал Виталик.

– Ара, пошел ты, – рассвирепел Али, – сам иди, своего дядю уважь.

– Но-но, – взвился Виталик, – я твоих родственников не трогаю.

Ссора нарастала, еще немного – и друзья сошлись бы в боевом клинче, но тут мимо прошел милиционер, и напряжение спало. Некоторое время стояли молча, затем Али при виде двух девушек, идущих мимо них, запел гнусавым голосом:

Я встретил девушку:
Полумесяцем бровь,
На щечке родинка,
А в глазах любовь,
Ах, эта девушка
Меня с ума свела,
Разбила сердце мне,
Покой взяла.

Девушки прыснули и ускорили шаг.

– О-о, – оживился, толкая локтем приятеля, Виталик, – Меджнун, кажется, ты имеешь успех. Твоя девичья фамилия не Омар Шариф?

– Нет, – сказал довольный Али, – моя фамилия Ален Делон, мистер Дарнагюль. Прошу любить и жаловать.

Друзья снялись с места и пошли за девушками. Через несколько метров они поравнялись с небольшим стеклянным кафе, из которого шел одуряющий запах жарившихся шашлыков. Али тяжело вздохнул и сказал:

– Когда-нибудь на этом месте я упаду в обморок.

– Ты что, голодный?

– Я постоянно голодный.

– Но ты же всегда съедаешь порцию каши Ислама!