– Мне таких порций надо десять, к тому же запах бараньего шашлыка даже сытого человека может свести с ума.
– Старик, я вообще не понимаю, как ты можешь думать о еде, когда мы идем за девицами.
– Хорошо тебе говорить, ты у дяди шашлык каждую неделю лопаешь, а я раз в полгода, когда на каникулы езжу домой.
– Попрошу без зависти.
– Мог бы и меня к дяде сводить.
– Я сам неловкость испытываю, когда к нему езжу, а ты хочешь, чтобы я тебя еще притащил.
– А что же ездишь, раз неловко?
– Голод, брат, не тетка.
– Это верно, в твоем случае, голод – дядька.
– Али, твоя какая, справа или слева? – спросил Виталик, желая сменить тему.
– Справа.
– Али, ты кем будешь работать, когда училище закончишь, штукатуром?
– Это еще почему?
– Ну, ты же на штукатура учишься.
– Штукатуром я не буду – между нами говоря, отец меня сюда отправил, чтобы от лишнего рта избавиться – здесь и кормят, и одевают целых три года. Выгодно.
– Я знаю, кем ты будешь.
– Кем?
– Обрезание будешь детям делать, ты же лезгин.
– Ну и что?
– Этим только лезгины занимаются.
– Ладно, не возражаю, только я с тебя начну, прямо сейчас.
– Опоздал. Я уже мусульманин.
– Как это, у тебя же мама русская, почему она допустила?
Из любви к папе, а он у меня азербайджанец. Правда, когда мы с мамой ездили к бабушке в деревню, на Урал, меня там окрестили в церкви, но папа об этом не знает – мама просила не говорить. А ты знаешь, какая у них любовь была! Я тебе не рассказывал? Они познакомились, когда папа в армии служил. Он сделал ей предложение и поехал на дембель, чтобы родителей подготовить. А ему запретили на ней жениться, потому что она была христианка. Папа сообщил об этом маме – то есть тогда она еще не была мамой – и стал думать, что делать дальше. Пока он думал, мама выучила родной язык отца и написала письмо его родителям на азербайджанском – и этим сразила их наповал, они разрешили.
– Класс, – сказал Али. – Это круче, чем Шекспир. Так ты кто все-таки, мусульманин или христианин?
– Мне до лампочки, я человек. Может, в кино девушек пригласим?
– А у тебя деньги есть?
– Нет, но они все равно откажутся.
Джульетта узнала нелепую фигуру Виталия издали, несмотря на стремительные сумерки. Нелепую потому, что он был худ до безобразия.
– Почему ты такой худой, – спросила она на второй или третий день знакомства, – как будто из концлагеря сбежал? Вас так плохо кормят в училище?
– Нас кормят нормально, не хуже, чем в других местах; дело не в еде, конституция такая.
– СССР или Азербайджана?
Девушка оказалась с юмором, но, взглянув ей в лицо, Виталик сообразил, что она не шутит.
– Да нет же, – озадаченно произнес он, – моя собственная.
– У тебя что же, своя собственная конституция есть? – насмешливо спросила Джульетта.
– Да.
– Ну, молодец. Далеко пойдешь.
Поравнявшись с парнем, Джульетта сдвинула брови и едва кивнула на приветствие, хотя ей было приятно, что он ждет ее каждый день. Держась немного поодаль, Виталик пошел за девушкой.
– Что ты здесь каждый день торчишь, прохода не даешь?
– Не даю, – согласился Виталик.
– Выходной бы себе устроил, что ли.
– Я без выходных работаю, – гордо ответил Виталик.
– Так это для тебя работа? – Да, тяжелая и опасная.
– Почему это она опасная?
– Ну, во-первых, я могу погибнуть из-за твоих прекрасных глаз…
– Неужели?
– Да.
– А во-вторых?
– Во-вторых, твой брат обещал мне ноги переломать, если я еще раз за тобой пойду.
При этих словах Виталик стал ковылять и припадать на обе ноги, как колченогий. Девушка засмеялась: