Лучший мир

Неизвестность заставляла нервы сворачиваться в трубочку, ведь меня могло телепортировать в мир с ковидом и прочими «радостями» в любой момент, совершенно бесконтрольно. Хотя бы какой-то ориентир. Об их важности как раз и втолковывал мне Илья, пока мы неспешно возвращались домой.

– …такой знак, чтобы как только ты замечала его, то могла тут же осознать себя во сне. Не смейся, это важно.

– Вот мы и к осознанным снам пришли, – я не могла сдержать улыбку, слушая такие вещи из уст Ильи.

– Да, сейчас это тренд, – кажется, Илья начал раздражаться, но скрывал это. – Между прочим, очень полезный навык, все поголовно этому обучаются. Если владеешь своим сознанием во сне, то проще себя вытаскивать оттуда. Можем тебя, кстати, на курсы записать. Хочешь?

– Не знаю. Вот ты говоришь, что я спала всего несколько дней, а по ощущениям я будто никогда не была в этом мире. Всё абсурдно до ужаса.

– А мир с вирусом не абсурден? – ехидно спросил он.

Я закатила глаза так высоко, как только могла. Странный, странный год. Мимо с рёвом проехала карета скорой помощи. Двадцатый год побил все мыслимые рекорды по количеству автокатастроф: водители засыпали за рулём, поэтому власти ввели ограничения (каких-то жалких 20 километров в час по скорости, с письменным обоснованием поездки, справкой врача и строго в сопровождении лица, имеющего права). Позже пешеходы решили, что переходить улицу там, где заблагорассудится, ведь дороги почти пусты, а машины считай что ползают – идея исключительно гениальная. Штрафы за такое раздулись до космических цифр. Зато метро радовало: на платформах установили заборчики, а из-за массового перехода на удалёнку толпы наконец-то поредели. Город казался только нашим с Ильёй и больше ничьим.

Чёрт возьми… Стыдно было признаваться в этом даже себе самой, но мне это нравилось. Нас снова ничто не разделяло, мы жили в одних координатах, как когда-то давно. Эти мысли пугали меня, но они были спасательным кругом, который не позволял тонуть в тёмных водах собственного сознания.

– Почему ты так уверен, что сам не заснёшь посреди улицы? – спросила я.

– Бывают вещи, которые просто знаешь.

– Похоже, теперь моя очередь волноваться.

– Пока нет симптомов, бояться нечего. «Полуденный ужас», апатия, раздражительность, тремор, нездоровый аппетит, двоение или расфокус в глазах. Ещё в мозговой активности какие-то отклонения фиксируют. Я вообще-то тоже иногда обследуюсь. Как я тебя защищу, если сам буду нездоров?

– Справедливо. А наша поездка при всех этих делах в силе?

– В силе, конечно. В самолётах меры безопасности на случай внезапного сна уже сто лет как предусмотрены – два пилота. Правда, сейчас это число подняли до четырёх. Вручную контролируются лишь взлёт и посадка, в остальном задача людей – следить за приборами. Так что за это не волнуйся, будем отдыхать как планировали. А если всё будет хорошо, то ещё куда-нибудь слетаем. Куда бы ты хотела?

– Ну допустим, в Грецию.

– В Грецию так в Грецию. Главное, чтобы ты не заснула.

– Постараюсь.

Я зажмурилась от тихого удовольствия, разливавшегося по всему телу. Плохо так говорить, учитывая превращение целой планеты в гигантскую спальню, но разве это не сказка? Мечты сбываются в какой-то нереальной концентрации! Правда, от поиска работы я решила временно воздержаться – хотелось бы для начала освоиться в новой реальности и хоть как-то её принять. Илья эту идею не поддержал, но вида, как всегда, не подал. Он считал, что чем быстрее я найду себе занятие по душе, тем лучше адаптируюсь.

На мгновение картинка перед глазами дёрнулась, разъехалась на две одинаковые и снова собралась в одну – в полном соответствии с памяткой всем спящим и им сочувствующим.

– Слушай, надо бы присесть. И может, ещё раз по хронологии пройдёмся?

– С удовольствием.

– Только сначала зайдём в канцелярский и блокнот выберем. Писать от руки как-то осознаннее получается. А ещё кофе неплохо бы.

Это была скорее дань привычке. В последнее время кофе не то что не бодрил, он даже на вкусовых рецепторах практически не ощущался. Как, впрочем, и любые другие напитки и еда.

– Всё как ты захочешь.

В болезни определённо есть свои плюсы. Иногда именно она становится столь необходимым стоп-краном, который не только останавливает колесо, в котором ты крутишься, но и заставляет близких наконец-то уделить тебе больше внимания, чем по их мнению, тебе требуется. Ты учишься этому с детства, когда заболевшего тебя начинают любить ощутимо сильнее, чем обычно: ходят на цыпочках, поправляют одеяло и приносят книги и чай с вареньем прямо в кровать. Я ощутила укол вины. Не стоит так думать. Илья старался как мог, он же не виноват, что работа отнимает уйму времени. Зато сейчас мы не расстаёмся уже больше двух недель кряду!

Я расслабилась и благодарно взглянула на него. Привыкнуть бы только к яви… Несмотря на непрерывный период бодрствования длиной в несколько дней, с Ильёй было странно. В последний раз такое было года два назад, когда он укатил в командировку на месяц. В аэропорту я встретила совсем другого человека – совершенно точно моего, но при этом не того, кто уехал. Прикоснуться к нему было как в первый раз, и, несмотря на то, что тело быстро вспоминало, в те мгновения, пока оно ещё не поняло, кого именно обнимает, в голове не переставала крутиться жуткая мысль, что вернулся кто-то другой.

Ладно, чего я в самом деле? В каком-то смысле я и сама не так давно вернулась откуда-то издалека. Кто знает, каково ему со мной.

Главное, что мы вместе.

Главное – не оставаться в одиночестве.

Я затащила нас в первый попавшийся парк, и мы устроились на новенькой мягкой скамейке с уютными подушками кремового цвета. Тут потянет спать даже если не очень хочешь и никаким таинственным синдромом не страдаешь. Солнце светило вовсю с момента моего пробуждения в больнице, и хотя я по-прежнему замечала, что его свет какой-то «не такой», виду не подавала. Не стоит волновать Илью лишний раз, ему и так непросто.

– Смотри, год назад ты попала в аварию, и это был первый звоночек. Ты заснула за рулём.

– Да как же так… Я была уверена, что слышала…

– Слышала. Задремала и услышала голос.

– Не совсем. Как будто голос с той стороны.

Илья рассмеялся и потрепал меня по голове.

– Та сторона? Слишком громкое слово для обычного сна.

Я нахмурилась, сделала пару пометок в блокноте и снова погрузилась в воспоминания.

– Ну хорошо. Господи, как тяжело. Я как будто совсем не помню, что было с тех пор. Точнее, помню и не помню одновременно.

– Вот поэтому важно разложить всё по полочкам. Это нормально, что всё смешалось, так бывает. У некоторых вообще полная амнезия случается. Сейчас же у тебя есть триггер: видишь мир, в котором все паникуют от коронавируса – просыпаешься. Должно быть полегче. И не забывай про уровни погружения. Система снов может усложняться и совершенствоваться, помнишь?

– Ну да. А вот последняя авария…

– Заснула. Попала под машину. Очнулась в больнице, уже наяву.

Я выругалась.

– Прости. В моей версии всё было не так.

– Не извиняйся, в твоей голове всё слишком сильно склеилось. Пиши в две колонки.

Илья поправлял озвученные мной версии ловко и будто по заранее заученному сценарию, напоминая автокоррекцию текста в телефоне. Ему, конечно, видней, но мне в какой-то момент нашей беседы стало обидно. Параллельная жизнь ничем не отличалась от яви, неужели её можно вот так вот беспощадно вырезать, да ещё и смеяться! Я захлопнула блокнот, отставила в сторону абсолютно безвкусный и лишённый запаха кофе и принялась наблюдать за людьми в парке. Их было ровно трое. Мимо нашей скамейки неспешно прошла пожилая женщина в розовом спортивном костюме и солнцезащитных очках. Она посмотрела на нас, и мне отчего-то стало не по себе. Мы определённо где-то встречались.

– Лесь? Не залипай.

– Да, – заторможенно ответила я. – Задумалась.

Отчего-то говорить про только что испытанное ощущение не хотелось. Илья опять придумает правильное и логичное объяснение – вроде того, что во сне мы видим только тех людей, что уже встречали, даже если это просто случайные прохожие, потому что мозг так устроен – а мне этого совсем не хотелось. Он находил объяснение всегда и всему, но именно сейчас меня это взбесило. Я с ужасом поняла, что это бесит меня с того момента, как он забрал меня из больницы. Всё-то у него понятно, всё рационально. И тон этот менторский… С ещё большим ужасом я признала, что по какой-то причине все эти дни держала эту злость в секрете от самой себя, удобно утрамбовав её под пуховым одеялом эйфории от непрерывного нахождения рядом с любимым человеком.

Логичность и выверенность, которые он в меня вбивал, ни в одном месте не пересекались с тем, что я чувствовала. А от того, как он отметал целые куски моей жизни как ненужный мусор, хотелось кричать. Ну и что, что это сны! Для мозга вообще нет разницы между сном и явью, он служит началом координат и распознаёт и то, и другое как свершившиеся факты. «И происходящее во сне, и происходящее в бодрствовании подобны миражу или отражению луны в воде – ни то, ни другое не имеет собственной основы».

– Идём.