Невольник

– Ну… как бы это тоже вариант. Но нежелательный. Вы настроите их против себя. Они найдут тысячу способов, чтобы еще больше затянуть восстановление ваших документов. Так что думайте! Решайте! – произнес, внезапно оживившись, адвокат.

Он резво поднялся с места и направился к чайнику, стоявшему на подоконнике, оставив Илью наедине с невеселыми мыслями.

– Какой будет эта «требуемая сумма»? – спросил мрачным голосом Илья.

– Не знаю! Надо поговорить с людьми. Разузнать. Если вы решитесь, я займусь этим. Вот наш телефон. Позвоните, – сказал он, взглянув на большой перекидной календарь, висевший сбоку шкафа, ткнул пальцем в одну из цифр и добавил, растягивая слова: – Двад-цать чет-вер-того сен-тя-бря. Во вторник.

Взяв со стола неказистую визитку, где были указаны график работы и номер телефона конторы, он спешно всунул ее в руки Ильи и, натянув на лицо дежурную улыбку, больше похожую на оскал, уставился на клиента, говоря всем своим видом, что разговор подошел к концу.

Звук внезапно открывшейся двери заставил их обоих обернуться. В проеме нарисовалась светло-голубая прокурорская форма с двумя большими бронзовыми звездами на погонах. Внутри формы, безукоризненно сидящей на своем владельце, оказался статный мужчина с седыми волосами и усами, которому по виду можно было дать слегка за пятьдесят.

– Какие люди! Давненько вы к нам не захаживали! – подавшись в сторону гостя, заголосил лживой радостью адвокат, снова натянув на лицо широкую улыбку.

Понимая, что пора уходить, Илья, приподнялся со стула и, пробормотав тихо: «До свидания», – направился к приоткрытой двери, не услышав ничего в ответ.

* * *

– Двести долларов! Они что, с ума сошли? Откуда такие ставки?! Где я их возьму? – сокрушался Илья перед Саней, озвучивая ему сумму за восстановление домовой книги, которую потребовали через адвоката сотрудники ЦРН.

Передразнивая Ермека Касымовича, он скопировал слова, сказанные ушлым юристом при встрече:

– «Это еще по старому знакомству. А то могли и баксов триста зарядить!» Так сказал, как будто делает мне одолжение. Сто пудов даю – сто долларов в его карман упадут! – поддавшись эмоциям, не мог остановиться Илья. – Если я буду зарабатывать по шестьсот тенге в день, – произнес он, глядя куда-то в потолок квартиры и перемножая в уме цифры, – то мне придется два месяца с утра до вечера мешки таскать, что ли, чтобы накопить эти двести долларов?

– А куда деваться? Придется соглашаться. Или у тебя есть другие варианты? – тяжело, без эмоций отозвался Александр.

– Да какие уж тут варианты… Все равно они и шага не сделают, пока им деньги в руки не всунешь. А в суде заявление без документов не примут! – с раздражением произнес Илья, после чего вынул небольшую баранку из целлофановой упаковки, которую купил по дороге домой.

Чай был выпит. Вечерние кинофильмы просмотрены. Накопившиеся за четыре дня деньги жгли Илье карман.

– Может, по паре бутылок пива? – предложил он Сане.

– В конце недели. На выходных, когда решишь отдохнуть денек. Ты же знаешь, чем это у нас может закончиться… Завтра не сможешь на работу выйти, – дал совет товарищу Саня, отговаривая его таким образом от легкомысленного шага.

Рабочая неделя прошла быстро и без особых приключений. К вечеру пятницы у Ильи собралось две с половиной тысячи тенге. Пятьсот ушли на проезд, еду по вечерам и прочие мелкие расходы. К тому же Илья решил выйти на работу и в субботу, чтобы потратить заработанные в этот день деньги на хорошее застолье и отблагодарить тем самым Саню за гостеприимство. Предложение Ильи взять дневную выручку он отверг, сказав, что если Илья пожелает, то лучше пусть потратит эти деньги на продукты, чтобы было что есть на следующей неделе, не растрачивая заработанное в будни.

Но поход в магазин, конечно, не ограничился только продуктами. Субботний вечер ознаменовался пивом с копченой воблой и… плавно перетек в следующий день, уже под более крепкие напитки. К собранным двум с половиной тысячам тенге друзья не прикоснулись, на все хватило заработанных в субботу денег, но вот последствия возлияний… В общем, понедельник предстоял тяжелый.

Приняв с утра бодрящий прохладный душ, подержав голову под струей холодной воды и освежившись, насколько это возможно, чтобы прийти в себя после вчерашнего застолья, Илья выпил большую кружку крепкого чая без сахара и вышел на улицу. Сел на один из ранних автобусов и, как обычно, приехал на железнодорожный вокзал. Покрасневшие глаза и «огненное дыхание», все еще исходившее от него, заставили Илью забеспокоиться: бригадир весьма придирчиво относился к состоянию грузчиков, особенно после выходных. В надежде, что начальник не заметит его состояния, Илья даже специально прикупил мятную жевательную резинку. Но обмануть наметанный глаз и чуткий нос не получилось.

– Ты сегодня не будешь работать! Иди домой и отдыхай, – сказал бригадир, после того как, поздоровавшись с ним за руку и слегка наклонившись в его сторону, учуял исходивший от него запах.

Илья знал, что с бригадиром спорить бесполезно. Не раз был свидетелем таких разговоров, когда кто-то наивно думал, что может уговорить или переубедить его. После этой короткой фразы Илье ничего не оставалось, как развернуться, положить руки в карманы и уныло шагать обратно в сторону остановки.

Глава третья.

Рабство

Вся наша жизнь состоит из множества самых разных обстоятельств и возможностей, вероятностей и шансов, приводящих как к удаче, так и к противоположенной ей неудаче, беде и краху. В нее свою лепту вносят такие детали, окружение и среда, время и эпоха, в которой мы родились и живем. Врожденные качества и характер. Навыки и умения. И еще тысячи других мелких деталей, из которых складывается мозаика нашей судьбы.

Если бы да кабы…

Если бы Илья дождался автобуса, а не решил пройтись пешком, чтобы развеяться…

Если бы в тот злополучный день по мосту, по которому он шел, не проезжал Сарсен со своим другом…

Если бы Жакып не искал подневольных работников…

А если отмотать нить судьбы еще раньше, то если бы Илья уехал со своей семьей в Россию…

Если бы Айнаш заплатила ему за работу…

Если бы он не стал заливать свое горе и печаль, а попытался начать жизнь сначала…

Если бы… Если бы… Бесконечное «если бы».

Но только один из множества вариантов становится нашей судьбой, какая бы она ни была: страшная или красивая, легкая или тяжелая, бурная или тихая, долгая или короткая. И как бы мы себя ни тешили, предаваясь иллюзиям и самообману, что мы выбираем, куем и творим свою судьбу, потом, спустя многие годы, до нас доходит, что все, что нам довелось пережить, было предписано судьбой. Что все это было уже предначертано. Все было решено за нас… Там, где неведомые силы смотрят на нас сверху и играют в свои игры, передвигая нас, словно шахматные фигурки на черно-белой доске, решая, кем пожертвовать, а кого сохранить, кого возвысить, а кого спустить на самое дно…

– Ты видишь? – спросил, слегка приглушив звук автомагнитолы, Сарсен, держа одной рукой обод руля своей красной «Нивы».

– Что вижу? – переспросил сидевший на пассажирском сиденье рядом с ним здоровяк Аман, то смотря в боковое зеркало, то оглядываясь по сторонам.

– Посмотри в зеркало, там один бич идет, – произнес, притормаживая и прижимая машину к обочине, Сарсен.

– Никого не вижу! А-а-а… Вот этот аккулак[9 - Аккулак – буквально «белоухий», так уничижительно называют европейцев казахи.], что ли? И что? Мало ли сейчас бичей в городе? – произнес Аман, по своему обыкновению туго соображающий, наблюдая через зеркало, как по пешеходной дорожке вдоль моста одиноко шел мужчина европейской внешности и худощавого телосложения.

– Да в прошлый раз… Что, не помнишь?! Когда дома у Талгата выпивали…

– Ну? – произнес Аман, все еще не понимая, о чем речь.

– Ну, тогда Жакып сказал, что два барана даст тому, кто ему из города бомжа подгонит.

– А-а-а! Вспомнил… И что? – все еще не догоняя, замер, смотря в зеркало, тот.

– Что-что… Ну вот же он идет! То есть бежит к нам в руки! – не скрывая раздражения, выпалил Сарсен.

– И что, прямо здесь?! Днем?! – выпятив нижнюю губу и удивленно подняв брови, спросил Аман, всякого повидавший за свой короткий век. – Да я без проблем! Я двумя руками за любой кипеж, кроме голодовки. Э-хе-хе! О-хо-хо! Как я сказал, а? – спросил он, довольно рассмеявшись своей, как ему показалась, вполне остроумной шутке, которая не произвела особого впечатления на его друга.

Тогда Аман, собравшись и посерьезнев лицом, снова пристально вгляделся в зеркало машины, где все отчетливее вырисовывался силуэт ничего не подозревающего Ильи, беззаботно приближавшегося к их машине.

– Знаешь, мне, как говорится, барибир[10 - «Все равно, безразлично».], но ты-то что на двух баранов повелся? – бросил он другу в лицо, отхлебнув пива из наполовину опустошенной бутылки, и добавил: – Проси четыре барана. Он даст три. Одного мне отдашь, тогда я сейчас тебе его упакую без лишних проблем. По рукам?

Изменившись в лице, Аман превратился из упитанного добрячка, кидающегося шутками, в грозного борца, каким его помнили в бурные молодые годы, прошедшие в начале девяностых. Он протянул в сторону Сарсена правую руку с раскрытой ладонью в ожидании подтверждения сделки.

– Идет! – кивнул Сарсен, положив в мясистую ладонь Амана свою худосочную и переведя взгляд от салонного зеркала заднего вида на заднее окно машины, развернувшись всем корпусом назад.

Илья был уже шагах в десяти от машины, когда эти двое решили его судьбу, планируя выторговать за него больше четвероногих. Воровато оглянувшись по сторонам, Аман всунул недопитую бутылку пива в карман двери и произнес:

– Не выключай двигатель. Когда он приблизится, мы оба быстро выскочим из машины. Ты быстро открываешь багажник, а остальное сделаю я. Понял?