Испытания сионского мудреца

«Как дела, докторэ! Усыпили уже всех больных в гипнозе, и теперь делать больше нечего?!» – назойливо, почти по-итальянски, приставал Шнауцер в вестибюле. «Шнауцер очень примитивен! – специально, признался я Кокиш, так как был не против, чтобы она передала ему моё мнение о нём. – Он, как в Советском Союзе один сатирик сказал: “Если бы к ногам каждой балерины мотор подсоединить, который бы она, танцуя, одновременно и ногой крутила, то могла бы и ток ещё вырабатывать!”» – пояснил я Кокиш мечту Шнауцера. «А вы ему скажите, – посоветовала провокаторша Кокиш, – он любит, когда ему прямо говорят». «В этом я не уверен, но скажу и не далее как сейчас!» – пообещал я Кокиш, увидев через окно у неё в кабинете, что Шнауцер на своей машине подкатил. «А, докторэ, как дела?» – по-итальянски, как он считал, поприветствовал Шнауцер, когда он на кого-то злился. «Очень хорошо, только мне надо с вами серьёзно поговорить!» – остудил я «итальянца» Шнауцера. – «Что, сейчас?!». – «Да, пока больные спят!». – «Слышишь, Силке, доктор хочет со мной поговорить. Где, у меня или у вас?». «Можно у меня», – согласился я. – «Силке, я скоро вернусь. Да, ведь, доктор?». «Я надеюсь», – пообещал я Шнауцеру. «У меня такое чувство, – начал я, – что вы не понимаете, что такое гипноз! Сколько энергии и труда это занимает, если в день до 20 больных и ещё акупунктура, и беседы! Моя мать, как и отец, родом были с Украины, нередко она его упрекала, что он мог бы дома больше помочь ей после работы, так как у него лёгкая работа – учителя! На что, он ей отвечал по-украински: – «Що такэ молотыты?! Цэ ж легко – ланцюг пидняв, ланцюг опустыв… Ланцюг пидняв, ланцюг опустыв…», – перевёл я Шнауцеру, как мог, на его родную мову. «Конечно, доктор, я понимаю», – тупо заверил Шнауцер. – «Но ваши постоянные реплики: «всех усыпили, а сами гуляете», говорят о том, что не понимаете!». – «Ах, доктор, я вижу, вы юмора не понимаете». «Очень понимаю, но ваш юмор особенный, этот юмор связан с деньгами, а тут бывает не до шуток! Больше, чем я делаю, делать я не могу, будет халтура и больные разбегутся! Сейчас больше врачей для акупунктуры, чем пациентов, и праксисы врачей не ломятся от избытка больных! То, что к нам больные ходят непросто даётся! Завоевать авторитет требуются годы, потерять его – пару дней!». «Да, конечно, я очень хорошо всё понимаю, и поэтому вас купил и очень ценю, жалко только, что вы ещё психотерапию не проводите! Вы ведь лучший психотерапевт, и клиника теряет такого психотерапевта!». «Ну вот, а вы говорите, что шутите! Только что я сказал, что вы считаете, что я могу больше делать, чем делаю, и вы опять за своё, а говорите, что понимаете!». «Вот, доктор, что меня волнует! – сказал глубокомысленно Шнауцер, слегка напрягая узкий лобик. – Если с вами, что-нибудь случится – заболеете, скажем, кто вас заменит? Я останусь без врача, ведь вас некому заменить!». – «Во-первых, я не собираюсь исчезать!». – «Но, заболеете?!». – «Тоже не собираюсь!». – «Но всё может случиться!». – «Моя жена заменит, или возьмёте из ближайшего праксиса врача для акупунктуры, их тысячи!». «Нет, этой глупости я не сделаю! Во-первых, они, как вы сами сказали, разгонят всех больных, а во-вторых, кто останется – заберут себе! Скажу вам честно, доктор, я очень не люблю, когда от кого-то завишу, я не люблю незаменимых людей!» – зловеще подчеркнул Шнауцер. – «Что же вы предлагаете?». «Чтобы вы, например, подготовили себе ассистента, любого на свой выбор, хотите – русского! Но научите его, как вы работать, делать акупунктуру! Вам же легче будет! А русские, я понял, самые лучшие врачи!». – «Чтобы они со мной сражались, и мне было не до акупунктуры и гипноза, а затем меня вытеснили?!». – «Нет, вас я не уволю, вы будете до пенсии у меня работать! Подготовьте себе замену, тогда сами могли бы психотерапией больше заниматься, или если не хотите русского, возьмите молодого немца и научите его!». – «Я не гомосексуалист!». – «Причём здесь гомосексуализм, можно и женщину!». – «У меня уже одна есть!». – «Сказали, что вы так хорошо одеваетесь! Есть у вас любовница?». – «Есть». – «Да, есть?!». – «Да, жена! Кстати, она мой лучший ассистент и работает ежедневно, и все за 300 евро!». «Ладно, доктор, вы напрасно так подумали, но об ассистенте подумайте!».

«Съездим в отпуск, иначе он пропадет!» – предложил я жене. Январь месяц, везде холодно, кроме одного места доступного и относительно близкого – Канарских островов. Решили: «Отправимся на Канары!» – как сказали бы в России. Очень тянуло с юности в эти загадочные края с вечной весной, где, наверное, много канареек и все при этом поют.

Утром с двумя спортивными сумками сели в такси. «Ой, подождите, я забыла отключить холодильник!» – вспомнила жена. «Плохой признак – вернуться с полпути домой, сказали бы в народе», – подумал я. Таксист повернул ключ зажигания, мотор почему-то не завёлся, он повторил попытку и вновь осечка! «Ничего не пойму!» – тихо сказал он. До регистрации в аэропорту оставалось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы доехать. Перегрузив вещи в другое такси, поехали в аэропорт. Жена молчала, но по её виду понял, думает то же самое, что и я. «Что-то нехорошее может произойти, хотя и необязательно конечно, лишь бы долететь! Неохота в океан свалиться, холодно, а острова именно в Атлантическом океане находятся, даже не в море! Никогда в океане не приходилось купаться!».

Вопреки ожиданиям, в аэропорту всё было без проблем, и доехали до него без проблем! И даже долетели, к удивлению, хорошо, только долго – 5 часов! Как когда-то из Москвы в Душанбе. «Всё нормально, все эти суеверия – ерунда!» – приятно удивился я. «Но ведь впереди предстоит ещё обратный полёт!» – шепнул мне кто-то изнутри, но я его тут же послал к чёрту. Из аэропорта сели в специальный автобус, и поехали к месту отдыха в Гран-Канария. По радио испанская речь слышится как «патриа о муэрте» или «но пасаран». Если б не речь, мог бы подумать: нахожусь в Таджикистане, шофёр тоже чёрный, как таджик, но испанец. – «Всегда нахожу похожесть с виденным ранее, даже если ее нет!». Доехав за полчаса до трёхзвёздочного отеля на берегу Атлантического океана, приступили к отдыху! Было плюс 21 градус и это обычная температура для этого времени. Уже по пути было всё сказочно, красиво и непривычно. Холмы, много кактусов, цветов на склонах, черный песок на побережье – Канарские острова вулканического происхождения. «Хорошие куски отхватила себе маленькая Испания! У русских был один Крым, и то киевляне отобрали! Бедная холодная Россия! А здесь, так всё красиво и тепло! Ощущение было, как будто уже в рай попал – до обратного полёта! Хорошо бы, действительно, не попасть…! Пока жить ещё охота! И отпуск на Канарских островах, вроде бы, заслужил! Как хорошо было бы, если б брат, отец и мать сейчас тоже были здесь! И они тоже заслужили в жизни больше увидеть, чем увидели!» – все это пронеслось у меня в голове. Стоя на балконе гостиницы, представлял себя на балконе нашей квартиры в Душанбе, и казалось, что внизу идёт отец, но это всегда оказывался испанец. Такие чувства, помню, посещали и брата, когда он попадал в какие-нибудь хорошие места. Он старался, чтобы и мы: я, отец и мать это увидели, и организовывал общие поездки в такие места. Отдых проходил приятно на фоне полного расслабления. Старались меньше загорать, больше двигаться. На набережной, обходили стороной местных приставал, которые искали, почему-то только немцев – Deutsche, считая их очевидно лохами. Интереснее всего, что приставали с этим дурацкими вопросами и ко мне: «Deutsch – немец?». Вначале я отвечал: «Да, а что похож?». Дураки соглашались, что похож и, считая нас дураками, предлагали поиграть в лотерею, обещая крупный выигрыш! Тогда я объявлял, что поиграл бы, но, к сожалению, русский, и они отставали. Жена не влазила в игры, Питер её поучил, что такое «лоходром». Каждый день видели русских и одну семью из дружественного Татарстана. Я их сразу «уличил»! Опыт учёбы акупунктуре в Казани пригодился. И ещё один русский, важный, толстый, как барин, расхаживал в халате по набережной. Его сопровождал худой, слуга или крепостной, которому, как удалось по обрывкам фраз уловить, барин пояснял тяжкое экономическое положение России. По его жирной физиономии и важности, было ясно, что чем хуже становится в России, тем лучше ему. Затем увидели двух «братков», которые кого-то или охраняли или, наоборот, приехали кого-то «опустить»! Вот, и все встречи с земляками. Остальные: важные нудные немцы, несколько весёлых итальянцев, и ещё чёрт знает кто! В публике чувствовалась, какая-то агрессия, на набережной никто не сторонился, пёрли прямо, как на буфет!

Все старались захватить хорошие пространства, где меньше людей, но их было везде полно. И мы искали. Ничего лучшего не найдя, увидели маленький островок – участок чёрного песка с камнями, где казалось, можно было посидеть в относительном спокойствии. Только стали приближаться, как из-под какого-то камня выползла «старуха Шапокляк» с собачкой на цепочке. Отпустив паршивую собачку с цепочки и разобравшись, что мы не немцы, Шапокляк решила нас припугнуть собачьей и своей вставной челюстью: «Hund bei?t, bei?t!» – показала она нам свою вставную пасть, как она и собачка это делают! Пришлось и мне показать, как я это делаю. У себя дома немцы собачек держат на цепочке, боятся, чтобы те кого-то не укусили – платить придётся! А здесь ещё и натравливают на нас «испанцев»! Это их земля, а не они у нас – «испанцев» в гостях! Открыв свой рот, зарычал «по-русски» и, показав свои ещё острые и не вставные клыки, пошёл на собачку в атаку, приговаривая по-немецки: «Ich bei?e aber sehr gerne und sehr schmerzhaft (я, однако, кусаюсь очень охотно и очень болезненно!). Ich werde stark zubei?en (я сильно укушу!)». Услышав, а главное, увидев всё это, собачка поджала свой вонючий хвостик! Она и не думала даже кусаться! А вслед за ней и Шапокляк перехотелось нас кусать, и мы отвоевали этот кусочек испанского побережья! Как говорят немцы: «ein bisschen Spa? muss sein (немножко шуток обязано быть!)».

Наш трёхзвёздочный отель располагался в центре зоны отдыха, вокруг было много магазинов, и мы их посещали от нечего делать. В одних торговали чёрные испанцы, в других тоже чёрные, но не испанцы, а пакистанцы. У испанцев было все дорого, а у не испанцев на редкость дёшево! Видеокамера стоила 150–200 евро. Почему бы ни сделать подарок детям, решили мы. Продавцы, их было двое, очень оживились и мгновенно согласились, вместо 200, видеокамеру за 150 евро продать! Чувствовалось, что и на меньше согласились бы. «Почему так дёшево?» – поинтересовался я. «А здесь свободная торговая зона!» – пояснили торговцы, показывая запылённую камеру с прилавка. «Хорошо, дай нам только новую и в упаковке» – согласился я, заметив, что эта какая-то разболтанная и хлипкая, как детская игрушка. «Давай, плати! Деньги давай!» – как грабитель Мутко в Берличеве «на заре моей туманной юности», уже требовал пакистанец. «Дай раньше камеру в упаковке», – вместо того, чтобы в морду, как в Бердичеве дать, культурно предложил я. «Её здесь нет, – наивно объяснили мошенники, – сейчас принесём, через 15 минут, плати!». – «Так, за что платить?!». «Она далеко! – показали пакистанцы в сторону Китая и одновременно в сторону Пакистана, понял я. – Она в другом магазине, мы её сейчас принесём». – «Вот, когда принесёте, тогда и заплачу!». Видя мою несговорчивость, пакистанец стал предлагать другую камеру, тоже без упаковки: «Эта камера намного лучше той!» – показал он брезгливо на ту, которую, только что нахваливал. «А та – предыдущая плохая?» – спросил я. – «Очень, очень плохая – плохо видно, мало пиксель! И к ней нужно докупить ещё многое, чтобы что-либо увидеть!». «Ещё одну камеру – настоящую Sony?» – спросил я. Конечно, пакистанец не понял моей шутки, и продолжал расхваливать это дерьмо, которое лучше предыдущего дерьма, и которое он до этого, как не дерьмо хвалил. «Давай эту купим, хоть и дороже, но лучше!» – предложила жена. «Нет, мы у них уже ничего не купим! – твёрдо сказал я себе, а жене озвучил: – Лохи остались в Питере!». «Давай, давай! Покупай, бери!» – стал хватать меня мошенник за руки. «Через 15 минут приду, только за деньгами схожу! У тебя же нет камеры при себе! – объяснил я ему. – А у меня денег нет при себе!». Пакистанец на меня так же недоверчиво смотрел, как и я на него, когда он обещал камеру через 15 минут принести. Врун вруна понял! После пакистанцев зашли к испанцам в магазин. – «Почему у вас дорогие камеры, а напротив дешёвые?». «Покупайте у пакистанцев, – раздражённо, но тихо, чтобы их не услышали пакистанцы, ответили «бывшие гордые» испанцы, – покупайте их дешёвые подделки». «Вот тебе и колониальная держава! – подумал я. – Сейчас сами превратились в колонию! Боятся своих рабов – бывших! Бедный Колумб, чтобы он сказал!».

Закупив подарки помельче, через 10 дней сели в самолёт, летящий в Германию, и самое странное – он тоже нормально долетел. В этот раз всё было благополучно, доехали нормально! Расслабились ещё два дня и 22 января приступили к работе. И здесь было всё нормально: «О, как вы загорели – хорошо выглядите!» – завистливо воскликнула старуха Резенкранц из Рецепцион (регистратуры) – «Вот и верь в приметы после этого!» – отметил я. Жена ушла вечером домой, а я остался, как всегда, дежурить! Больных ко мне было много. А тут позвонила ещё одна пациентка – «банковская тётка» с колитом и болезненным анальным отверстием: «Срочно прошу принять, приехала! Вернулась с курорта! Срочно нужно обсудить с вами одну проблему! Нужна только беседа, акупунктура необязательна!». «Приходите, раз срочно!» – пришлось согласиться. «Подлечила, видать, свои органы на курорте и муж, наверное, уже не нужен!» – подумал я.

Увидел Шнауцера, решил порадовать и его – «armes Schwein (бедную свинью)», по определению Кокиш, вручил ему сувенир из Канар! Кокиш уже свой дар утром получила! «О, как красиво – «wunderbar (великолепно)!» – восторгалась Кокиш дарами Испании. И Шнауцер, хоть и известная свинья, и небедная свинья, надо сказать, тоже обрадовался, зайдя ко мне в кабинет. Он, по-собачьи, с нетерпением разорвал зубами упаковку и тоже остался доволен. «Ну, как отпуск, доктор?» – резковато, без итальянского «докторэ», спросил Шнауцер! «От злости забыла свинья итальянский, и хрюкать по-немецки будет!» – понял я. «Доктор, вы очень хорошо выглядите – загорели и, конечно, хорошо отдохнули, но я должен с вами очень серьёзно поговорить! Я рад, что вы хорошо отдохнули! Где вы, кстати, были? А, на Канарских островах, а в каком месте? А да, знаю! Я там тоже был, когда-то отдыхал. Вы отдохнули, доктор, а я потерял 5 тысяч евро!». – «Что, украл кто-то?!». – «Мне не до шуток, доктор, 5 тысяч я потерял из-за вашего отпуска!». – «Это говорит о том, что я для вас много зарабатываю, если за 10 дней потеряли 5 тысяч. Но всё равно моя зарплата в несколько раз меньше того, что вы получили за остальные 20 дней этого месяца». «Я, доктор, вас купил, в первую очередь, как психотерапевта, чтобы главного врача вытеснить! Я на вас большие надежды возлагал! Если бы вы были психотерапевтом, то вас кто-нибудь замещал бы, и не было бы у меня потерь!». «Но тогда, я зарабатывал бы для вас в три раза меньше! И вы же сами хотели в клинике иметь дополнительно два метода – акупунктуру и гипноз, которые привлекают многих больных! Центр просили меня создать и в проспекте клиники, и в Интернете, и в прессе – везде об этом сообщили! Многие больные пришли в клинику только из-за этих методов». «Доктор, мне этого ничего больше не надо! Мне не нужен центр по китайской медицине, ничего не нужно! Мне не нужно от вас быть зависимым, я этого очень не люблю! Больше всего я этого не люблю, доктор! Вы будете делать то, что я вам скажу! Если хотите, пожалуйста, в своё удовольствие, параллельно делайте ещё акупунктуру с гипнозом, но одновременно с психотерапией! Ведите хотя бы 10 психотерапевтических больных!». – «У меня их до 20 и больше!». «Нет, не надо! Подумайте, доктор! Я хочу, чтобы вы работали, но на моих условиях, а за подарок спасибо, доктор!» – подытожил Шнауцер, унося с собой дар с Канарских островов. – «Ну ясно, как я и предсказывал: когда он со всеми врачами рассчитается, то за следующего возьмется! И вот теперь, я очередной – десятый или девятый, хотя и не чёрный негр! Он должен постоянно кого-то жрать – эта «арме швайн (бедная свинья)!». Жаль только, что протянул всего лишь восемь месяцев, до года не дотянул, чтобы нормально по безработице пособие получать!». «На закуску», привалила банковская страдалица после курорта. «Доктор! – начала она тоже серьёзно, но в отличие от Шнауцера сама была напугана. – Я не знаю, что делать, доктор!». – «А, что произошло?». Разговаривал с ней уже в восемь вечера, чувствовал какую-то разбитость. «Я не знаю, что с мужем делать?». «На курорте что-то лучшее нашли?» – опередил я её. Перепугано на меня посмотрела: «Ich bin frisch verliebt (Я недавно сильно влюбилась!), но не знаю или новый лучше, поэтому к вам и пришла за советом!». – «Кто он, немец?». – «Нет, словенец». – «Кто по профессии?». – «Безработный». – «Женат?». – «Нет, был два раза». – «И хочет на вас жениться?». – «Да». – «А вы?». – «Не знаю, боюсь». – «Есть его фотография?». – «Да, вот!». На меня с фото смотрел большой «пузатый, как мешок», одутловатый, выползший, очевидно, из канализационного люка. «Пьёт?» – спросил я строго. – «Нет». «Но, пил!» – сказал я. – «А что, видно?!». – «Мне да, и у него цирроз печени». «Да», – изумленно подтвердила колитница. – «А муж знает?». – «Да, я ему сказала». – «А он?». – «Переживает». – «Готов простить?». – «Да». – «Вы этого – нового, любите?». – «Не знаю, но с ним нескучно. Он умеет с женщинами обращаться, то что я никогда не чувствовала от своего мужа, который только или с компьютером, или на спортивных тренировках, или со своими друзьями. Хотя всё для меня готов сделать, все заботы о доме и финансовые дела взял на себя. Я, как за каменной стеной! Построили дом, всё есть, и вдруг почувствовала, что несчастна!». – «Я вас, когда-то вначале спросил: “как с мужем?”. Вы сказали, что никаких проблем!». – «Да, я сама себя обманывала, я, действительно, считала, что всё хорошо». «Но этот не новичок! У него уже побывали две жены до вас! Это только жён и, как минимум, столько же не жен! Не исключено, что и вы очередная, но не последняя, что тогда будете делать? Мужа уже не будет! Если бы тот жил поблизости, то вы могли бы и с ним встречаться – узнать поближе, и мужа сохранять! – И рыбку съесть и на х

й сесть! – про себя подумал я, а вслух сказал: – Судя по вашему мужу, с ним это возможно, не заметит! А так, через одну неделю вы купите “кота в мешке”! – Вернее, “мешок с котом”, – вновь про себя подумал я, а вслух сказал: – Любовник всегда лучше мужа, пока не становится мужем!». – «Я всё это понимаю». – «А как с колитом?». – «Знаете, стало лучше». «А с мужем не можете наладить отношения? – (чтобы колит не беспокоил) – про себя уже отметил я. – Пусть муж ко мне придёт, а пока советую не спешить». «Спасибо», – разочарованно произнесла на прощание колитница. «Хоть колит подлечила! Придётся и другим 3 раза в день словенцев при колите назначать!» – понял я.

«Доктор, новый больной поступил, хочет с вами обязательно побеседовать! Впечатление такое, что может с собой что-то сделать!» – позвонила медсестра. «Хорошо, пусть зайдёт», – согласился я и в этот раз. «Беспрерывная работа с утра, а сейчас уже девять вечера и это всё на фоне Шнауцера!» – отметил я с внутренним раздражением, но на угрозу самоубийства надо реагировать! Зашёл длинный, худощавый, громко без умолка тараторящий, взбудораженный, как кипятком ошпаренный – сорокадвухлетний мужчина. «В чём проблема?» – спросил я его. «Жену застал с любовником в нашей общей постели! Неожиданно для неё вернулся раньше срока из командировки, и увидел в моей постели четыре ноги! – красочно выразился рогоносец. – Она при этом, нагло себя ещё вела и её любовник тоже. У нас общее дело – бизнес, и я так быстро не могу с ней порвать! С другой стороны, видеть её не хочу!». – «Есть мысли о самоубийстве?». – «Есть, но думаю, не сделаю этого». – «А как это осуществить хотели, лекарствами?». – «Нет». – «А как?». – «С балкона спрыгнуть». В течение часа беседы удалось убедить, что повезло ему больше, чем его сопернику! Скоро его соперник, как и он, увидит 4 или даже 6 ног в постели! Его жена будет и с третьим, и с четвёртым и т.д. А про себя, отметил: «Опять закон парных случаев! Сегодня, в один день, увидел жену изменницу, и мужчину, которому изменили. Банкиру ещё повезло, что четыре ноги не увидел, две из которых – словенские! В России, наоборот, чаще встречал женщин жертв или, вернее, себя за них выдававших! Русская ни за что не признается, что изменила. А в Германии, пожалуйста, не успела ещё, как следует изменить, только колит слегка подлечила и уже объявляет мужу! Попробуй здесь помоги!». Но этот пациент похож на гомосексуалиста, интересно, похож ли муж банкирши! Или не только похож, но и явный?! Посмотрю если, конечно, придёт! Немки, обычно, изменяют, если уж совсем муж не “кушает”! А русские тётки считают: “Хоть и ест, но может есть – кто получше ест?!” При этом добавляют: – Не “попробамши”, не узнаешь!». В России, как сын любит повторять (даже я этого в детстве не знал): «Не за кудри Васю любят, /Не за белое лицо: /За… с топорище, /И по чайнику…». А этот пациент как раз и кучерявый, и лицо белое, наверное, и у банкира, видать, такие же достоинства?! А, словенец, судя по фото “пиво с раками пьёт”, но чем-то угодил!».

Закончив, пока, все дела, пошёл отдыхать в дежурную комнату, на душе, конечно, паршиво. Всё-таки Шнауцер в душу насрал! Очень хотелось плюнуть в рожу этой бедной, по определению Кокиш, а вернее, убогой и жадной свинье Шнауцеру! «Вот скотина! Когда сражался с главным врачом и его сторонниками, сделал вид, что меня осчастливил! Создай ему центр китайской медицины за пару месяцев! За счёт этого, получил столько больных, столько никогда не имел, а значит и денег! Клиника поднялась! Не хочет зависеть от меня, научи ему ассистента! Идиот! Как будто, всё зависит от образования и можно, как медведя танцевать научить! Акупунктура и гипноз – это те формы, которым меньше всего можно научить, нужна интуиция и многое другое. Кто лечит по заученным схемам, ничего не достигает! Это всё равно, что кого-то научить – умным быть! Во-первых, научить акупунктуре, во-вторых – гипнозу! А в-третьих, научить быть психологом, наблюдательным! Научить разговаривать с больными! Ведь ко мне чаще всего, именно, для психологических бесед приходят! И если даже научу, то он меня тут же вышвырнет, как и до меня уже многих!» – проносилось у меня в голове.

Спал тревожно, на дежурствах, вообще, не умею спать, на утро: разбитость, апатия. После доклада на утренней конференции продолжал делать акупунктуру, гипноз. Первым пришёл вчерашний рогоносец, после сеанса сказал, что сегодня намного лучше, хотя уже и после вчерашней беседы полегчало. Пошёл к себе в кабинет записать, что ему сделал, какие точки уколол. Что-то мешало в одном глазу, какое-то серое пятно посередине закрывало поле зрения. Протёр глаз, пятно не уходило, понял: «Это серьёзно – острая потеря зрения всегда серьёзно! Причина, чаще – острое нарушение кровообращения, закупорка артерии глаза?! Нужно срочно к глазному!». Позвонил в праксис, по телефонной книге! Согласились принять, как только приеду, а это 15–20 минут! Позвонил жене: «Буду через 15–20 минут в праксисе, можешь туда подойти. Причина – зрение».

«Здравствуйте! – ворвалась Мина. – Как дежурство, как дела, чувствуется, хорошо отдохнули, а мне всё надоело, всё равно, будь, что будет». – «Я сейчас уезжаю к врачу». «А что случилось?» – заинтересовалась Мина. – «Серое пятно в глазу, закрыло поле зрения в центре». «А ну, давайте посмотрю», – предложила она, вспомнив, что себя и за окулиста выдавала, когда я хотел мазь для старушки взять. Или поняла, что раз не разбирается в общих болезнях, и за них взялась, то почему нельзя и за глаза взяться?! Толстые, жирные, неуклюжие пальцы впились в веки! Два дурацких глаза заглянули в мой глаз. «Ничего нет!» – уверенно сказал Мина. – «А что вы искали?». – «Пятно! Но никакой соринки, даже нет!».

Глава 5

В лапах западной медицины

Глазной врач установил тромбоз артерии: «Направлю вас в глазную больницу Дюссельдорфа! Хотя она и далеко, в другой земле, но будете мне благодарны!». Большинство больниц в Германии или евангелические, или католические! В такую меня в Зигхайме на работу взять немецкий поп – бишоф (епископ) не позволил! «Возьми отдельную палату и лечение у главврача, – посоветовала жена, – заплатим!». Отдельной палаты не оказалось, а за эти же деньги дали палату со стариком на пару – участником не «великой и не отечественной» войны. Попал в ситуацию, которую больше всего боялся – попал в руки врачей. Медсестра нудно, и не сразу, стала оформлять бумаги. Час провёл в палате, никто не осмотрел, никуда не вызвали. Надоело это безобразие, пошёл в ординаторскую, где от нечего делать, три или четыре молодые врачихи-бездельницы сидели и болтали! Объяснил им, что у меня не прыщик и требуются срочные меры. «Почему?!» – изобразили искреннее удивление, глазнички передовой западной немецкой школы – потомки Германа Людвига Фердинанда Гельмгольца. «Потому что это тот же инфаркт, только глаза! И чем больше времени пройдёт – полностью ослепну!». «Вы ошибаетесь, это немного другое», – услышал я наглую ложь. «Я врач и всё это очень хорошо знаю!» – пришлось признаться наглым медичкам, как в Советском Союзе о них бы сказали: «изверги в белых халатах!». «Хорошо, посидите, я вас вызову», – смилостивилась одна. Прошло ещё примерно полчаса, затем «кровопийца» выпустила около литра крови из моей вены. И, наконец, подключили капельницу с гепарином и физраствором. Борьба за глаз или, вернее, борьба с глазом началась запоздало, неохотно и вяло, что и хорошо было в деле борьбы с глазом. С этих пор стал носить на плече капельницу с гепарином. «Пейте минеральную воду, – посоветовало “глазное светило”, – это иногда помогает лучше других методов». «Помогает, примерно, так же, как и эта капельница! – подумал я. – Как мертвому примочки!».

Старик в палате оказался участником войны, попавшим в своё время в плен к американцам. «Повезло вам», – сказал я. – «Почему?». «Потому что, если бы к русским попали, зрение было бы ещё хуже», – пояснил я. «Нет! – уверенно ответил, “жаждущий” русского плена. – Хуже американцев на свете нет! Они к нам в тюрьме, как к собакам относились! Сами жрали, а нам объедки бросали! Будь у меня право и автомат, я бы их и сейчас всех убивал!». «Очень милый такой старичок-добрячок попался!» – понял я. Решил с ним подискутировать немного, от глазного стресса отвлечься: «Почему вы американцев так не любите?». «А вы разве не знаете?! – удивился бывший солдат Вермахта. – Там же всем евреи правят!». – «Вот оказывается, где собака зарыта!». «Почему вы евреев уничтожали?» – задал я дурацкий вопрос бывшему и настоящему фашисту: «почему пожираешь все, что двигается и не двигается», – спросил у «гиены». Здесь, он внимательно на меня посмотрел и, не найдя, очевидно, ничего подозрительного, что подтвердило большую роль украинских полицаев в выявлении нашего брата, подытожил: «Евреи захватили все богатства: банки, заводы, а немцы стали нищими!». «Все евреи были богатыми, не было бедных евреев?» – не унимался я. – «Почему же, были, например, мой школьный товарищ – сын сапожника. Были и бедные, но мало!». Старый фашист оказался заботливым, всё объяснял, где и что находится в больнице, и к жене моей относился очень доброжелательно, сказал, что мы ему не мешаем и можем себя чувствовать, как дома! И моя жена ему помогала, подносила костыли! В общем, вёл себя скромнее советских участников войны и вежливее, что и понятно – хвастать нечем! Утром бывшего солдата Вермахта отвезли на операцию, а меня позвали на осмотр к главному врачу. Там накопилась уже очередь: из «уже ослепших», не «окончательно ослепших» и «начинающих слепнуть»! Все пребывали в надежде, что главный врач им поможет. Сорокалетняя женщина, плача, поведывала про своё горе: «В один момент ослепла на один глаз! Два дня вообще никто не подходил! Затем пришла, скорее всего, практикантка – фрау Фурц. Она пришла объяснить, что у неё много больных и мало времени!». Рассказывая об этом безобразии, больная с опаской поглядывала на шныряющих вокруг монашек, чёрных как вороньё, с вырубленными физиономиями! «Не сожгли их, как ведьм на костре во времена инквизиции?!» – промелькнуло у меня. Они себя чувствовали здесь хозяевами и, похоже, сами искали, кого сжечь! Наконец, через час-полтора подошла моя очередь к главному врачу. Он оказался, как и у нас в клинике – доцентом. «Важный такой – весь из себя!» – сказала бы Мина. Много не разговаривал, только за руку поприветствовал, что делают все немецкие врачи, и что ни о чём хорошем не говорит! Быстро заглянув в глаз, «успокоил», что лучше не станет, а вот хуже может быть: в 30 % ещё и на второй глаз переходит! Стало ясно, что плохо мне будет – считай калека! И работать не смогу! Пообещав всё это мне, обратился к одной из молодых врачих из нежелающих мне при поступлении оказать помощь. Он назвал её фрау Фурц. «Вот повезло, как всегда!» – отметил про себя я. «Назначьте больному все пробы на свёртываемость крови», – дал он ей указание и тут же потерял ко мне интерес. – «Вот мошенники! Я плачу из своего кармана, чтобы лечиться у практикантки – вездесущей фрау Фурц, о которой наслышался уже в коридоре!» – мысленно возмутился я. «Вот прочтите», – вручила она мне листок с текстом, где, по-видимому, моя грудина была изображена. В листке указывалось, что со мной могут всё сделать и не ответят за это, а мне надо, всего напросто, расписаться, что они не виноваты будут! «Зачем мне это исследование?» – спросил я у Фурц». – «А вы почитайте у себя в палате, тогда и ясно всё будет! А если нет, спросите у врача». «А вы кто?» – резонно спросил я. «По-доброму», как монашки в коридоре, глянула на меня фрау Фурц и, ничего не ответив, вышла. «Что с анализами?» – не терпелось узнать на следующий день. Утром, аккурат, в одном лифте с фрау Фурц оказался! Как говорится: «На ловца и зверь бежит!». «Извините, фрау Фурц, – спросил я у “фурцовки”, – как мои анализы?». «На обходе и спросите», – произнесла фрау Фурц и выскочила из лифта, оставив свой след в нём. Я, не привыкший к такому обращению, припустился за Фурц, отдав команду, как в фильмах про войну: «Halt (Стоять)! Фрау Фурц, стойте! Стоять, фрау Фурц, остановитесь! Стоять, когда с вами разговаривают!». Но «фурцовка» – от меня припустилась ещё пуще прежнего, а меня уже это глупое поведение фрау Фурц злило и одновременно потешало. Больные наблюдали, как за врачишкой – как за воровкой гоняется и догоняет мужчина – это я! А «фурцовка» – врач, как воровка от него убегает! Так оба одновременно и добежали до смотровой. «Ну, сейчас уж дам больно!» – решил я. Пристал к убогой, конечно, не потому что хотел её понюхать, а очень опасался за результат одного исследования. Не успел перед отъездом из Питера дообследоваться и не исключал, что с этим заболеванием, возможно, и связана потеря зрения. И вот через девять лет, не терпелось узнать результат. Любой больной в нашей клинике мог меня всегда остановить, где угодно: в коридоре, у туалета, на улице! Где бы меня ни останавливали, я всегда терпеливо отвечал, давал всю информацию, интересующую больного. Не должен больной ждать, он должен всегда иметь возможность обратиться к врачу! Не должен больной жить в страхе! «Что, вообще, мне здесь делать! Плачу как бы за лечение у главного врача, нервничаю, давление подскакивает! Из-за этого и так уже произошло осложнение! На работе нюхаю Шнауцера, здесь фрау Фурц, что, кстати, и переводится как нехороший запах, и еще «нюхаю» чёрных, как смерть, монашек! Давление не контролируется, не назначены лекарства снижающие давление! Тащу за собой капельницу, как будто бы с ней родился! Зачем мне, вообще, всё это надо было?! Неужели для жизненного опыта: вначале в качестве эмигранта, затем в качестве врача и, наконец, в качестве пациента в Германии?!» – с такими мыслями, вошёл в смотровую к врачу – доценту – не хуже, но и не лучше нашего доцента – главного врача Зауэра! Но этому я ещё плачу из своего кармана, чтобы на него посмотреть одним глазом! А он меня передал фрау Фурц, которой я бы тоже заплатил, чтобы она исчезла!».

Как только я на неё глянул, Фурц, видать, почувствовала: «будут бить»! – и сразу же затараторила, назвав меня уже уважительно коллегой: «Коллега интересуется результатами исследования, но у него нет никаких отклонений». Это меня сразу же «размягчило» и я решил: «Ладно, перди дальше, пусть другие освежают после тебя воздух!». А доценту захотелось, чтобы меня ещё одно светило немецкой офтальмологии – профессорша фрау Опп осмотрела. Как говорят на Украине: «Не кажи г-г-г-о-о-опп, поки не перескочиш!». Предстояло ещё «гооопп» перепрыгнуть! Вернувшись в палату, застал там, уже после операции, участника войны с повязкой на глазу, как после боя местного значения уже на немецком фронте! В этот раз его, как оказалось, подранили не русские, а немецкий Oberarzt (старший врач – зам. главврача)! В палате меня уже ждала жена и букет цветов – моя клиника организовала, «циви (проходящий альтернативную воинскую службу)» привёз! И ко всему ещё и Шнауцер позвонил. «Доктор! – начал весело “весельчак” Шнауцер. – Что-то русские такие слабые! Сколько ещё будете лечиться? Но не спешите, доктор! Мы прекрасно справляемся и без вас!» – что на его капризном бабском языке означало: не выйдешь на работу – уволю!

Медсестра принесла направление к профессорше Опп в соседнем городке. Вызвав такси, разбежался, чтобы перепрыгнуть ещё и Опп. Там была очередь как в советской поликлинике. Всем распоряжалась Arzthelferin (помощница врача) очень похожая, как ее родная сестра, на нашу медсестру клиники фрау Бюльбеккер. Но эта была покруче! Чувствовалось, она своих коллег кнутом стегает и спуску им не даёт! «Фельдфебель» с накрахмаленным воротничком – отчаянная домина для тёток! Было ещё пару медиков: одна похожа на советского клинического ординатора, которую родители по блату устроили, и ещё один медик тоже похожий на клинического ординатора, в халате с разрезом сзади! Для чего, спрашивается?! Возможно, желание подчеркнуть своё усердие – откляченный зад прилежного ученика, но возможно и другое…? На стене приёмной висел большой католический крест, он разделял два туалета: слева от креста для посетителей, а справа для персонала. По ошибке двинулся было направо от креста, но меня тут же остановил грозный рык «фельдфебеля»: «Это не для вас!». Мой оказался слева от креста, стало понятно, что профессорша Опп глубоко верующая. Наконец, вызвали к ней. За столом сидела шестидесятидвухлетняя крепкая, невысокого роста в роговых очках, в мужском пиджаке и джинсах с короткой седой стрижкой, не то старуха, не то старух! Первое, что у меня в голове промелькнуло: «Зачем учёной терпеть у себя такое крепкое и жёсткое создание, как эту “фельдфебель”?!» – от этих мыслей слегка стыдно стало за свою особенность всё опошлять и видеть в неприличном свете реальность жизни, хотя теперь и одним глазом! Тем более пришёл ведь на приём к профессору! А значит, надо доверять, верить, преклоняться! А у меня вечно в голове какие-то глупости! Это мне всегда говорили, правда, это говорили те, кто эти глупости сам совершал, а не только имел в голове.

«Вы муж и жена, да? – указала профессорша мне и жене на два стоящих рядом стула. – Что я должна для вас сделать? (Was kann ich fur Sie tun?) – тоже один из немецких штампов, говорящий как раз о желании ничего для тебя хорошего не сделать. «Есть шанс, что зрение вернётся?» – спросил я. «Практически нет!» – приговорила меня, не долго думая, профессорша. – «Обязательно ли мне оставаться в больнице, не лучше ли уйти домой?». «О, это очень хорошая клиника – больница с хорошими специалистами», – заверила она меня. – «Я этого не почувствовал! Я там переживаю больше, чем на работе, где и произошло всё!». – «Хорошо, подождите ещё пару минут за дверью, я вас вызову и мы решим».

Время вновь потянулось мучительно нудно и не пару минут, и я задремал…

И тут такое началось, чёрт знает что! Аж самому страшно стало! Хотя и одним глазом, но ясно вижу: как «активная» помощница профессорши с кнутом гоняется за всем этим коллективом! Они по кругу от нее убегают! Профессорша игриво кричит: «Nur nicht mit mir! Nur nicht mit mir – Только не со мной! Только не со мной!». А «фельдфебельша» за ними с кнутом гоняется и приговаривает: «Эх, догоню! Эх, догоню!». Затем она уже совсем грубо, да еще с ученой – профессоршей, позволила себе орать на неё, ее настигая: «Halt! Du Schwein! Ich kriege dich schon (Стой, свинья, я тебя все равно достану!)». «Нет, это уж слишком! Это черт знает что такое! Надо заканчивать консультацию у профессора! – и я открыв глаза, не сразу понял, что уснул. – Ну и сон!».

И тут профессорша меня позвала. Она к счастью, чувствовалось, тоже хотела завершить эту консультацию, так её и не начав, и даже не поинтересовалась, как и когда всё произошло! Задала пару никчемных вопросов о состоянии носа, часты ли насморки. Дальше носа её фантазия не пошла! Единственное, что её заинтересовало или я действительно доктор мед, как и того адвоката в Зигхайме! «Нахально», без её вопросов, рассказал про ситуацию на работе, и как у меня всё это произошло. Когда рассказывал, профессорша смотрела больше не на меня, а на мою жену, её как бы изучала! Вначале испугался за жену, но моя жена никогда не вызывала у меня подозрения, что тётки увести могут, и поэтому понял: «Профессорша на неё смотрит, проверяя правдивость моих сведений, ориентируется на реакцию моей жены». «Ну, ясно, – сказала она, прервав меня, – вы всё воспринимаете чрезмерно персонально и глубоко! Вы, конечно, правы, – согласилась она, – в мире очень много несправедливости и хамства! Вы другой! Выход в том, что надо обходить то, что не нравится, не соответствует нам, не надо сражаться!». Понял, почему крест у неё в праксисе на стене: «Вот только христианка даже за свой туалет сражается! И пометила это место крестом размером полметра на метр!». «Я вам дам почитать вот эту книжку, которая вам очень подойдёт!» – достала она с полки книжку, как оказалось, специально «для меня» написанную американским кардиологом. Он и советский кардиолог – партийный босс Чазов боролись против угрозы ядерной войны – американец по своим пацифистским убеждениям, а Чазов по заданию Брежнева: «Все разоружайтесь!» – был их клич, в то время, когда Советский Союз напал на Афганистан. Эту книжку: «Утерянное искусство врачевания» я читал. Американский хирург описывал свою врачебную практику, психологические наблюдения за разными типами больных. Он понял, в отличие от этой профессорши, что не аппаратура, а расспрос больных – анамнез – главное в постановке диагноза. И что современная медицина утратила способность относиться к больному с сочувствием, психологически глубоко подходить к болезни. Его подход к больному соответствовал принципам гуманистического направления в психотерапии. В одной главе он описал, как по реакции жены больного определил его состояние. Больной сказал, что хорошо себя чувствует и с сердцем хорошо, а его жена скорчилась при ответе мужа, и оказалось – он боялся операции. «Так вот почему эта профессорша тоже больше смотрела на жену, чем на меня! Она была уверена, что научилась у американского кардиолога-еврея искусству врачевания – точно, как и он докапываться до истины! Только тот длительно собирал анамнез, расспрашивая больного, и умел это делать! В общем, профессорша ровно столько же взяла у американского профессора, сколько и главный врач Зауэр от метода американской еврейки Шапиро по EMDR – ДПДГ (десенсибилизация и переработка стресса движением глаз)! И они оба вместе, так же научились, как и подмастерье у врача в болгарской сказке! Где врач установил причину болезни – болей в желудке по яблочной шелухе под кроватью у больного. Больной съел много яблок, что скрыл и подмастерье узнал у врача об его правиле всегда заглядывать под кровать больного, и на всё обращать внимание! И он – подмастерье точно так же заглянул под кровать, когда пошёл к больному один и увидел там седло. «Что же вы врёте, что ничего не ели! – возмутился подмастерье. – Вы же лошадь съели! – за что родители больного его побили и прогнали! – Я же всё сделал, как учитель велел! – ничего не понимал подмастерье. – За что они меня побили?! Ясно – мой учитель врун!». И эта профессорша поняла, что надо смотреть не на больного, а на его жену – на мою жену! Книжку взял, не сказал, что читал, чем бы её очень обидел! Ей надо было для меня что-то сделать, она ведь спросила у меня вначале об этом: что для меня сделать. Затем, не расширив мне зрачок, лупой заглянула в глаз, даже не сообразив, что заглядывают в глаз, хоть и ослепший, но всё же врачебный, который знает, что без расширения зрачка много не увидишь!

«Из больницы уйти можно!» – был ее приговор, но к ней прийти через пару дней на повторный осмотр. «Той же лупой, что и сейчас посмотрит, а её “активная подруга” проверит ещё поля зрения!» – был уверен я. Больше всего обрадовался, что могу покинуть эту богадельню с монашками и фрау Фурц. Вернувшись в этот «монастырь», застал в палате разъяренного участника войны, которому не принесли ужин, несмотря на то, что он до операции его заказал! Посчитали, что ветерану войны будет после операции не до еды, не учли его живучесть! «Безобразие! – возмущался немецкий УВОВ. – Ну, я им завтра устрою! – пообещал ветеран, обиженный когда-то американцами, а сейчас и своими. – Ну, я им завтра покажу!» – еще раз пообещал он, вспомнив, по-видимому, что и американцы его плохо кормили! Не ожидал, что и свои такими же свиньями окажутся!

Утром доцент сказал, что у меня две возможности: или уйти домой, или дальше обследоваться. С радостью выбрал первое – уйти домой! Покидал с женой этот дом со страхом, что ещё когда-либо сюда, или в другое медучреждение попасть в качестве пациента!

«Так, вы уже дома?! – позвонила в понедельник Кокиш Силке. – Я приеду вас навестить! У вас же даже ничего не видно!» – разочарованно произнесла Кокиш. «Мне тоже на один глаз ничего не видно», – пошутил я. «А какой? – спросила Кокиш. – Вот, интересно! – рассмеялась Кокиш. – Даже ничего незаметно, значит, всё хорошо закончилось! А когда на работу выйдите? Больные вас уже заждались!». – «Мне нужно посетить ещё интерниста, окулиста и ещё раз профессора, и думаю, что скоро приду». «Может хоть ваша жена пока поработает?» – посмотрела Кокиш на жену. «Знаете, я ещё пока не привык обходиться одним глазом! Оказывается, второй глаз нелишний! Мне трудно ориентироваться в пространстве, пока не обойду всех специалистов, жена нужна рядом». «Ну, хорошо», – согласилась Кокиш. «А как Шнауцер?» – поинтересовался я. «Он бедный очень переживает, что это как бы из-за него у вас получилось! Я ему сказала, что это из-за него и он, чувствуется, очень переживает, советовался даже с нашим профессором!». «О чём? – спросил я. – Есть ли шанс, что смогу ещё работать?». «Ну да, это тоже», – согласилась Кокиш. «И профессор, конечно, много надежды не оставил, да?» – уверенно сказал я. «Ну да, профессор сказал, что вы уже работать не сможете! Он сказал, что это очень серьёзно, что вам теперь нельзя волноваться, никаких нагрузок! И очень хорошо, что он ошибся, как я вижу! У нас сейчас очень много работы, хорошо бы, если б вы, уже сейчас хотя бы пару часов в день поработали! Больные вас ждут и, главное, могут уйти из клиники, а нам очень не хотелось бы терять частных пациентов – это деньги!». – «Хорошо, я думаю, скоро приду». Первым специалистом, которого посетил, был тот, который отправил в больницу – окулист. «Не знаю, что делать дальше с вами? Процесс уже завершился, смысла дальше назначать гепарин не вижу». – «Так я же раньше обычного ушёл из клиники и там бы гепарин ещё недели две-три получал!». «Но я не могу вам его выписать! Я свой бюджет исчерпал, препарат очень дорогой, пусть вам интернист выпишет!» – решил глазник. – «А к кому обратиться, есть в городе добрый интернист?». Недобрый глазник, надолго задумавшись, потянулся к трубке: «Здравствуйте, доктор Шумахер! – «Опять сапожник!» – промелькнуло у меня. – Вот, тут у меня один пациент-коллега! Ему, вроде, нужно дальше получать гепарин, хотя я и не вижу в этом необходимости, но в больнице посоветовали! Он, в принципе, не мой больной, а кардиологический! Может, вы ему выпишите гепарин? Да я тоже так считаю, что ему уже это ни к чему! Но что делать, если профессор рекомендует! Ну хорошо, спасибо». «У меня больничный кончился, – объявил я в завершение окулисту. – Вы мне продлите его?». «Нет, зачем? – изумился окулист. – Это ни к чему!». – «Вы считаете, что я уже трудоспособен?». – «Так мне что, вам больничный лист пожизненно выписывать?! Всё равно у вас уже ничего не изменится!». – «Да, лучше не станет, но хуже стать может!». – «Ну хорошо, я дам освобождение ещё на сегодняшний день, а завтра вы пойдёте к интернисту!».

«Завтра» я оказался в праксисе интерниста. Один день прошёл уже без инъекции гепарина! «Вот вам упаковка гепарина, – сказала медсестра, – а к доктору придёте через три дня, он сейчас занят». – «Не мог бы я с ним пару слов переговорить? Я сам врач и знаю, что гепарин надо принимать под контролем анализов крови! Мне так же нужны гипотензивные препараты, больничный лист, и некоторые вопросы есть к врачу! Я не займу у него много времени». – «Но он сейчас очень занят! Завтра я вам позвоню, когда прийти!».

Целый день, «завтра», ждал звонка от медсестры! На следующий день пошёл туда сам и спросил: «Почему мне не позвонили и не сказали, чтобы не ждал?!». «Да, это плохо, – согласилась уже другая медсестра, – но врач не имеет времени». – «Знаете, скажите врачу, что я не признаю заочного лечения, заочных диагнозов! Или он меня сегодня примет, или я буду искать другого врача!». – «Хорошо, сейчас узнаю, – испугалась моего скандального вида медсестра, – подождите в приёмной, врач вас примет». Врач оказался длинный, медлительный, заторможенный, говорил не спеша, не перебивая, но и не задавая вопросов. Понял, почему у него толпа в коридоре и времени не хватает!

Затем пошли ещё раз профессоршу навестить. В этот раз просидели с женой в приёмной ровно пять часов, хотя пришли раньше других! Поняли, что она в первую очередь принимает больных с частными страховками, они ей намного больше денег приносят! Профессорша выскакивала из своего кабинета в коридор, как старая кукушка! «Откляченный медик» и вторая ученица, докладывали ей очередного больного и она себя, таким образом, могла почувствовать профессором как бы в университетской клинике! Затем, глянув больного тут же в коридоре, обычно отправляла его ещё что-то доделать, и только редких «счастливцев» заманивала к себе в кабинет. Через 5 часов подошла наша очередь: «А вы прошли поля зрения?». «Нет, никто не предложил», – горестно признался я, поняв, что проиграл. «Исследуй больному поля зрения», – обратилась профессорша к своей помощнице! Бесцельно и непродуктивно «смотрел» ослепшим глазом в окуляр прибора, и должен был нажимать на кнопку, завидев промелькнувшую где-нибудь светящуюся точку, как на небе метеорит заметить! Я и свет экрана с трудом различал, а не то что – точку! Дурацкая процедура заняла полчаса, не меньше! Ещё через час, вновь выскочила «кукушка» из кабинета. «С полем зрения, у вас ничего непонятно! Надо ещё раз повторить!» – «обрадовала» она меня. – «Я ничего не вижу, и результат будет тот же!». «Вы очень нетерпеливый! – объявила она мне через 7 часов ожидания-томления. «Ну ладно, приходите через неделю!» – «смягчилась» профессорша.

Не стал ждать неделю, вышел на работу вопреки предсказаниям «шнауцерского» – еще одного «доброго» профессора! «Как дела, майстер!» – впервые обозвав майстером (высшая степень квалификации), что хотя и справедливо было, но насмешливо, злобно и презрительно встретил меня в вестибюле клиники мрачный Шнауцер. «Так же», – сказал я. «Видите уже?!» – вглядываясь своими дурацкими глазами в мои, прорычал Шнауцер. – «Нет». «А будете видеть? Нет?! Schei?e (говно!) – выругался Шнауцер. – Профессор это тоже сказал!» – гавкнул барбос Шнауцер и, резко отвернувшись, удалился.

«Ах, ах, вам же нельзя ещё работать! – сочувственно скривилась фрау Клизман. – А дежурить, вообще, противопоказано! Да и возраст у вас уже не молодой!».

«Ну что слышно, – как бы спросила Мина, не интересуясь ответом, ворвавшись в кабинет. – А я не знаю, что делать! Как всё надоело, ничего не хочется».

На работу вышел раньше всех моих больных, они ещё были в клинике и с нетерпением ждали продолжения лечения! Даже Бехзад ещё был в клинике, после уже полугодичного лечения, а я вышел через две недели. «Видите?» – спросил Бехзад, подбежав ко мне, завидев в коридоре. «Тебя вижу», – успокоил я его. – «Поколите, а?».

Больных для акупунктуры и гипноза было больше 20-ти ежедневно. Ставя иглы, старался не промахнуться, не чувствовал глубины, это чувство даёт только наличие двух глаз. На следующий день, как всегда во вторник, пошёл на совещание руководства клиники. Там собралась вся компания: Клизман, Кокиш Силке, секретарша Пирвоз вела протокол, председательствовал сам главарь – Шнауцер. «Некому вести психотерапевтических больных, их много стало! Некому проводить беседы с поступающими больными!» – заявила Клизман, глядя в мою сторону и приглашая Шнауцера меня боднуть, понял я её приём. «Мне всё равно, кто это будет делать, главное, что должно быть сделано! – заорал Шнауцер. – А кто будет вести больных, это вы решайте! Вот он, например, будет!» – указал Шнауцер в мою сторону. «Нет! – ответил я твёрдо и почувствовал, что в груди стало тесно от возмущения, как и тогда, когда с глазом случилось, и про себя подумал: – Я вышел работать с незакрытым больничным листом! Не предъявил Шнауцеру никаких претензий, в том числе судебных, как любой нормальный немец это на моём месте сделал бы: оформил бы себе инвалидность, побыв на больничном листе до года у интерниста кардиолога! Затем долечился бы амбулаторно у психотерапевтов по поводу психотравмы на рабочем месте с потерей зрения, затем в клинике, как наша, с диагнозом: реактивная депрессия и посттравматические нарушения адаптации вследствие моббинга на рабочем месте. Я бы такому больному всё правильно оформил, да так, что работодатель немало бы заплатил! Затем больной немец долечивался бы год на кардиологическом курорте! Затем опять у психотерапевтов и интернистов амбулаторно с диагнозом гипертоническая болезнь, депрессия, мобинг на работе, посттравматические психические нарушения! Больной, т.е. я, получал бы лечение в виде ДПДГ, где представлял бы себе рожу Шнауцера с заданием в неё харкнуть, а какой-нибудь доктор Зауэр водил бы пальцем перед глазами, чтобы я успокоился, как американка Шапиро делала! А он мне: – Работай в полном объёме и даже больше, чем до болезни! – Очень за вас переживает! – бедная свинья Шнауцер, уверяла Кокиш. – Работайте хотя бы несколько часов в день, предложила она, чтобы выманить меня на работу!» – всё это пронеслось у меня. «Как это, нет!» – заорал Шнауцер. «А вот так – нет! – ответил я. – Этого не будет!». «Тогда! – обратился Шнауцер к Силке. – А ну-ка, Силке, измени ему трудовой договор! Он всё будет у меня делать!». «Даже не мечтайте!» – заверил я Шнауцера. «Вы что, ещё больной?!» – тоном потише бросил Шнауцер, давая мне возможность, таким образом, «дать задний ход» – объяснить ему мой резкий тон, и ему «сдать назад». «А вы что не знаете?!» – резко ответил я. – «Ладно, Силке, пока не надо, пока пусть работает, как работал, – «сдал назад» Шнауцер. – А как у вас, вообще, дела?» – примирительно, фальшиво заботливо, поинтересовался Шнауцер. «Хорошо», – ответил я, не желая перед ним унижаться, прибедняться.

«Знаете, доктор, – сказал на следующий день Шнауцер, позвав меня в свой кабинет, – профессор сказал, что вы уже не будете работать! Это ведь у вас серьёзно? Но я вас уважаю, доктор, любого другого я бы вышвырнул! Но, в отличие от случая с главным врачом, все встали на вашу сторону и меня даже поругали! И в первую очередь – она вам самый большой друг! – указал Шнауцер на Кокиш. И Силке печально головой кивнула, в знак глубокого согласия. – Может, всё же возьмёте парочку психотерапевтических больных, а, доктор?!». – «Я писать ещё не в состоянии, у меня острый период болезни, вышел только потому, что жалко было больных. И фрау Кокиш попросила хотя бы несколько часов в день поработать». – «Доктор, так и работайте пару часов, скажем, на 50 %! Я могу вам это устроить, если не можете больше работать! Будете меньше денег получать, мне всё равно, доктор! Мы без вас обходились до того, как я вас купил, и неплохо было! И сейчас обойдёмся! Действительно, зачем вы вышли на работу, не понимаю!». – «Чтобы больные не ушли из клиники». – «Ну и что, если б ушли! Зачем пришли?! Не надо было выходить на работу! Schei?e! – (говно!). Ну ладно, «майстер»! Вам необязательно работать каждый день! Работайте, сколько можете: два раза в неделю, один раз в неделю, если мало больных, то можете не высиживать время, уходите домой! Зачем вам высиживать, если больных нет!».

«Сходим к профессору, срок подошёл», – напомнила жена. В этот раз «фельдфебельша» сразу же проверила поля зрения, помня, что профессорше не понравились мои плохие показатели: якобы плохо вижу, после успешного лечения в святой евангелической (или католической?) клинике. Нажимал на кнопку, как только что-то чудилось! Просидели в приёмной в этот раз пять с половиной часов. Наконец, дождались, когда «кукушка-профессорша» и по мне кукукнула, выйдя в коридор в очередной раз, выслушала доклад её ученика с откляченным задом. Посмотрев на результат полей зрения у меня, «кукушка» осталась еще более недовольной. «Надо повторить!» – сказала она и удалилась в своё гнездо. В этот раз, я ничего не нажимал, как и в первый раз, т.к. ничего не видел, как и в первый раз. Через час «кукушка-профессорша» наконец выглянула. «Вот сейчас хорошо!» – удовлетворенно сказала она. – «Так я ведь ничего не вижу!». «А вы что хотели?! Так и должно быть!» – осталась довольна добрая учёная. Я понял: «Ей мои показания нужны для какой-то научной статьи! Ей нужны такие образцы как я! Что с ними происходит! Как они не видят! Лучше не становится, что и соответствует результатам её труда! Возможно, я вхожу в т.н. контрольную группу её исследований, доказывающих, что если больного никак не лечить, слупцевав с него большие деньги, то ему лучше от этого не становится!». «Ну, хорошо! – удовлетворённо сказала учёная – профессор Опп (по-русски Ёбб). – Больше ко мне вы, в принципе, не должны приходить!». «Можно к вам на пару минут в кабинет?» – попросил я её. Кругом было много слушателей. Посетители стояли и сидели, и «фельдфебельша» была у регистратуры, и эти оба её ученика. «Говорите здесь!» – как юрист в Зигхайме, предложила она. «На пару минут!» – настаивал я. «Ну, хорошо, – недовольно сказала профессорша Опп, – что случилось?!». «Дайте мне справку, что мне вредны перегрузки на работе, – попросил я её, – владелец клиники не хочет этого понимать». – «Я не даю справок, я профессор, понимаете?! Попросите у вашего домашнего врача или окулиста». – «Но ваше заключение весомее! Кроме того, вы ведь согласны, что мне нельзя подвергать себя стрессам, перегрузкам, или это не так? А окулист мне даже в больничном листе отказал». «Ну хорошо, – еще раз смягчилась профессор, – вы получите её через неделю. Мы вам домой пришлём справку. Желаю всего хорошего, не принимайте всё персонально. А книжка вам понравилась?». «Да очень, спасибо, вот она! Я её прочитал, – протянул я ей книгу, – только я не согласен с автором, что искусство врачевания утеряно! Искусство врачевания осталось – врачи исчезли!». Но учёная меня уже не слышала, выйдя раньше меня из своего кабинета.

«Ну что?» – спросила жена. «Всё хорошо, – ответил я, – две вещи отлично, первое – я вышиб из неё справку, и второе – больше к ней уже не надо!».

Мы с женой не исключали, что за время нашего отсутствия больные сменятся в клинике и новые, уже нас не зная, будут недоверчиво идти на акупунктуру и гипноз. Наши тревоги оказались напрасными, наше временное отсутствие послужило дополнительной рекламой, новые больные сами рвались к нам. Новый больной узнаёт, прежде всего, у старых: кто хорошо лечит, а кто плохо, и т.к. старые больные ждали нашего возвращения в клинику, то это передалось и новым. Недостатка в больных не было, ощущался недостаток времени, приходилось задерживаться на работе, чтобы всех желающих принять. «Они не умеют работать как мы! – сказала Мина, имея в виду остальных. – Нас больные любят и уважают, а вот “люляшку” больные ненавидят! Они слышат, как она ко мне относится, как к ученице! Задаёт вопросы, говорит читать книги надо! Кто она такая?! Пошла к чёрту! Все больные меня жалеют! Всё надоело, будь, что будет! Мне знаете, как-то всё равно! Вот только, характеристику мне от неё надо. Кокиш хорошая баба – обещает у неё вытрясти характеристику, а так, наверное, в клинике не оставят, договор только на год. Ну, а как у вас дела, что слышно? Ну ладно, потом забегу. Ой, знаете, мне как-то всё равно и всё надоело, будь что будет! Не даст характеристику, ну и чёрт с ней! Мне только жалко бедную Клизман, хорошая баба! А этот – главный врач её не считает за специалиста и меня не считает. Он против того, чтобы я больных смотрела, скорей бы уже ушёл, всем надоел! А Кокиш очень хорошая баба и ко мне очень хорошо относится, а Люляшку ненавидит! А кто её, вообще, любит! Сейчас она прицепилась, что я пропустила одного больного, герпес, видите ли, на туловище не заметила, но все на моей стороне! Ну ладно, будь что будет, мне всё равно, всё надоело! Как-нибудь, потом забегу».

«Зайдите, дохтур! – по-новому, нехорошо, назвала меня Кокиш, встретив в вестибюле, сделав ударение на слове “дох-тур”, почти как таджики, но она, видать, у турок научилась! – Как дела майстер? Садитесь! – уже у себя в кабинете обратилась она очень серьёзно, почти как Шнауцер». «Почему, майстер?! – спросил я. – Майстер – Шнауцер!». «Нет, он обер-майстер! – “вывернулась” Кокиш. – Вот главный врач, тоже майстер. Ладно, не хотите майстер, тогда – дохтур! Возьмите хотя бы семь-восемь психотерапевтических больных». «Тогда мне придётся сократить количество больных для акупунктуры и гипноза или, вообще, перейти только на психотерапию, т.к. тем и другим невозможно заниматься! Я и так занимаюсь психотерапией! Акупунктура в психотерапевтической клинике, как наша, и есть психотерапия! Я ведь не только колю, как китаец! Я с больными беседую, без этого никто бы ко мне не ходил! У наших больных душевные боли и меньше физические! Если решите, что клинике не нужна акупунктура и гипноз, то хорошо, надо это ликвидировать, и тогда буду заниматься только психотерапией!». – «Но в договоре вы должны всем заниматься!». – «Но вы же видите, сколько сейчас больных для акупунктуры и гипноза! И амбулаторных у меня ещё больше, чем стационарных! Тот, кто был на стационарном лечении, продолжает затем лечиться амбулаторно, приезжают из дальних городов и местностей». «Амбулаторию мы решили ликвидировать!» – объявила злорадно Кокиш. – «Значит, никого больше не принимать?». – «Нет, долечивайте старых, а новых не принимайте! Я уже дала указание секретарше, больше никого не записывать! А как у вас здоровье?». – «Так же, не лучше и не хуже». – «А глаз видит?». – «Нет, этого уже не произойдёт!». «Schei?e! – как Шнауцер зло произнесла Кокиш. – Есть у вас страх ещё заболеть?». – «Что, вдруг?!». – «Ну, или вы теперь, может быть, пациент со страхами, как наши больные! Ну ладно, с вами сегодня Шнауцер хочет поговорить! А вот и он, как раз и приехал! Подождите, не уходите!». «А, майстер!» – поприветствовал Шнауцер, ставя свой портфель, и заняв место, на котором только что сидела Кокиш. Это место было ещё, вероятно, горячим от выпущенной ею энергии «Чи», по-китайски. «Почему «майстер»?» – так же, как у Кокиш спросил я и у Шнауцера. – «А, как же? Вы же – майстер!». «Это зловещий признак», – пояснил я. – «Почему?». – «Майстером называете главного врача, а он уже почти ушёл». – «Но вы же тоже почти главный врач – руководящий! А как вас называть?». «Называйте лучше «докторэ» по-итальянски – это, когда вы уважаете! Когда меньше уважаете, можно «доктор», а когда совсем плохо, то и «майстер» пойдет! «Ну ладно, докторэ, – продолжал Шнауцер, – скажите, вы здоровы? Могу я с вами разговаривать, с вами ничего не случится, как в тот раз? Я уже боюсь с вами разговаривать! Я, знаете, очень доволен, что с вами это случилось! И знаете, почему? Потому, что вы оказались не таким сильным, как я думал!». – «Рады тому, что произошло со мной?!». – «Да, скажу вам честно, значит вы не такой сильный!». «Наверное, – согласился я, – хотя и нашёл в себе силы, вопреки вашему профессорскому прогнозу, через 10 дней приступить к работе после инсульта! С гриппом лечатся пару недель!». «Знаете, доктор! – прервал меня Шнауцер. – Я вам прямо скажу, мне не нужно больше китайской медицины, акупунктуры! Я не хочу китайской медицины! – сказал он с усмешкой, наблюдая за мной, за достигнутым эффектом, наслаждаясь, что попал в цель – больно уколол! – Мне не нужен центр по китайской медицине, ничего не нужно! Я создал этот центр, чтобы вывести вас «с линии огня» главного врача! Я спас вас от него, чтобы он не нагружал вас психотерапией, чтобы сам работал! Теперь он уходит, а вы лучший психотерапевт в Германии и жалко, когда такой психотерапевт не занимается психотерапией! Вы должны ею заниматься, потому что вы это умеете!». «Я ещё инженером в прошлом был и обувь могу ремонтировать!» – вспомнил я почему-то наше с братом «рукоделие» в Душанбе. «А что вы думаете! Вы будете и это делать, всё, что я скажу! Поймите, я вас очень ценю, вы лучший врач в Германии! Если бы не ценил, то давно бы выгнал! Я, вы же видите, ни к кому так хорошо не отношусь, как к вам! Чувствуете это?!». – «Да, уже почувствовал!». – «Я, конечно, сам не хочу закрывать центр по китайской медицине. Если вам доставляет удовольствие, а я это вижу, то делайте и то, и другое! Вы должны и то, и другое делать! Я вас для этого и купил! Вот только, амбулаторных больных не хочу у нас видеть! Лечите только стационарных! Вы же видите, что с другими я так не разговариваю как с вами! Фрау Люлинг мы перевели на 15 часов в неделю, и от выработки! Хочет деньги – пусть работает больше! И она стала больше работать, и вынуждена еженедельно работать не 15 часов, а больше сорока, чтобы заработать! Мы ей стали меньше платить, а она больше работает! А вам я много плачу, больше, чем другим, и вы не перегружены! Вы можете больше делать, чем делаете, я же это понимаю! Вы же еврей, а евреи хитрые! Очень хитрый, умный народ! Так что, подумайте! Я хочу, чтобы вы работали до пенсии у меня! Как, кстати, глаз? Уже видите? Нет! Будете видеть? Нет. Страхи есть?». – «Страх чего?». – «Ну, что хуже станет! Нет. Ну хорошо, берегите здоровье и подумайте! Я с вами не раз ещё буду говорить! Я, кстати, хочу такой же центр организовать и у себя, где живу. У меня есть много пустующих помещений, нужны только хорошие врачи! Подготовьте мне парочку, а лучше трёх врачей, ассистентов для меня, не для клиники! Но они и здесь вам смогут помочь, заменить, когда надо! Ну ладно, мы об этом ещё поговорим! Надеюсь, мы остались друзьями, да?».

Глава 6

Доцента на убой!

«Аллё, это я Мина! Можно к вам на пять минут? Ну что, как дела, я видела, что вы только что были у фрау Кокиш, а затем и херр Шнауцер с вами о чём-то разговаривал! Что нового, что они хотят? Этот Шнауцер, его не поймёшь, хотя он со мной хорошо здоровается! Хвалил вчера, спросил даже, как дела, и сказал, чтобы я больше работала, и что ему всё равно кто работает, и что я не хуже “люляшки” для него! Но всё равно, как-то боюсь его, он какой-то непонятный! А вот Кокиш, хорошая баба! Да ладно, мне как-то всё уже надоело и всё равно, будь что будет! Не даст характеристику, и не надо! Хотя, как она может не дать?! Если напишет, что я ничего не умею, то чему она меня научила? И у неё тогда Дrztekammer отберет право учить! А пока, я на неё материал собираю! Очень много больных ею недовольны и готовы за меня заступиться! Они говорят: – Если надо, мы за вас в огонь и в воду пойдём! – Но честно скажу, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! Ладно, пойду, потом ещё, как-нибудь заскачу! Вы сейчас куда, на конференцию руководящих кадров? Да, вот там у вас, наверное, интересно! Потом расскажете, о чём говорили! Ну ладно, побегу».

«Ну, что наш “майстер”?» – обратилась Кокиш к секретарше Пирвоз на конференции «высшего руководства», по классификации Мины. В этот раз, Кокиш имела в виду не меня, а главного врача, и «майстер» относилось уже к нему. «Furchtbar, furchtbar (Ужасно, ужасно!) – затараторила Пирвоз, понимая, что от неё хотят. – Он занимается безобразием, в рабочее время у себя в кабинете пишет научные статьи! Когда он вышел в туалет, я успела подсмотреть, что он пишет, вот его тема: ДПДГ и диссоциативные расстройства». «Мы ему платим, а он пишет!» – вставила Клизман. «Он занимается саботажем!» – злобно подытожила Кокиш, щелкнув челюстями саранчи. «Вчера поступил новый больной, но он его не посмотрел», – добавила Бюльбеккер. «Пришлось мне смотреть!» – возмущённо сказала Клизман. «Ну что будем делать с ним? – спросила Кокиш. – По мне пусть бы сейчас уходил! Вся беда, что полгода после увольнения имеет право ещё работать! Пусть с ним разговаривает Шнауцер, он с ним сегодня должен поговорить! Так что, Ивона, – обратилась Кокиш к Клизман, – бери больше на себя руководство клиникой! Я не хочу вмешиваться, пусть Шнауцер с ним говорит! А как «майстерин» Люлинг?» – спросила Кокиш у Пирвоз. «Furchtbar, furchtbar! – вновь затараторила Пирвоз. – Эта, вообще, командует как профессор!». «Да, да – подтвердила Бюльбеккер, – то ей историю болезней принеси, то больного пригласи! А я ей сегодня сказала, что мне некогда!». «Правильно, – согласилась Кокиш, – мы её перевели на 15 часов в неделю!». «А сейчас работает больше, чем раньше на сорок часов работала!» – захихикала Клизман. «Да, вот видите! – сказала Кокиш, глянув попутно и на меня. – А раньше говорила, что у неё всё времени не хватает! Я всегда говорила, что чем работник меньше счастлив, тем он лучше работает! Ей деньги не нужны, у неё богатый муж! Она говорит, что работает из-за удовольствия, а не из-за денег!». «Эх! Где мне найти, хоть какого-нибудь мужа! – захихикала Клизман, завистливо покосившись на Кокиш, и добавила: – А я работаю для того, чтобы прокормиться!». «А как доктор Мина?» – поинтересовалась Кокиш у секретарши Пирвоз, переведя разговор на другую, безобидную тему. – «Она в последнее время невозможной стала, очень беспокойная, раньше была лучше, а теперь пациентов настраивает против Люлинг, её только тема “Люлинг” беспокоит!». «Ну, неудивительно, – возразила Кокиш, – с Люлинг непросто работать». «Да, да, – согласилась Клизман, – Люлинг очень заносчивая и на конференции редко ходит». «А почему главный врач, вчера, перевёл приват больную в психиатрию?» – спросила Кокиш у Клизман. «Он считает, что она может покончить жизнь самоубийством», – криво улыбнулась Клизман. «Это саботаж! – возмутилась Кокиш. – Приват больных он разгоняет! Мы их с трудом достаём, а он разгоняет! У нас всего 45 больных, а надо хотя бы 70 иметь! Но с этим главврачом столько никогда не будет! Что, Ивона, надо было эту больную в психиатрию отправлять?!». «Конечно, нет, вполне можно было оставить у нас», – согласилась Ивона. «Таких больных, Ивона, бери себе!» – распорядилась Кокиш. «Может, и доктор возьмёт немного?! – подбросила хворосту в мой “костер” Ивона. – А то у меня их и так уже много!». «Да, он тоже будет брать! – заверила её Кокиш. – Все будут брать, сейчас никому поблажек не будет!». «Шнауцер приехал!» – доложила «разведка» из рецепцион (регистратуры). «Ну посмотрим, о чём он договорится с главным врачом: – Ни пуха ни пера!» – заинтриговала всех Кокиш.

«Здравствуйте, докторэ!» – поздоровался со всеми Шнауцер, вновь, как итальянец. «Мы тут обсудили, в том числе, и главного врача!» – предложила «больную» тему Кокиш. «Ну и что будем делать, докторэ?» – спросил Шнауцер. «Убирайте, и как можно быстрее!» – закатив глазки, хихикнула Клизман. «Справитесь?!» – обратился к ней Шнауцер. «Я всю жизнь справлялась! – захихикала Клизман. – И никогда “листок перед ртом не держала”»! – и в подтверждение своих возможностей выдохнула в сторону Шнауцера. Эта акция заметно его перекосила! Он как бы отпрянул-отскочил от Клизман, как от Змея Горыныча, но удержался на стуле, и продолжал: «Ну хорошо, я сегодня же поговорю с Зауэром: или он работает, как положено, или идёт! Да?». «Нет, пусть идёт!» – сказала бескомпромиссно Кокиш Силка. «Хорошо, позовите мне его!» – уже решительно сказал Шнауцер, мол: «козлёночка буду резать»! Через пять минут увидел в вестибюле согбенного в три погибели «козлёнка Зауэра» – главврача, доцента! Потащился доцент на убой к убойщику Шнауцеру! Хотя он и сам тащился, но ощущение было, что его кто-то тащит туда на верёвке! Вспомнил мединститут, учёбу: точно так выглядели собаки, которых вели на опыты над ними.

«Ну что?» – спросил я, спустя полтора часа у Шнауцера, встретив его в вестибюле. Вид у него был в этот раз нерадостный, поэтому и спросил. «Может, “опыт” сорвался? – пришло мне в голову. – Собака, например, сбежала, как тогда в мединституте, которую я выпустил! Хотя здесь, как будто бы, никто не хотел, чтобы “собака” сбежала». «Он, идёт», – то ли разочарованно, то ли расстроено проворчал Шнауцер. «Ну, так вы же этого хотели! Это ж, хорошо!» – то ли «уколол», то ли спросил я у Шнауцера. «Не любой ценой», – мрачно проворчал Шнауцер. – «Покусал его, что ли, Зауэр перед погибелью своей?!». Зато Кокиш и Клизман, облизываясь и сияя от удовольствия, вышли из столовой как бы закусив Зауэром – отметили победу над ним!

«Аллё, можно к вам на пять минут, это я Мина». – «Хорошо, на пять минут приходите». – «Что слышно, что сказали на конференции руководящего состава кадров?». – «Вас хвалили». «Да? Конечно, почему меня не хвалить! Знай наших! Но знаете, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! А кто похвалил?». – «Все». – «А “люляшку”?». – «Все ругали». – «Так ей скотине и надо! Тьфу, терпеть её не могу, сволочь, чтоб она скапустилась! Вы знаете, я никому зла не желаю и иногда мне, честно говоря, её даже жалко, хотя сама виновата! Ладно, пойду к этой “люляшке”, она меня хочет сегодня поспрашивать – профессорша! Конечно, я книги не читаю, но практики больше, чем у неё! Пять лет вела больных и с туберкулезом, и с дизентерией, и на других гадостях сидела! На чём только, не сидела! Вы же знаете нашу Среднюю Азию! Плохо только операции не умею делать, а ей, надо сказать, очень хорошо это удаётся – что есть, то есть! Конечно, кто мы такие?! Нас этому не учили! Ну, спасибо за поддержку, пока, потом как-нибудь ещё забегу».

«Зайдите ко мне на минуту, – попросил на следующий день главврач, после конференции. – Я просто хотел узнать, как у вас здоровье, как зрение? С глазом ещё плохо, а какой? – при этом Зауэр болезненно прищурил свой глаз. – А я уйду скоро!». «Жалко», – сказал я. «Да, мы с вами неплохо вместе работали, но останемся в контакте. Я с удовольствием готов с вами сотрудничать, у вас есть чему поучиться!» – сказал Зауэр, как бы на прощание. – «Вы уходите в клинику?». «Пока не знаю, – задумчиво произнёс Зауэр, – может, праксис открою», – неуверенно сказал он. «После вашего ухода здесь будет хаос», – хотел обрадовать я его. «Да, вы думаете?! – с надеждой спросил Зауэр. – А я всё же думаю, что Клизман справится». «Думаю, нет! – уверенно успокоил я его. – Критиковать легче, чем работать!». «Спасибо», – сказал Зауэр. «Спасибо», – сказал и я.

«Уважаемые коллеги, – прискорбно объявила Клизман на следующий день на конференции, – к сожалению, главный врач Зауэр решил раньше времени уйти! Нам будет тяжелее, придётся его больных разделить». «А где он?!» – спросили перепуганные «недобитки»: телесно-ориентированный терапевт Хагелюкен и музыкантша Отремба. «Сегодня мы его с почестью проводим всем коллективом! Торжественная панихида, тьфу извините, церемония прощания состоится в 12 часов! Все кто знает, и знал доктора Зауэра, тьфу извините, кто с ним работал – приходите! Херр Шнауцер приглашает всех в конференцзал, можете не идти сегодня в столовую! В конференцзале будет небольшой Имбисс (в рот получите – перевел я для себя), перекусите Kleinigkeiten (мелочи) и, конечно, немножко Лекераен (Leckereien) – вкусностей. Бывший главный врач Зауэр всё же заслужил, чтобы мы его подобающим образом проводили!».

«Друзья! – начал свою прощальную речь Шнауцер по “убиенному” главврачу Зауэру, держа в руке бокал дешёвого игристого вина. – Мы собрались здесь, чтобы проводить нашего бывшего главного врача, доктора Зауэра! Всё было у нас с ним: было и хорошего немного, и плохое было, и даже очень плохое! Но сегодня всё позади! Так сложилось, что доктор Зауэр должен идти! И вот, он уже идёт! Я желаю новому руководящему составу клиники, чтобы они работали лучше, чем доктор Зауэр! Я уверен в том, что они всё сделают лучше, чем он! Почему он не сделал, что должен был сделать – совершил ошибку! Мы все понимаем, что организация так называемого производственного совета принесла много вреда клинике и материального ущерба! Я не забываю тех, кто это поддержал, и тех, кто это организовал! Основных организаторов уже нет с нами и это очень хорошо! Они себя выдавали за борцов за народные права, но очень охотно приняли откупные деньги! А это наши с вами кровные денежки! Деньги взяли и ушли легко! Не все ещё из них ушли! Так что скажу чёрным юмором: впереди нас ждут ещё новые проводы “достойных”. Как кто-то из сотрудников сказал: будет история “Десять негритят”! Ну, это я шучу, не принимайте всё так мрачно! Я люблю шутить! А теперь в знак благодарности за труд нашего бывшего главврача я хочу ему вручить – вот это!» – и Шнауцер достал с полки набор вин из трёх бутылок, которые старый доктор Розенкранц и я уже получили на Рождество. А главному врачу Зауэру тогда досталась детская игра для недоразвитых детей на развитие соображения! Тогда он в знак протеста покинул зал! И вот наконец свершилось! Ему вручают, хотя и перед уходом, такой же набор! Награда хоть и поздно, но нашла героя! «Вот, это да! Вот, это да! Вот, за это спасибо!» – как ребёнок, при виде вожделенной игрушки подскочил от радости доцент Зауэр! И бросился сам к Шнауцеру, не дожидаясь, когда тот ему вручит подарок, и стал у него нетерпеливо из рук его отнимать! «Спасибо! Вот за это, действительно, спасибо!» – не мог успокоиться Зауэр. Шнауцер насмешливо на него смотрел.

«Огромное спасибо! – начал свою ответную речь изгнанный – очередной – “негритёнок” Зауэр. – Мне было очень приятно с вами работать, и я сохраню в памяти, эти приятные и хорошие, плодотворные годы совместной работы! Жаль, что нам приходится расставаться, но всё равно всем спасибо, и я всех приглашаю завтра в ресторан на мои проводы в 19 часов! Прошу всех желающих прийти!». «Ой, спасибо! Вот это, да! – громче всех воскликнула Клизман. – Обязательно придём!» – но осеклась, уловив на себе презрительный взгляд Шнауцера. «Ну, всё, – заключил он, – теперь, работать!». «А, Лекераен (вкусности)?! – испугалась Клизман, схватив второпях бутерброд с колбасой и огурцом сверху! И поднеся его сбоку и обвив вокруг него шею, отправила глубоко весь в рот, натянув рот на бутерброд, и окосев при этом от удовольствия! Затем она закрыла томно глазки и тут же всё мигом заглотнула, выдохнув: – Аааа, оооо, lecker!». Все последовали её примеру, не у всех, конечно, так получилось, как у неё, вернее, больше ни у кого, но всё равно было вкусно. Шнауцер Петер удалился, за ним Кокиш Силке, и мы с женой. Нас ждали уже нетерпеливые больные.