Испытания сионского мудреца

«Ну, как? – остановил меня Шнауцер в вестибюле. – Ваше мнение, хорошо я всё организовал?». – «Да, очень». – «Пусть радуется подарку, дурак, для меня это мелочи – дешёвка, дешевле, чем его здесь держать! Он знает, как я его люблю! Силке, что мы ещё хотели сделать? Ах да, позвонить!».

На следующий день утреннюю конференцию проводила уже одна Клизман! Она заметно повзрослела и посерьёзнела, а то всегда хохотала, слушая доклады главврача Зауэра. Сейчас она, слушая доклады терапевтов, важно вытягивала губы вперёд, образовывая трубочку-хоботок! Про себя отметил: «То же самое у неё произошло и на другом конце пищеварительной трубки!». Клизман ещё и своей маленькой головкой при этом в знак согласия кивала! А при затруднениях изображала мысль, двигая бровками и ставя их то на разном уровне, то под разным углом. Она периодически посматривала на меня, интересовалась моим мнением: «А, что думает доктор?». Мина Барсук очень восторженно и с обожанием на нее смотрела. Весь её вид говорил: «Молодец баба! Молодец, во даёт!». Несколько раз Барсук даже зааплодировала, как в Средней Азии хану бухарскому: «Мне бы так высоко взлететь!» – читалось по лобику Мины. Правда этот восторг улетучился, когда Клизман в конце конференции сказала, что главный врач её пригласил сегодня в ресторан на проводы – «поминки свои», и ей обязательно надо пойти, но, к несчастью, у неё в плане сегодня ночное дежурство. Не мог бы кто-нибудь её выручить и за неё подежурить? «Так он всех, по-моему, пригласил! – перепугано воскликнула Мина Барсук. – Я тоже пойду, а так, я бы с удовольствием за вас подежурила!». «А доктор не сможет?!» – спросила осторожно Клизман, не глядя в мою сторону, уже забыв, что обещала никогда не позволять мне дежурить, пока она жива. Как сказал немецкий коммунист-антифашист Бертольд Брехт: «Erst kommt das Fressen, dann kommt die Moral (Сначала жрать, а мораль затем)»! «Пока нет», – ответил я. Бровки Клизман, совершили круг, так и не став больше на свои места! «Я подежурю», – выручила всех врач-практикантка. «Очень вам признательна!» – искренне сказала Клизман, проглотив при этом слюну. Данное ею слово, что я никогда не буду дежурить, пока она жива, означало – пока она кушать не захочет!

Мина Барсук, правильно сказала, что главный врач пригласил не одну только Клизман, поэтому и мы с женой пошли его проводить. Виновник торжества встречал всех у входа в зал ресторана. «Спасибо, – сказал Зауэр мне и моей жене, – проходите, пожалуйста, очень рад!». «Спасибо», – сказали и мы, не сказав, конечно, что и мы очень рады, и ещё больше радовались, если б и другие ушли. Пришли не первыми, лучшие места уже были заняты! Нам осталось место рядом со старым доктором Розенкранцем. Он уже что-то ел. Чуть подальше сидела психолог фрау Мисс, напротив – «телесно-ориентированный» Хагелюкен. Были среди провожавших и пара «уже убиенных» медсестёр. Ближе всего к торжественному телу находились его гробовщики: Клизман сидела рядом по правую руку от него, по левую руку – секретарша Пирвоз и, наконец, очень энергичная тридцатипятилетняя работница регистратуры фрау Шлотке. Когда она размашисто топала по клинике, то стены тряслись. Шлотке была ответственной в клинике за доносы – за донесение всей информации Кокиш. Она доносила все, что передвигалось, как в зоне регистратуры, так же в примыкающем к клинике пространстве, и даже на улице! И когда одна из моих больных – восьмидесятилетняя немецкая бабушка-инвалидка своей машиной, отъезжая от клиники, слегка царапнула старый заборчик во дворе и, не обратив на это внимание, поехала дальше, то за 100 км от клиники, у неё дома, её уже с нетерпением ожидала бравая, вооружённая до зубов немецкая полиция. Бабушка была задержана, как пытавшаяся сбежать с места преступления. Бдящая из окна Шлотке доложила Кокиш, и тут же была дана команда на операцию «Перехват». Шлотке не было на торжестве, когда Шнауцер произнёс реквиемную речь по «убиенному», а в ответ доктор Зауэр пригласил всех на свою «панихиду»! А значит, вроде и не была приглашена «убиенным» на его «поминки»! И то, что всё же она пришла, означало: пришла со специальным заданием от Кокиш: ещё и на прощание пошпионить за «бывшим» и за оставшимися: кто пришёл на поминки, и кто что сказал! Кто добрым словом убиенного помянул, и недобрым словом помянул его убийц! Опытные следователи-криминалисты всегда посылают агентов на похороны. Там многое слышишь и видишь, много полезной информации об уже совершённых и готовящихся преступлениях! И вот, эта троица могильщиков, взяв убиенного под руки, а Шлотке ещё захватив спереди за шею, провожают убиенного в вырытый им самим яму – опускают тело. Конечно же, и хихикающая бесформенная секретарша Пирвоз была здесь с этой же целью! А заодно, почему бы еще и не поесть lecker (вкусно) за счёт того, кого активно помогала убить. Ну и, конечно же, Клизман была с главной целью Leckerbissen (вкусностей) отведать, а правильней: «от пуза» нажраться за счёт покойника! После Кокиш и её заслуга была в том, что покойника сейчас хоронят! Она была очень весёлой, возможно, даже самой весёлой: много ела, пила, смеялась и даже прижималась, от счастья, к покойнику! А он – психолог – хлопал ушами и тоже веселился, как будто бы, это были похороны Клизман, а не его собственные! Эта троица его полностью отделила от его как бы друзей и сторонников. Они смешили и подбрасывали труп, ковырялись в нём! И даже, когда мы с женой в 11 вечера ушли, пожелав покойнику крепкого здоровья и долгих лет жизни, а до нас ушли почти все остальные – эта троица осталась дохоронить покойника, продолжая себе заказывать за его счёт халявную еду.

«Ну, как вчера погуляли?» – спросила на следующий день Кокиш. «Очень весело было», – сказал я. «Знаю, моя разведка: Клизман, Пирвоз и Шлотке мне рассказали! – сияла от счастья Кокиш. – Вы только, я знаю, сидели далеко от Зауэра и, конечно, многое не слышали». «Всё равно было весело!» – успокоил я Кокиш.

Не удалось Клизман долго править одной! Пришёл её противовес – доктор Дегенрат.

«Знакомьтесь – это наш новый руководящий психотерапевт, доктор Дегенрат!» – представил Шнауцер на конференции руководства длинного в зелёном пиджаке с попугайским пёстрым галстуком, красных брюках в белую крапинку, прилизанного, похожего на шахматиста, в круглых очечках для близоруких, прыщавым лицом и рябым носом. Доктор Дегенрат глупо улыбнулся и уставился на меня. «Это наш лучший специалист, – указал на меня Шнауцер, – майстер китайской медицины и гипноза, который не хочет заниматься психотерапией, но будет!» – уверил всех Шнауцер, зло ухмыльнувшись. «А вы давно этим занимаетесь? Чувствуете, какой я любознательный!» – как бы самокритично, но больше: «вот какой я умный», спросил Дегенрат. – «22 года». – «Где учились?». – «В Советском Союзе». «Давайте, поговорим лучше о деле!» – раздражённо перебила его Клизман, не желая из меня центр внимания делать. «Давайте! – согласился Дегенрат. – Нам нужно с вами обсудить разграничение власти, чтобы не было конфликтов! Что я делаю, а что фрау Клизман?» – подытожил Дегенрат, вопросительно посмотрев на Шнауцера. «Вас теперь три руководящих врача, – пояснил Шнауцер, – вы с Клизман, и он! – указал на меня, не называя по фамилии, Шнауцер. – Он очень хороший психотерапевт и должен тоже заниматься психотерапией, хотя он этого и не хочет, но будет!».

«Хорошо, – согласился Дегенрат, – но давайте разграничим власть!» – обратился он вновь к Клизман. «Этот будет очень за власть бороться! Берегись, притворная! Этот тебе не главный врач Зауэр! Хотя и трусливый, и не уверен в себе! “Уверенные” не договариваются, а власть захватывают!» – промелькнуло у меня. «Хорошо, хорошо, это не проблема! – перебил его Шнауцер. – Об этом мы договоримся! Нам нужны пациенты – это главное! Вы должны своим приходом этот процесс активизировать!» – определил его «власть» Шнауцер. «Это я могу, меня многие знают, я известный!» – заверил Дегенрат. «А что вы думаете о профессоре Эркенсе? Мне его наш профессор Домс отправил, он ему уже не нужен! Я хочу, чтобы он был как бы почётным представителем нашей клиники! Это будет хорошо для авторитета клиники! Он не будет иметь власти, только так – почётное место, представлять клинику! Может иногда визиты делать?» – спросил, а вернее объявил Шнауцер. «Ох, ох, это смешно! – закатилась в истерическом припадке смеха Клизман. – У нас будет сейчас профессор с высоким профессорским колпаком – учёный!». «Зачем он нам нужен?! – поддержал её Дегенрат. – Мы сами можем!». «Нет, власть будет у вас двоих, ну и он тоже, – небрежно отдал дань и в мою сторону Шнауцер, и еще раз успокоил: – У вас двоих будет власть, но и профессор, думаю, нужен!». Дегенрат и Клизман недовольно промолчали. «Нужен! – заключила Кокиш. – Он очень хороший человек и знающий!». «Да я о нём слышал! – возмутился Дегенрат. – Он больше теоретик, чем практик!».

«Зайдите! – обратился Шнауцер ко мне после конференции. – Ну что, докторэ? Ваше мнение о Дегенрате?». «Будет сражаться за власть!» – предсказал я. «А мы этого как раз и хотим! Правда, Силке?» – хитро прищурив глазки, рассмеялся Шнауцер, Силке хитро промолчала. «Мы не хотим больше главных врачей иметь! Мы его взяли, чтобы сдерживал Клизман, для конкуренции между ними! Чтобы она не чувствовала себя главным врачом! – объяснил Шнауцер свою задумку. – Я знаю, – добавил он, – что от Дегенрата многие больные плачут!». «Зачем же вам тот, от которого больные плачут?» – резонно поинтересовался я. «Зато у него есть другие хорошие качества», – загадочно улыбнулся Шнауцер. «Ну понятно, подавлять Клизман! – понял я. – На каждую жопу свой мастер! – вспомнил я мою любимую детскую поговорку. – Как только ситуация ухудшается и Шнауцер чувствует свою неуверенность, то сразу нуждается в моём совете! Чтобы мне было хорошо – ему всегда должно быть плохо! Что еврею хорошо, то немцу яд!». «Силке, принеси мне и докторэ кофе! – обратился Шнауцер, как всегда в таких случаях, к Силке Кокиш. – Будете пить кофе, докторэ? Вам с молоком и сахаром, или без?». «И с тем, и с тем!» – не отказался я – надо брать пока дают! «Как вы думаете, докторэ, справится Клизман или нет? Помогите ей, а то боюсь – ей одной трудно будет справиться с Дегенратом!». – «Так вы же его для этого и берёте!». – «Да, но не для того, чтобы он её совсем зашиб!». «Хорошо, я буду следить, чтобы она чуть-чуть была жива», – согласился я.

«Как у вас здоровье?» – необычно для последнего времени приветливо обратилась ко мне после конференции «пока ещё слишком живая» Клизман. – «Хорошо». – «Всё собираюсь вас с женой пригласить к себе, вот только ремонт сделаю… У вас так всё было вкусно! Никак не могу забыть “Лекераен (вкусности)” ваши!». «Ничего, придётся забыть!» – подумал я. – «Что к вам Шнауцер всё пристаёт?! Он что, не понимает всей серьёзности вашего состояния?! И, главное, вам противопоказано дежурить! Лучше я буду вместо вас дежурить! Что скрывать, в вашем возрасте уже не дежурят! Но обещаю вам, пока я руковожу и руководить буду, вы не будете дежурить! Конечно, я с вами согласна, что невозможно делать и акупунктуру, и гипноз, и психотерапию одновременно! Вам надо, я считаю, отказаться от китайской медицины! Зачем вам всё это нужно?! Возьмитесь за психотерапию, вы опытный психотерапевт!». «Я опытный и по китайской медицине», – скромно уточнил я. «Как вам Дегенрат понравился?» – ответила мне Клизман, на мой опыт в области китайской медицины. «Будет бороться за власть – это не Зауэр!» – пообещал я ей «спокойную» жизнь. «Ничего, с вашей помощью справимся, правда? – захихикала Клизман. – Только вы будьте смелее, меньше молчите на конференции, больше говорите! – подтолкнула меня в бой с Дегенратом, Клизман. – Я очень ценю ваше мнение и прислушиваюсь к нему!». «Когда есть что сказать, я всегда говорю», – объяснил я. «Да, да, я знаю», – нехотя согласилась Клизман.

«Я Facharzt fьr psychotherapeutische Medizin, Psychoanalytiker, Psychotherapeut, Neurologe, член общества психоаналитиков Германии, член многих других обществ! – объявил Дегенрат уже на утренней конференции коллектива. Перечень его титулов и званий был впечатляющим. – Меня пригласили быть в клинике руководящим врачом – руководить клиникой!». При этих словах бровки Клизман совершили несколько хаотичных кругов и, сильно изогнувшись, на свое место уже не встали, а глазки забегали, как у белой крысы, ищущей помощи – воздуха! Точно такую же картину я видел в Бюргерхайме, когда врач Клопс уморил в машине свою помощницу: «дёрнул, как дикобраз, да так, что свет погас!». А впервые в жизни увидел на занятиях по медицинской военной токсикологии в мединституте, когда наш советский майор угостил крысу нервнопаралитическим газом, и она также металась, а потом затихла! И только, когда он сделал ей спасительную инъекцию атропина, крыса очухалась! И вот, 3-й раз сейчас вижу то же похожее, но этот «атропин» уже не от советского майора, а от меня – ст. лейтенанта Советской Армии – требует Клизман! Шнауцер мне и советовал дать ей, при необходимости, его! Но я этой необходимости не почувствовал и мне почему-то было жалко тратить на неё «атропин»! И поняв, что от меня она его – атропин – не получит, Клизман стихла. А Дегенрат запел свою сольную соловьиную песню и пел её до конца конференции. Он всё объяснял и разъяснял, обобщал, делал выводы! Всё говоря и говоря, глядя перед собой, как слепой. Как и положено психоаналитику, всё объяснял с позиции всесильного полового инстинкта! Чувствовалось, что был плохим теоретиком в этом вопросе и совсем никудышным практиком. «У больного Ренц насморк», – доложила медсестра. «У него половая слабость! – мгновенно распознал симптом Дегенрат. – Нос – символ полового члена!» – приоткрыл тайну насморка Дегенрат. Это очень рассмешило Клизман, и теперь уже ей открылась возможность проявить и свои знания психоанализа! И она, весело задвигав бровками и задёргав ножками, подтвердила это немецкой народной мудростью: «Аn der Nase des Mannes, erkennt man seinen Johannes (по носу каждого мужчины распознают его член!)». На эту пошлость Дегенрат никак не отреагировал, и Клизман опять замолкла. Она, чувствовалось, была поражена и подавлена эрудицией психоаналитика. А он всех исправлял, подправлял и все явления объяснял! Он был против всяких пенсий, инвалидностей, поблажек для больных: «Они все социальные паразиты, лгуны! Они высасывают всё из страны! – объявил всем Дегенрат и добавил: – Mobbingsopfer sind Tдter (жертвы плохого отношения к ним на работе – моббинга – сами преступники)!». Одна такая «преступница» – учительница – прибежала ко мне на следующий день после групповой психотерапии у Дегенрата. Конечно, она никогда ангелом не была, но ей стало слишком больно, когда Дегенрат в группе в ответ на её жалобы на шефа сказал: «На самом деле вы и есть преступница, а ваш шеф – жертва!». Никакой больной этого не признает, другое дело больного подвести самого постепенно к пониманию, что и он совершает ошибки, чтобы понял, что ему выгодно изменить своё поведение, что-то в себе исправить. Этого как раз и не умеют делать Дегенраты, Боскугели, Поппы, Клизманы! Они оскорбляют больных, они их ненавидят, они и есть те плохие – злобные шефы! Больной ещё больше в их власти, чем на работе у шефа. Больные считают их психологами и верят, что только они могут помочь или приговорить их. «Он сказал, что это я виновата, – плакала у меня на сеансе больная, – что это за врач! Вся группа возмущалась, я больше в группу не пойду к нему!». «Вы, конечно, можете не пойти, но он для вас не шеф и, вообще, в клинике нет для вас шефов! И почему вы должны так же в клинике кого-то бояться, как и на работе? Тренируйтесь здесь, как себя защитить, радуйтесь, что здесь вы нашли похожего на своего шефа и бейте его! Тренируйтесь здесь, тогда и на работе сможете!» – объяснил я больной ситуацию. Больная на меня скептически посмотрела. «Сделайте так, чтобы врач вас боялся, а не вы его! И, вообще, в клинике никого не бойтесь, через пару недель вы всё равно отсюда уйдёте!». «Что же мне надо сделать в группе?» – перестав плакать, спросила она меня. – «Ну, во-первых, подготовьте речь и произнесите её! Я в гипнозе вам помогу, укреплю уверенность в себе! Скажите, например, прямо врачу, когда в группе случай представится, что он напоминает вам вашего шефа! Дальше можете сказать, что вы бы хотели от него больше такта и терпения, а также эмпатии! Скажите то, что вы сами ещё желали бы сказать! Давайте, играйте его роль, а я – вашу!». – «А, если он мне опять скажет, что жертва, как раз и есть преступник?». – «Тогда вы ему скажите: да так бывает, но это не правило, если бы так было всегда, то надо всех насильников, убийц считать жертвами, а их жертв – преступниками, в том числе и во время второй мировой войны нацистов – жертвами, а евреев – преступниками!». Здесь больная несколько скривилась, это сравнение ей явно не понравилось! Вероятно, будучи учительницей и зная историю, сама так считала, что как раз и говорило в пользу теории Дегенрата. – «А, если он скажет, что я своим поведением это провоцирую!». – «Скажете ему, что и это может быть. Так и жертва, боясь убийцы, может его спровоцировать на лёгкость добычи, но это не означает, что убийца – жертва! И как он за одно занятие, не зная вас, может такое заявить?! Это говорит о несерьёзности его подхода и его агрессивности! – А теперь, давайте закрепим это в гипнозе, и вы всё это будете говорить спокойно, уверенно и при этом не испытывать какого-либо страха! Я это с боксёрами и другими спортсменами делал, помогал им избавиться от скованности и страха! Бой проигрывают или выигрывают в голове!».

«Всё очень хорошо получилось, спасибо вам! Я всё в группе сказала, что задумала, и вся группа мне зааплодировала!». – «А терапевт?». – «Он, действительно, был перепуган и растерян и группу в этот раз вёл очень осторожно». – «Вот, видите! – сказал я. – Значит, вы умеете себя защитить и можете собой гордиться!».

«Какая-то агрессивная группа! – сообщил на конференции Дегенрат. – Вчера я сам испытал настоящий моббинг со стороны этой группы! Вся группа какая-то агрессивная и деструктивная, в особенности эта учительница! Она меня в чём только не обвинила!». Дегенрат был подавлен и безрадостен на конференции, как побитый школьник, чувствовалось, ему в детстве, да и позже, доставалось, поэтому решил себя психоаналитиком сделать – с другими расправляться! Лучше я помогу больным с ним сражаться, чем Клизман, решил я, это намного благороднее задача! Ему не пришлось с Клизман долго бороться за власть, она сразу «взяла толстый лист перед ртом» и замолчала на конференциях навсегда! А Дегенрат пел свою «соловьиную песню»! Клизман он исправлял, как только она пыталась что-то своё вставить – меня пока не решался. Но удовольствия не было с ним что-то обсуждать, всё равно, что с глухим! Он пел свою «соловьиную трель»! «Пусть поёт, – решил я, – во-первых, он Клизман зашиб! Зачем я буду его на себя отвлекать?! Не разнимай врагов своих! А, во-вторых, пусть разгонит больных и “опустит” Шнауцера Петю и Кокиш Силку! Они этого заслужили!». А больные тем временем уже волновались, шумели, возмущались, грозились уйти! И через пару недель, действительно, многие стали покидать клинику. Это уже мне было знакомо, как история с доктором Поппой в Зигхайме! Дегенрат стал для больных злым «отцом», а Клизман безразличной, никчемной «матерью»! Я – высшим судом справедливости (не израильским), но пришёл ещё добрый дедушка Айболит – профессор Эркенс! До этого состоялась ежегодная встреча с бывшими пациентами. Это было такое же обязательное мероприятие, как Первомайская демонстрация трудящихся в Союзе. Для нас с женой это была уже вторая в этой клинике. Пришли все врачи и персонал, кроме «убиенных», в их числе и бывший главврач Зауэр не пришёл! Даже профессор Домс, «наш профессор» по классификации Шнауцера, был здесь и, съев много грильных колбасок и побродив немного, – исчез, удивляясь, конечно, что я уже и ещё работаю вопреки его прогнозу! Дегенрат приехал с женой и чёрным сыном – африканцем лет десяти, это был его единственный ребёнок, что не говорило о его больших сексуальных успехах, а, скорее, о хроническом «насморке». Шнауцер, как и в прошлый раз в прошлом году, приехал со своей сестрой и племянником, а тот со своей подругой. Сестра Шнауцера в этот раз была с нами не такой приветливой, как в первый раз! Она обходила нас, а мы старались в неё не «вступить»! Чувствовалось, старик Шнауцер ей наябедничал на меня! Даже косой племянник, отвёл косой глаз ещё больше в сторону от меня! Пришло около 30 больных. Они чувствовали себя, как выпускники университета прошлых лет, пришедших на встречу! Они приветствовали друг друга, обнимались, рассказывали друг другу, каких успехов добились. Встреча выпускников «дурдома» проходила вкусно: грилилось мясо, напитки, стоячие и сидячие места за столиками. Хозяином «бала» был сам Шнауцер, негласной хозяйкой – Силке Кокиш, выполняющая здесь роль старшей как бы официантки. Она командовала прислугой, сама разносила еду и зло щёлкала «челюстями саранчи» и косилась в сторону сестры и племянника Шнауцера. Наконец Шнауцер изготовился речь произнести! Оркестр, состоящий из уличных украинских музыкантов, которых полно на каждой улице в Германии, и хотя им по сорок – шестьдесят лет, они кроме ящиков и шапок для денег выставляют таблички: «студенты из Санкт-Петербурга», – проиграл: «слушайте все!» и наконец умолк! Петербург пользуется большим уважением в Германии, чем Киев и более известен, чем Жмеринка или даже по классификации Барсукской Мины – Крыжополь, и даже её метрополии – Ош.

Так вот, Шнауцер изготовился к речи, и Кокиш сделала хохлам, которых Шнауцер, как и всё остальное, дёшево закупил, знак замолчать: «Барин будет говорить!».

И «барин», произнёс речь: «Друзья! – привычно начал Шнауцер. – Я очень рад вас приветствовать и видеть в полном здравии! Желаю всем здоровья, и милости просим всегда к нам на лечение!». «Как говорится: – Будьте здоровы, приходите к нам болеть! Милости просим на кладбище!» – это я уже про себя отметил. Но всё же все захлопали и громче всех – Клизман. Она обвила сестру Шнауцера, как до этого вилась вокруг грильной колбасы! Она хохотала, веселила сестру Шнауцера и совсем даже «не держала листок перед ртом»! Одета Клизман была, как всегда, в бывшую 10 лет назад чистой, но сейчас мятую длинную юбку, и вновь, видать, вылезла из дымоходной трубы! Шнауцер на неё посматривал без энтузиазма, даже брезгливо! Именно за это и ценили её Кокиш и, наверное, сестра Шнауцера, одновременно! Такая не может быть соперницей! Она может быть врагом, но не соперницей! «Пойдёмте, докторэ», – обратился ко мне Шнауцер, как я ему и советовал по-итальянски! Или потому, что его друг – жирный итальянец здесь жарил-грилил для всех! А помогал ему, как всегда, хаузмайстер Ковачич, который засовывался во все дыры: в том числе и когда туалет загаживался, именно он должен был его всегда прочищать, очищать! Пришлось мне со Шнауцером и Дегенратом распить дешёвое игристое вино. Шнауцер не позвал Клизман, а меня, очевидно, решил поближе с Дегенратом познакомить! Утомительно было слушать Дегенрата ещё и здесь – его планы: «как клинику нам обустроить»! Он может, оказывается, ещё больше сделать для неё, чем уже сделал! «У меня много планов, – пообещал Дегенрат, – и в первую очередь надо улучшить ведение документации! Я теперь этим в первую очередь и займусь! Врачи, в особенности Пусбас, отвратительно пишут выписные эпикризы! Пусбас безграмотна! Также я займусь повышением уровня квалификации сотрудников, буду конференции проводить, вести их! Больных буду поменьше вести, чтобы больше иметь свободного времени и исправлять ошибки других!». При этих озвученных идеях Шнауцер на меня глянул, желая по мне понять, верны ли идейки Дегенрата! Не выдал я своего желания рассмеяться.

«Как дела с антисемитизмом в России?» – поинтересовался Дегенрат, когда Шнауцер вышел, возможно, в туалет. – «Очень хорошо – есть! И в достаточном количестве! Конечно, во время войны Германия была впереди всех, Россия значительно отставала! Но сейчас и в России немногим меньше, чем в Германии! И даже есть надежда, что Россия скоро обгонит в этом вопросе Германию!». «Да, – согласился печально Дегенрат, – у меня тоже кто-то был евреем в роду». Продал Шнауцер моё еврейство! – понял я. – Всем хвастает, что и такой в его коллекции есть!». Наконец настала трогательная минута расставания. «Будьте честным!» – пожелала мне сестра Шнауцера, вероятно, под впечатлением его донесений. Не задумываясь, машинально выпалил: «И вам того же!». «Шнауцершу» перекосило и она такой и села в машину, где за рулём был её Шнауцер! А за это на неё хищно глянула Кокиш: «Что б тебе скукожиться!» – говорил её взгляд. «Сама проститутка!» – ответил ей взгляд Шнауцерши. «Да помиритесь вы, бабы, наконец!» – говорил благодушный оскал Шнауцера.

«У больной Берг плохие отношения с мужем, – сказал я на следующий день на конференции. – Она рассказала мне об этом после сеанса гипноза. Хочет, чтобы её мужу помог от половой слабости». «Да, да! Я это заметил!» – согласился Дегенрат. «Что заметили?» – спросила его Клизман. – «То, что доктор сейчас рассказал! Эта больная вчера во время встречи с пациентами на меня очень призывно, как самка смотрела! Так призывно, что меня, скажу честно, аж страх прошиб!». Презрительно отвернувшись от него, Клизман глянула в мою сторону, подталкивая меня как бы к реакции, чтобы я что-то сказал нелицеприятное Дегенрату! И не найдя у меня поддержки, ещё раз отвернулась, уже – от меня. Появились положительные у Клизман моменты: из-за нелюбви к Дегенрату, Клизман вдруг стала терпимее для больных! Они были готовы уже скорее к ней ходить, но не к нему! «Больная Келлер хочет ко мне, – нерешительно приоткрыв ротик и сделав из него “хоботок-трубочку”, объявила Клизман на конференции, – она к вам почему-то не хочет», – притворно виновато, объявила она Дегенрату. «Нет, нет! Этого мы не допустим, нельзя! – отрезал Дегенрат. – Это потому, что я попадаю точно в проблемы больных, и они сопротивляются психотерапевтическому процессу – своему развитию!». Клизман скептически посмотрела на Дегенрата, а затем на всех остальных. «Вы поймите! – продолжал возмущаться Дегенрат. – Это всегда так! От настоящего психотерапевта больные бегут! Они его боятся! Я не делаю никакой импотентной терапии! Я работаю, как хирург, а это больным не нравится! Они ленивы, они не хотят развиваться! Они стараются терапевтов разделить на “добрую мать”, – и Дегенрат посмотрел на Клизман, – “и злого отца” – это я у них!». Отметился вкус Дегенрата отбирать себе молодых, привлекательных пациенток, от которых его «аж страхом прошибает», а вот Клизман он подсовывал старух! Но хотя Мину Барсук молодой не назовёшь, Дегенрату она чем-то понравилась! А от фрау Люлинг страхом почему-то его прошибало! «Люлинг очень опасная нарциссическая личность! – объявил Дегенрат на очередной конференции Кокиш. – Мы должны её убрать!». «А кем заменить?» – мечтательно спросила Кокиш. – «Как – это, кем?! У нас ведь есть такая прекрасная работница, как доктор Мина! Вот её и надо вместо Люлинг!». «Да, не плохо бы, – согласилась Кокиш, – но она не Facharzt». «Так надо её сделать! – сказал Дегенрат. – Надо заставить Люлинг дать ей хорошую характеристику, а экзамен я беру на себя! У меня в Дrztеkammer все хорошие друзья, сдаст!». «Да, действительно, – согласилась Кокиш, – у доктора Мины, кстати, скоро кончается срок учёбы и срок действующего трудового договора». «Да, вы что! – подскочил Дегенрат. – Этого никак нельзя допустить, потерять такого ценного кадра! Люлинг надо гнать!». «Да, надо», – в раздумье, согласилась и Кокиш. «Отвратительная, а считает себя больно красивой и, по-моему, у Шнауцера в любимчиках ходит!» – вовремя добавила Клизман. «Да вы что! – побледнела, а затем и покраснела Кокиш. – Он её ненавидит!». «Ой, ой, – захихикала Клизман, – вы плохо знаете мужчин! Не слушайте, что они говорят, посмотрите лучше, как и на кого они смотрят!». Щёлкнув челюстями и окосев, Кокиш перевела разговор на другую тему. «Повезло Мине, – подумал я, – попала в струю! Люлинг уже не жилец, другое дело – возьмёт ли Кокиш Мину? А почему не взять?! Она, как и Клизман, не соперница ей!».

Глава 7

А куда больные подевались?!

«Алле, а мне можно к вам? Я заскочу!» – позвонила Мина сразу же после окончания конференции. «Ну что, как у вас дела? А что слышно? А что говорили на конференции?». – «Вас хвалили». «Да?!» – засмеялась Барсук. – «А кто?». – «Все». – «Да? Ой, как интересно! И что сказали?». – «Что вы очень хорошая». – «Знай наших! – рассмеялась Мина. – А почему меня хвалили?». – «Потому что Люлинг ругали». «Ой, она ужасная! И больные её тоже не любят! Я у всех, кого не спрашиваю – все её терпеть не могут, кого бы я ни спросила! Я список даже составила таких больных! А меня очень жалеют за то, что она так унижает меня перед больными! Как будто я ученица, а она профессорша!». «Но вы же, действительно, у неё ученица», – не удержалась моя жена. «Ой, можно подумать! Кто она такая?! Профессорша! Если бы я училась в Америке, то тоже знала бы не меньше! Я бы вот больным, например, назначала бы наши мази советские, они бы скорее помогли! А при ячмене лучшее средство настойка чая и плюнуть в глаз хорошо помогает, а она смеётся! Вот только, чтобы характеристику дала!». «Дегенрат обещал из неё её вышибить», – обрадовал я Мину. – «Да? Вот молодец и, кстати, очень умный и хороший мужик! Правда?». «Немножко есть», – сказал я. «Конечно, было бы хорошо здесь остаться работать, в праксисе не смогу, т.к. я операции не умею делать, а она это умеет. Что да, то да, ничего не могу сказать, хорошо оперирует. Ну, оставят, так оставят! Мне знаете, как-то всё равно и всё надоело, будь что будет! Ну ладно, спасибо за поддержку, потом как-нибудь забегу. Моя Люляшка уже, наверное, пришла».

«Вот уже три месяца, как нет главврача, – сообщила на конференции Кокиш, – а больных не то, чтобы больше стало – меньше стало! У нас сейчас 35 больных, а было 45, такого никогда не было! В чём дело, куда больные подевались?!» – поставила Кокиш вопрос в пространство. «Я вам объясню, – засуетился Дегенрат, – надо делать рекламу! Без рекламы ничего не будет! Я считаю, что нерационально используюсь в клинике! Я, конечно, с удовольствием веду больных, но клинике нельзя использовать меня, вот так – нерационально! Нельзя упускать возможности больных приобретать! У меня везде куча знакомых врачей, больных! Мне нужно реже бывать в клинике, а больше вне нее – общаться с врачами! И я гарантирую, что за месяц-другой, так заполню клинику, завалю больными, что девать некуда будет!». «Проблема не в том, что больные не приходят! – сказала Кокиш. – Их за эти три месяца пришло больше, чем обычно! Сейчас у нас в Verwaltung (администрации), новая работница появилась фрау Сила, которая активно достаёт больных». «А, – это та огромная с два мешка! – понял я. – Вместо кого бы это её, неужели вместо фрау Шлотке? Это же её задача, кроме шпионить, была! Это же её обязанность больных добывать!». «Проблема в том, – подвела итог своего “научного” исследования Кокиш, – что больные покидают клинику досрочно! В чём дело? А, доктор?» – обратилась ко мне Кокиш.

«Зайдите ко мне, доктор, – грустно попросил Шнауцер, завидев меня в вестибюле. – Как дела? Как здоровье, докторэ? Будет глаз видеть? Нет! Жалко, ну ничего, вы хорошо выглядите и, по-моему, похудели даже. Силке, принеси мне и доктору кофе! Как будете пить, доктор, со сливками и сахаром или без?». – «И с тем, и с тем!». – «Силке, налей доктору! Берите, вот вам кофе! Вот вам сливки, вот вам сахар!». «Вот вам штапель! Вот вам тюль! Вот вам яйца! Вот вам х

й!» – как всегда в таких случаях, пришла мне в голову глупость, и опять из раннего детства! «Слушайте, доктор, вы умный человек и я вас очень ценю! Куда больные делись? Главного врача Зауэра и его многих друзей нет, но и больных нет! Более того, их стало меньше, чем было! Может спортсмен Хагелюкен или музыкантша Отремба, или эта новая танцовщица фрау Шлуп саботируют?!» – раздав «штапель и тюль», спросил Шнауцер. Прежняя танцовщица Роллике привела, эту новую, танцовщицу Шлуп, конечно, такую, чтобы жалели об её уходе. Шлуп отличалась фигурой «парнишки» 45-ти лет, с маленькой головкой, но большим апломбом: не говорила, а изрекала, и только Дегенрат мог её зашибить. «Знаешь, Силке, – не дожидаясь моего ответа, сказал Шнауцер, – точно, это танцовщица виновата! Пейте, доктор! А, Силке?! Позови-ка мне эту танцовщицу!».

«Дорогие друзья, мы собрались сегодня все, чтобы проводить нашу самую лучшую танцовщицу Германии! – начал Шнауцер свою очередную заупокойную речь в конференц-зале по поводу “кончины” танцовщицы. – Прошло всего три месяца, как мы проводили доктора Зауэра, и вот теперь новая потеря! Я тогда, на проводах доктора Зауэра, помните, сказал, что нас ждут новые проводы, расставания! Очень жаль, но надо уметь вовремя расставаться со старым, чтобы строить новое, прогрессивное! Да и кто-то из вас предвидел и пошутил, назвав нашу клинику историей про “Десять негритят”! Но я вам честно говорю, в этот раз мне очень жаль, что мы расстаёмся! Но она заверила, что мы расстаёмся друзьями, и она останется для нас навсегда, как супервизор! Она нам даже, свою преемницу порекомендовала – фрау Бомбик, если не ошибаюсь, её фамилия. Надеюсь, что Бомбик будет ещё лучше работать, чем фрау Шлуп! Ну вот, видите, она растрогалась и даже плачет! У нас очень хорошая клиника, и теперь с новым руководством, руководящими врачами и, прежде всего, доктором Дегенратом, да и Клизман, и он…, – указал Шнауцер и на меня, – я спокоен, как никогда! Никогда у нас не было такой сильной, хорошей команды! А теперь, в знак нашего большого уважения к танцовщице Шлуп – этот маленький букетик ей! Заодно вот ещё один букет нашей уборщице – у неё день рождения сегодня! Поздравляю и желаю, чтобы у нас было чище, чем сейчас!». Букет приняла и радостная уборщица фрау Штибле, толстая 42-х лет словенка, знающая всё, что делается в клинике и даже больше. Её тележка с тряпками и мётлами всегда стояла посередине вестибюля, все об неё спотыкались, но зато видели, что словенка постоянно, как пчёлка, в труде, не она, конечно, а её тележка! Социалистический опыт ей пригодился, создавать видимость «кипучей деятельности»! «Боюсь, друзья, что и это не последние проводы, расставания!» – заверил Щнауцер и по-доброму оскалил вставные челюсти. А уцелевшие психолог Зибенкотен, музыкантша Отремба и спортсмен Хагелюкен одновременно втянули головы в плечи. Они были всё, что осталось от германского «революционного» движения 21-го столетия. «Ещё рад, друзья, вам объявить, что для усиления нашей команды в понедельник приходит профессор Эркенс, который будет осуществлять контроль за качеством! Он будет у нас критерием качества лечебной работы – супервизором! А заодно, он будет своим именем представлять нашу клинику вовне! – Дегенрат и Клизман в очередной раз поморщились при этом сообщении. – Прав я?» – обратился к ним Шнауцер, и они с готовностью закивали головами, как будто всю жизнь ждали этого сообщения.