Кто ты, человек?

Кто ты, человек?
Семён Морозков

«Кто ты, человек?» – роман, в котором за динамично развивающимся детективным сюжетом, до определенного момента скрывается большое и серьезное авторское размышление о месте человека в мире, в истории. Проходят десятилетия, но главные вопросы этики остаются неизменными; человек всё также выясняет отношения с эпохой, в которой ему выпало жить; с обстоятельствами, которые его преследуют и которые он сам создаёт. Роман прочитывается за вечер, а думаешь о нем долго и с удовольствием.Журналист, Основатель проекта "Открытая библиотека. Диалоги", "ЕЩЕНЕПОЗНЕР"Николай Солодников

Кто ты, человек?

Мы источник веселья – и скорби рудник.

Мы вместилище скверны – и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир – многолик.

Он ничтожен – и он же безмерно велик!

Омар Хайям

Командировка

– Да, хорошо. Я обещаю… А вы точно дадите четыре полных комплекта? Нет, сможет приехать только на неделю. И так все майские потеряли… Ну десять дней, дольше никак, он мне самому тут нужон … Да понял, я, по-онял. Горшков не обманет. Тогда будет вам спец, он и заберет… Да, точно будет… Да говорю вам: лучший мой инженер-механик!

– Да твою ж дивизию! – председатель со злостью швырнул эбонитовую трубку, аппарат звякнул напоследок, и Горшков отвернулся к окну. На шум приоткрылась дверь кабинета, секретарша робко заглянула в щель, ожидая указаний. Горшков резко махнул рукой вниз – дверь тут же затворилась.

Анатолий Сахаров заерзал на потертом венском стуле. «А, вот зачем вызывал. В командировку пошлет» – догадался он.

Председатель колхоза нервно выхаживал по кабинету.

– Короче, Толя, тебе в Ярославль поехать придется. Там у них машинно-тракторная на запуске, проблемы на автозаводе с новыми гусеничными тягачами. Вообще вопросов тьма тьмущая, понимаете ли… Совнархоз требует отрядить лучшего спеца с «места», так сказать, на неделю-другую. Ну ты и сам все слышал.

Горшков остановился у окна, два раза постучал ку?ркой[1 - Ку?рка – часть гильзы папиросы, заполненная табаком.] папиросы о подоконник. Со стены неулыбчивый портрет Хрущева с родинкой на щеке буравил спину и словно требовал: «смотри у меня, председатель, не подведи!» Вдруг родинка зашевелилась, со щеки вождя на председательский стол спикировала муха. Родинка на портрете осталась. Горшков закурил.

– Да едрить их в качель. Нет, Толя, как будто эт я придумал садить кукурузу заместо ржи. А то, что я второй год прошу в области хоть какие-то запчасти для техники, и что теперь с такой зимой под угрозой план по зерновым – разбирайся как хошь. Пишу, звоню, езжу, выпрашиваю, а область в ответ требует послать еще и специалиста в Ярославль…

Анатолий открыл было рот, но Горшков, повысив голос, продолжил:

– Однако запчасти тогда у нас будут даже раньше, чем у соседей. Поедешь, – отрезал. – Привезешь самолично, все под твою роспись выдадут! И никаких гвоздей. Ну, что хотел сказать-то?

– Я это самое, поеду, конечно. Не волнуйтесь, Михал Васильч. Все сделаю… А можно через Москву? – выпалил давно заготовленную просьбу Анатолий.

– Чего «через Москву»? – резко повернулся Горшков.

– Ну мне бы день-другой в Москве… Это самое… Лекция там в обществе «Знание» как раз вроде по субботам. Приглашения который год шлют, а я все никак в отпуск не уйду. Дай пару дней, Васильч, а-а? – попросил Сахаров.

– Да растудыть твою через коромысло! Торговаться вздумал, Анатолий, а-а..?! – передразнивая Толю, Горшков скривил рот. – Ну что будешь делать – и ты туда же. Москва – значится время терять да кругаля давать в Ярославль через столицу. Здо-орово придумал.

Из мутного графина председатель налил в стакан остатки кипяченой воды – уже с осадком – выпив залпом, чуть успокоился. Тыльной стороной ладони обтер уголки рта.

– Я быстро, тем более на выходные же приходится. Заодно в Ярославле им и лекцию по механике могу прочитать, – не унимался Сахаров, – наладим же связь. Запчасти сам привезу. А? Не подведу, Васильч!

– Наш пострел везде поспел? – примирительно откликнулся Горшков. Пустил сизый клуб дыма в открытую свежевыкрашенную фортку. Закашлялся… – Черт с тобой. За свой счет в Москву – даю два дня. Как хошь, но чтоб в понедельник восемнадцатого был у них на автозаводе как штык. Все там порешаешь, запчасти заберешь и числа двадцать седьмого, ну к двадцать девятому самый край, обратно. Уразумел? Сейчас телеграмму отправим, чтобы встречали. Собирайся. Завтра едешь.

Уже у самого выхода из кабинета Горшков окликнул Анатолия:

– Да, Толь, ты в Москве поезжай в общежитие обувной фабрики Капранова, что на Пресне. Скажешь, от меня, всего на ночку.

Анатолий, улыбаясь, бодро вышел из кабинета. Радостный, даже приобнял оторопевшую от неожиданности, секретаршу. Прижимая к себе охапку картонных папок, Зинаида пробурчала в сторону:

– То телефонами стучат, руками машут да цыкают, то обниматься лезут, как на праздниках. Не поймешь это начальство малохольное.

Майский вечер никак не отпускал с горизонта рыжее солнышко. На душе было легко, как-то празднично. Сахаров достал из шкафа выходную сорочку, поставил греться на электроплитку чугунный утюг. Он открепил от стены пришлепнутые кнопками приглашения на лекции общества «Знание». По книжке мероприятий на 1959 год сверил даты их проведения и довольный полез на чердак за старым отцовским чемоданом.

Толя Сахаров

Так уж вышло, что его, детдомовца без роду и племени, усыновил ныне покойный Петр Ильич Сахаров. Случилось так: молодой Петя Сахаров и его невеста Настя студентами Нижегородского народного университета приехали по разнарядке на комсомольскую стройку в Ижевск. Однажды заглянули в один из местных детских домов, организованный Советской Властью – вместо ею же закрытого царского Ольгинского приюта. Там Петя увидел кареглазого малыша лет пяти. Он увез мальчика с собой, и Толя навсегда поселился у бездетной четы Сахаровых. Вскоре Настя начала учительствовать в сельской школе, вела и уроки музыки. Она стала для Толи хорошей матерью. Было это в далеком 1922-м году.

Толик хорошо учился, в неполные шестнадцать освоил трактор «Форзон», а уж когда папку назначили директором колхоза – одним из первых вступил в комсомол. Сахаровы не просто пригрели сироту, они полюбили Тольку и смогли стать для него настоящими родителями. Молодые родители привили сыну интерес к книгам и музыке. В семье был патефон, а к нему всего одна, но совершенно замечательная грампластинка – американская, дореволюционная, фирмы Amour Gramophone Record с записью песен в исполнении Федора Шаляпина. Семья любила ее слушать субботними вечерами.

Читал Толя много, жадно и почти без разбору. Школьная библиотека стала его любимым местом. Ее основу составляли книги, вывезенные из старой барской усадьбы инженера Перфильева. В старших классах парень всерьез заинтересовался наукой.

В тридцать пятом году он упросил отца отпустить его учиться и за тысячу верст поехал поступать в Ленинградский Краснознаменный химико-технологический институт. С учебой все поначалу складывалось хорошо… Второй раз Толик лишился родителей в тридцать восьмом, вот из-за этих самых библиотечных – читай «контрреволюционных» – книг. По анонимному доносу виновными определили председателя колхоза и его жену.

Толю Сахарова, как сына врагов народа, моментально отчислили с третьего курса института. Хорошо – не посадили, но только потому, что тот три года домой не приезжал, и еще стране нужны были образованные специалисты. Толя Сахаров, тракторист по первой своей специальности, стал работать в родном колхозе. Потом началась война. Танкист, конечно, а куда же еще.

Вернулся домой только в сорок шестом после тяжелой контузии. С личным как-то не сложилось. Все в жизни стало другим, сломалось что ли, и уже было не до учебы. Хотя временами очень хотелось, но было, как ему казалось, уже слишком поздно. Так Толя и остался в трактористах. Однако выполняя работу механизатора, Анатолий вместо главного инженера фактически руководил работой механиков.

Любовь к книгам и наукам осталась единственной страстью Анатолия Петровича Сахарова. Для взрослых и для детворы вел технические кружки в местном клубе. Даже иногда читал собственные лекции на самые разнообразные темы: от механики до медицины.

Вообще мужиком он слыл хорошим, но чуток, как говорили, «трехнутым» чудаком-Кулибиным. Но чем больше он читал о естественнонаучном, тем сильнее задумывался о совершенно иных вещах. Его начали волновать вопросы, которые в Стране Советов уже давно и однозначно были решены в пользу диалектического материализма. После важных новостей о неизмеримой военной мощи Советской державы[2 - 27 августа 1957 года СССР объявил, что обладает сверхдальней межконтинентальной многоступенчатой баллистической ракетой, способной доставить ядерный заряд в любую точку земного шара.] Толя почему-то не чувствовал никакой радости. Скорее наоборот: ему становилось тревожно.

Москва

Поезд из Нижнего прибывал в столицу ранним утром. В эти выходные лекцию «О глубоководных погружениях первых советских батискафов» проводили в знаменитом ДК им. Серафимовича[3 - В Доме культуры им. Серафимовича в свое время выступали Любовь Орлова, Фаина Раневская. ДК. Снесен в 2017 г.]. До начала много времени. Устроившись в общежитии на Большом Тишинском переулке – до ДК «рукой подать» – Толя решил прогуляться по городу.

Москва встретила его еще цветущими яблонями, а кое-где по дворам цвела и сирень. Отгуляв майские праздники, город с некоторым смущением встречал раннее утро первых послепраздничных выходных. Было тихо, лишь короткий скрежет вагонов, выходящих на линию из трамвайного депо, разрезал тишину Пресненских улочек и переулков. Анатолий с улыбкой вспомнил, как пару недель назад на праздничном концерте семилетний соседский Гришка смешно декламировал «Веревочку» Агнии Барто. Мальчишка очень старался. Читая стишок, он качался из стороны в сторону и после каждых двух строк делал паузу, вытирая ладошкой вечно текущий носик. Продолжал читать Гришка только тогда, когда его раскрасневшаяся от волнения мамка кивала ему из зала…

Весна, весна на улице,

Весенние деньки!

Как птицы, заливаются

Трамвайные звонки.

Шумная, веселая,

Весенняя Москва.

Еще не запыленная,

Зеленая листва…