Земля мертвых. Боги войны

Глава 10

Я не сомневался, что смогу найти дорогу обратно. Главное, чтобы межпространственный проход, который каким-то образом сформировался в подземельях замка, оставался открытым. Чтобы я успел спасти Ваню.

Скорее всего, тварь, которая меня преследовала, активна только по ночам. Поэтому особенно важно успеть вернуться днём. А значит, надо спешить.

Из лагеря я выскользнул без особого труда. Дозорные контролировали дальние подступы к лагерю, поэтому очередной сослуживец, который отправился куда-то по своим военно-полевым делам в ближайшие кусты, подозрения не вызвал.

До озера я добрался без проблем – дорогу хорошо запомнил. Тёплая прозрачная вода так и манила освежиться, но, конечно, останавливаться я не стал. Разве что замешкался на минуту, чтобы поискать термокомбез; без него в летней форме, которую мне выдали, пришлось бы туго.

К моему удивлению, комбеза на месте не было, хотя я точно помнил приметный куст, под которым его спрятал. Пропажа была неприятной – опять придётся мёрзнуть. Но если разогреться хорошенько и удерживать темп скольжения по насту, добраться от развалин до тягача вполне реально. В любом случае выбора нет: я не могу заниматься поисками пропавшего комбеза целый день.

Скользнув в пещеру, я уверенно направился туда, где был грязный лаз, ведущий в зал с маленьким водопадом. Только на месте его не оказалось. Нет, он не был завален камнепадом или сместившейся стеной. Его в принципе не было. Лишь глухая скала там, где был проход.

– Ты – новорождённый, тебе прощается. – Спокойный голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Я резко обернулся. На меня глядел Михайло. Он стоял, заблокировав отход к выходу из пещеры, словно в насмешку сложив руки за спиной; вроде как говорил этой позой: «А ну-ка попробуй кинуться наутёк!»

Но, конечно, убегать я не стал. Впрочем, отвечать тоже. Мы так и стояли, молча глядя друг на друга.

– Да ладно, расслабься, – улыбнулся наконец командир. – Это нормально – возвращаться в то место, где ты впервые появился. Тянет людей на родину. Это факт. И с этим ничего не поделаешь. Запрещать бесполезно. Конечно, могут быть исключения – если, например, место рождения перешло под контроль неприятеля. Тогда бы тебя, конечно, остановили.

– Ясно, – кивнул я.

– По глазам вижу, что не ясно, – ответил Михайло. – Живёшь пока слишком мало. И знаешь мало. Ну да ничего, обживёшься, привыкнешь. Главное – больше глупостей не делай. До присяги, понятное дело, никто тебя обвинять и наказывать не будет. Ты – парень не глупый, должен сам соображать.

– Соображу как-нибудь… – согласился я.

– Вот и ладно, – кивнул командир. – Знаешь, что я ещё тебе скажу. Борись с этой тоской, которая привела тебя сюда. Если совсем невмоготу будет – на базе запишись к капеллану. Точно станет легче. Даже неважно, верующим ты будешь или нет – эти ребята способны помочь. У нас не принято говорить о таком – но все всё понимают. Все это проходили при рождении.

– Ясно, – снова кивнул я. – Есть. Схожу.

– Вот и ладно… а теперь обратно пошли. За тобой вертушку обещали прислать. Одиночки с твоими задатками не каждый день попадаются. Начальство решило уделить особое внимание. Так что полетишь с почестями.

– Есть, – повторил я. После чего двинулся вслед за Михайло к выходу из пещеры.

По дороге, возле озера, командир, не оборачиваясь, бросил вроде бы простой вопрос:

– Зовут-то тебя как?

Я чуть не ответил. Осёкся в последний момент. Что-то мне не понравилось в тоне, которым был задан вопрос. Этакая тщательная небрежность. Попытка замаскировать что-то важное.

Я остановился. Нахмурил брови – делая вид, будто пытаюсь вспомнить. Михайло тоже остановился. Медленно повернулся ко мне.

– Что, не помнишь? – спросил он; в этот раз в вопросе слышалось явное облегчение.

– Чёт не особо. – Я пожал плечами.

– Ладно, не бери в голову, – улыбнулся Михайло. – У нас принято, что имя новорождённому даёт тот, кто обнаружил. Но сообщает это имя всегда командир, наедине. Это традиция.

– И… как меня зовут? – спросил я.

– Ты – Серёга, – сказал командир, наблюдая за моей реакцией.

«Что это – совпадение? Или со мной играют в странную игру? – подумал я, сохраняя невозмутимое выражение лица. – Хотя имя распространённое. Может, просто совпадение».

– Серёга – значит Серёга, – ответил я, – мне нравится.

– Рад познакомиться, Серёга, – осклабился Михайло, протягивая руку.

Я ответил на крепкое пожатие.

Модель вертолёта была мне незнакома. Довольно большая машина – в длину метров двадцать. Короткий хвост с двумя килями, соосный винт. Скорее всего, предназначена для десантных операций – видны два троса для вытяжных фалов парашютов, да и конструкция рампы сзади характерная. Впрочем, сейчас в салоне, кроме меня, был всего один человек. По молчаливости и выражению глаз я предположил, что он – мой коллега в этом мире. Ему меня передал Михайло.

По дороге я надеялся рассмотреть окружающую местность. Но вертолёт летел на бреющем, видимо, опасаясь ПВО противника. И всё, что я видел, – это бесконечную «зелёнку» внизу.

База появилась неожиданно. Просто возникла среди деревьев, и вертолёт тут же зашёл на посадку, не давая толком разглядеть её топографию. Я только успел заметить блоки-контейнеры, выстроенные в две «улицы» вдоль небольшой речушки, да большие резервуары дальше у леса – видимо, склады ГСМ.

По правде говоря, надежда, что я по-прежнему где-то на Земле, в Южной Америке, стремительно таяла. Тут было слишком много незнакомого оружия и техники. Не думаю, чтобы мои познания могли изобиловать такими лакунами. Значит, скорее всего, в Зоне был проход куда-то. Возможно, в один из тех миров, о которых говорили научники. Как бы то ни было, теперь у меня не было другого выбора, кроме как разобраться в происходящем и попробовать найти дорогу обратно.

Отстегнувшись, мой сопровождающий указал на выход. Ничего не оставалось делать, как последовать за ним. На вертолётной площадке нас ждал автомобиль. Довольно интересный: что-то вроде гибрида внедорожника и багги. Вместо кузова – трубчатая рама, обтянутая камуфлированным брезентом. За рулём был какой-то парень – тоже молчаливый и нелюбопытный.

Мы проехали лагерь насквозь, свернули за склады ГСМ, въехали в джунгли. И уже там, среди невырубленных деревьев, обнаружился ещё один периметр безопасности. Достаточно серьёзный: я успел «срисовать» камеры, первую линию с проводами под напряжением, ряд «колючки» и забор из зелёных панелей в три человеческих роста.

Машина въехала под первый шлагбаум. К нам подошли двое вооружённых охранников в балаклавах. Сопровождающий что-то показал им, и после тщательного досмотра машины мы заехали на территорию.

Водитель остановился у входа в сборный дом из серых панелей. Сопровождающий кивнул ему и, сделав мне знак «на выход», сам тоже спрыгнул с машины. Я последовал за ним.

Внутри нас ждали двое в зелёных халатах. «Врачи, наверное», – подумал я. Тем более что в помещении действительно пахло больницей. Они молча, кивками поздоровались с моим сопровождающим.

Вчетвером мы прошли в большой, ярко освещённый кабинет, в центре которого стояло кресло, напоминающее зубоврачебное. Приглядевшись внимательнее, я обнаружил, что кресло оборудовано металлическими петлями, предназначенными для фиксации конечностей. Мне это категорически не понравилось – однако отступать было некуда. В помещении даже окон не было.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я, продолжая искать лазейки для бегства. Дверь, через которую мы вошли, была закрыта на замок. Я слышал, как он щёлкнул. В коридоре были вооружённые охранники и камеры. Бежать до выхода слишком далеко. Даже если справлюсь с этими тремя – выхода нет. У сопровождающего есть пистолет в наплечной кобуре. Но что, если у тех, что в халатах, тоже есть оружие?

– Ничего опасного для тебя, – ответил сопровождающий, – если ты действительно тот, за кого себя выдаёшь.

С этими словами он вынул пистолет из кобуры и прицелился мне в центр лба.

– Извини, – сказал один из «врачей»; из-за маски его голос звучал глухо. – Заранее, на случай, если всё в порядке. Но в этом случае ты нас поймёшь.

– Раздевайся и садись в кресло, – сказал сопровождающий.

– Но… – Я пытался потянуть время, прикидывая шансы на освобождение. Но тут один из «врачей» тоже достал оружие.

– Не стоит тянуть, – сказал он, – раздевайся.

В этой ситуации я решил, что разумнее будет следовать указаниям. В конце концов, едва ли они бы затеяли всё это, если бы просто решили меня убить. А если это не казнь, – значит, со всем остальным как-то можно иметь дело.

Меня заставили снять даже трусы. И когда я устраивался в неприятно холодном кресле, подошли и начали лепить многочисленные датчики по всему телу. Я немного успокоился. Процедура начинала чем-то напоминать проверку на полиграфе. А этого дела я не особо боялся.

После установки датчиков мне зафиксировали руки и ноги. Потом освещение в помещении потеряло яркость, и с потолка спустился огромный монитор.

– Не закрывайте глаза, – предупредил один из «врачей». – Заранее примите извинения за то, что вам предстоит увидеть.

– Думаю, ему можно объяснить, что мы делаем, – вмешался сопровождающий. – Знание уже не имеет большого значения.

– Согласен, – кивнул «врач». – Что ж. Мы будем показывать вам документальные материалы и отслеживать вашу физиологическую реакцию на них. Предварительный тест, по данным командира батальона, который вас обнаружил, вы прошли успешно. Но в вашем случае требуется дополнительная проверка. Вы – одиночка. Значит, можете быть или особенно ценны для нас, или особенно опасны – в том случае, если вы являетесь подготовленным диверсантом с той стороны. Однако даже тщательная психическая подготовка не в состоянии скрыть глубинные физиологические реакции, которые мы зафиксируем. Потому что, если бы та сторона перестроила ваше настоящее восприятие, вы просто стали бы нашим. Это уязвимость. Они пытались маскировать её, даже вшивали диверсантам имплантаты, чтобы имитировать реакцию. У вас таких имплантатов не обнаружено, что даёт определённое основание для оптимизма. Но проверить мы должны.

Монитор включился. То, что там начали показывать, я, к сожалению, уже встречал. Хотя очень хотел бы забыть. Мне даже пришлось работать с психологом на реабилитации, проходить сеансы гипноза, чтобы это не приходило ко мне во снах. Тогда это сработало. В конторских санаториях очень хорошие врачи.

– Не закрывайте глаза более чем на секунду, – повторил «врач», – иначе мы будем вынуждены применить санкции.

Мне не очень хотелось узнавать, в чём могут заключаться эти санкции. Поэтому я терпел. Отстранился немного, как это делал в боевой обстановке, когда любое эмоциональное потрясение могло стать фатальным.

Человеческой фантазией принято восхищаться. Именно она сделала нас теми, кто мы есть. Возвысила над природой и другими животными. Но она же опустила нас ниже уровня самого свирепого хищника. Форм того, что придумано для умножения страданий, невероятное множество. И каждый раз, когда думаешь, что знаешь уже всё, чья-то больная фантазия находит способ тебя удивить.

Наблюдение за пытками для нормального человека – это тоже своего рода пытка. Но не того характера, чтобы её можно было сравнить с реальными страданиями, конечно. Да, мне было неприятно. Да, подташнивало. Да, приходилось контролировать порывы гнева. Но и только. Дискомфорт – не более.

К тому же, похоже, меня всё-таки щадили. Среди жертв в основном были взрослые мужчины. Чаще всего военные, в форме. Странно, правда? Почему мучения и убийства мужчин воспринимаются легче, чем женщин или детей? Риторический вопрос. Я-то понимаю почему. И в какой-то степени был благодарен «врачам» за то, что не показывали мне то, против чего поставить ментальный «барьер» было бы гораздо сложнее.

Но всё неприятное рано или поздно заканчивается. Экран погас. Снова загорелся яркий свет. Откуда-то вошёл второй «доктор» с распечаткой в руке.

– Уже? – спросил мой сопровождающий.

– Да, – кивнул «доктор», – расшифровка готова. Он точно, на сто процентов наш. Больше того – он обладает удивительно высоким порогом устойчивости. Я однозначно рекомендую стандарт А1.

– А1? – Сопровождающий удивлённо поднял брови. – Совершенно уверены?

– Да, – кивнул «доктор», – никаких сомнений. Можете отправлять его на учёбу.

Один из «врачей» склонился надо мной и разомкнул удерживающие кольца. Я выпрямился, рефлекторно растирая запястья. Врач снял маску, посмотрел на меня сочувственно, после чего сказал:

– Можете считать это началом обучения. Большинство новорождённых получают эту информацию дозированно. Сначала теорию. Потом, по мере роста боевых навыков и подготовки к передовой, больше и больше реальных материалов. Вам пришлось всё это освоить с ходу. Теперь вы знаете, кто наш враг. И почему ни в коем случае нельзя попадаться в плен. До того, как вы дойдёте до этого момента в вашей программе, скажу – то, что вы видели, это далеко не самое страшное. Этого достаточно для теста, но и только. То, что делают с пленными, – неизмеримо хуже. Процент тех, кто возвращается к нам, всё ниже. Большинство уверенно перерождаются на их стороне.

– Спасибо, – кивнул я, одеваясь. – Но, если честно, мне пока не очень всё понятно…

– Это нормально, – кивнул мой сопровождающий, после чего подошёл и протянул руку. – Я, кстати, Дмитрий. У нас принято без званий.

– Серёга, – ответил я на рукопожатие.

– Что ж, Серёга, – ухмыльнулся Дмитрий, – рад. Не скрою. А1! Кто бы мог подумать!

– Что такое А1? – спросил я.

– Категория обучения, – ответил сопровождающий. – Новорождённые сортируются по потенциалу, который определяют или командиры на месте, или спецы – вроде тех, которые работают тут. Большинство приходит в этот мир с В3 или Г1. Таких много в массовых рождениях, от пяти до ста человек. Но с нюансами, конечно, их тоже приходится просеивать, среди массовиков попадаются интересные экземпляры. Я, кстати, один из них. Нас было тридцать братьев. А ты родился один. Такие, как правило, имеют большой потенциал. Чаще всего – как снайперы. Реже – как разведчики или диверсанты. То, что относится к категории А2.

– А моя категория? – спросил я. – А1? Кто – мы?

– А вот это надо выяснять дальше. Штучный товар. Или лазутчики экстра-класса, или стратеги. То, чего нам сильно не хватает. В любом случае тебе нужно будет после обучения дорасти, начать раскрывать свой потенциал. Это невозможно без участия в реальных операциях. Как ты понимаешь, разведывательных и диверсионных, в тылу врага. Так что ты с ним познакомишься очень близко. Поэтому знай с самого начала, – он ткнул пальцем в погасший монитор, – что они такое и почему нельзя ни в коем случае попадать в плен.

В этот момент я вспомнил про заряд взрывчатки, который каптенармус назвал «вакидзаси». Что ж. Теперь, по крайней мере, понятно его практическое предназначение. Определённо, такой конец лучше того, что мне только что демонстрировали.

Дмитрий забрал распечатку у специалиста. Внимательно прочитал текст. Потом кивнул и сказал:

– Что ж. Придётся двигаться сегодня. А то меня начальство сожрёт, если я тебя не доставлю немедленно.

– Куда двигаться? – осторожно спросил я.

– Как куда? – осклабился Дмитрий. – В столицу сектора, конечно. Кадетка такого уровня есть только там. Я, кстати, буду твоим куратором весь первый уровень.

– Куратором так куратором. – Я пожал плечами и вслед за Дмитрием вышел из кабинета.

Глава 11

Иногда по ночам мне снилось, что я не пошёл к выходу из пещеры; что развернулся и, восстанавливая путь по памяти, двинулся обратно, наверх, к «замку». Конечно, в реальности этого просто не могло быть: человек не в состоянии отказаться от выхода на поверхность после долгого блуждания в подземелье, особенно когда не видит в этом особых рисков. Но всё равно – после таких снов пробуждение было особенно тяжёлым.

Я понимал, что там, наверху, тоже была ловушка, только ледяная – но всё равно тосковал. Новая Земля, даже внутри Аномалии, была совсем как привычный мир. Совершенно не похожий на то безумное место, где я оказался.

Люди приходили в этот мир уже взрослыми. Они обладали всеми необходимыми социальными навыками, включая знание языка. Причём язык в разных местностях этого мира был разным. Новорождённые, как правило, появлялись там, где их могли понять. Несмотря на наличие разных языков, тут не было понятия этнической или национальной принадлежности. Возможно, потому что разобщение было куда более прямым и значимым: здешнее человечество делилось всего на две части. Я интуитивно понимал, по какому именно признаку это разделение происходит; именно на него меня тестировали в первые дни после «рождения». Но самостоятельно сформулировать его точное определение вряд ли смог бы. По крайней мере так же хорошо, как это сделал инструктор по Общей доктрине. Он сказал, что «люди отличаются направлением эмпатии, умением чувствовать и сопереживать состоянию другого человека». Люди моей стороны, наблюдая за страданиями другого человека, испытывали дискомфорт. А те, с кем мы воевали, – удовольствие. Вот и вся разница.

Мужчин тут было значительно больше, чем женщин. Соотношение один к десяти как минимум. Но, учитывая способ появления людей на свет, традиционных семей тут не было, да и быть не могло. Как и детей. Так что дисбаланс этот не играл существенной роли в общественной жизни.

Интересно, что животные в этом мире жили и размножались вполне нормально – точно так же, как и у нас. Я узнал это довольно быстро, побывав на ферме, где проходил недельную трудовую вахту. И никого такое положение вещей не удивляло. Учёные считали, что человек – сложный продукт самоорганизации материи, возникающий в точках интерференции информационных эманаций биосферы. Религии же отдавали предпочтение креационизму. Да, тут было несколько конфессий, но разбираться в доктринальных нюансах у меня не было никакого желания. К счастью, религиоведение не относилось к обязательным предметам программы.

Экономика тут была плановой и мобилизационной. Что, в общем, неудивительно для мира вечной войны. Кстати, географически планета ничуть не напоминала Землю: очертания материков и океанов были совсем другими. А ещё тут не было смены времён года. Просто чем выше широта – тем холоднее. И боевые действия велись, разумеется, во всех климатических зонах. При этом продолжительность суток равнялась земной – двадцать четыре часа.

Тут не было естественных спутников. Поэтому ночи были тёмными. А ещё до относительно недавнего времени не было понятия года и месяца. Только научившись определять параллакс звёзд, местные учёные стали использовать годы для статистических подсчётов.

История этого мира – это история одной бесконечной войны. Она началась в те времена, когда люди приходили в мир, не зная письменности. Сражения велись дубинами, копьями, а то и просто голыми руками.

Постепенно орудия уничтожения усложнялись. Появлялись зачатки экономики. Чтобы производить более изощрённое оружие, ремесленникам требовалась ресурсная и технологическая база. Нужно было, чтобы племя производило достаточно еды и могло создавать всё более сложные технические приспособления. Хозяйство и технологии развивались – пока не поднялись до уровня, примерно соответствующего земному.

По официальной историографии, наша сторона три раза была близка к захвату контроля над всей сушей. Противник оставался только на архипелаге, расположенном в центре Южного моря – последней точки у полюса, которая блокировала захват Гор Недоступности на Крайнем Юге. По легенде, которую активно поддерживали все конфессии, в этих горах находится Замок Неба, захват которого положит конец войне. Но для того, чтобы попасть туда, нужен полный контроль над Горами Недоступности.

Когда я услышал про этот самый легендарный Замок – насторожился, конечно. Сразу подумал о руинах и башнях. Но, как объяснил инструктор по Общей доктрине, в наше время Замок считается скорее символом, чем реально существующим объектом. За всю историю его ни разу никто не видел. Да и в захвате Гор Недоступности нет никакого практического смысла – ведь на них невозможно жить и вообще вести какую-либо деятельность. Их высота больше двадцати километров. Туда даже подняться невозможно без специальных скафандров и запаса кислорода. Просто захват этих гор будет означать, что в мире не останется места для тех, кто принадлежит другой стороне.

При всей технической развитости этого мира тут не было ракетных технологий и ядерного оружия. Почему? Понятия не имею. Но спрашивать об этом инструкторов не стал. Не хотелось выдавать излишнюю осведомлённость. Своё происхождение я, конечно же, сохранял в тайне, потому что всё ещё надеялся отыскать способ попасть домой.

И самое главное. Люди тут не умирали. Точнее, не умирали окончательно – потому что в бою противника можно было уничтожить. Но потом все погибшие возрождались, той же ночью. Просто появлялись, буквально из воздуха, вблизи ближайшего расположения войск своей стороны. Отряхивались и шли спокойно по своим штатным местам – ужинать или спать, если время и обстановка позволяли.

Какой смысл при таком раскладе в захвате территорий и как можно одержать верх над противником? И вот тут начинается самое интересное. Оказывается, можно, и смысл есть. Частично это зависит от «сил природы», частично – от умения брать пленных. В истории бывали периоды, когда по каким-то причинам вдруг начинало «рождаться» больше наших. И наоборот. Учёные считают, что это связано с контролируемой территорией – чем она больше, тем больше шансов на появление «новорождённых». А ещё каждая сторона старалась «перевоспитывать» тех, кто попадал к ним в плен.

И если мы действовали, что называется, «мягко», применяя психотехнологии, исправляя направление эмпатии, то противник просто издевался над теми, кто попадал к нему в руки, – не давая, однако, захваченным погибать. Говорят, в некоторых случаях бесконечные пытки продолжились месяцами и даже годами. После такого значительная часть пленных перерождалась, оказываясь на той стороне. Лишь очень немногие возвращались к нам. Таких можно было узнать – по глазам и особой молчаливости. Их редко посылали на передовую – слишком велик был риск, что в запале боя они снова окажутся опасно близко к той грани, которая отделяет наших от врагов. Но из них получались очень хорошие инструкторы. Одно их присутствие было мощнейшим стимулом к тому, чтобы крайне прилежно относиться к усвоению военных премудростей.

И ещё. Почему-то об этом не принято говорить публично, но в ответ на прямой вопрос инструктор по Общей доктрине сказал, что иногда, в редких случаях, перерождение не случается. Человек просто исчезает. И чем старше человек – тем больше шансов у него однажды не переродиться.

Моя кадетка находилась в Пятиуголье, главном городе русскоязычного сектора нашей части мира. Города тут были довольно унылыми и напоминали огромные военные поселения. А то и что похуже.

Индивидуальные жилища занимали только высшее командование и элита из учёных. Остальные жили в казармах – огромных помещениях с койками, разделённых блоками по пятьдесят или по сто мест.

Такая скученность поначалу казалась мне опасной – слишком много условий для возникновения и стремительного развития эпидемий. Но вскоре выяснилась ещё одна особенность этого мира. Тут не было инфекционных болезней. Совсем. Никаких. Возможно, потому что у микробов просто не было шансов продержаться в организме достаточно долго до очередной гибели носителя. Хотя это тоже не объясняет всех странностей – некоторые учёные и особенно ценные специалисты на производствах могли годами не появляться на передовой. Для них воинская обязанность официально замещалась трудовой.

При этом медицина тут присутствовала, но в основном занималась лечением ран, полученных в бою. Мне показалось это странным: какой смысл в сложнейших операциях, если можно просто самоубиться и снова стать совершенно целым? Оказывается, дело было в важнейших постулатах морали нашей стороны. Прерывать жизнь можно только под непосредственной угрозой плена. Любой другой случай – жуткий грех, харам и непотребство. А ещё – прямая дорога на другую сторону.

По дороге к главному учебному корпусу я обычно заглядывал на спортплощадку – подтянуться пару раз, привести себя в тонус. Поначалу я надеялся завести какие-то знакомства, но напрасно: увидев мои знаки отличия, другие «новорождённые» норовили держаться от меня подальше. Странная реакция на самом деле, ведь прямого запрета не было. Но про стратегическую разведку ходили самые дикие слухи – будто кого-то удавалось даже забрасывать на ту сторону. А сделать это можно было, только доказав свою лояльность…

Было ли такое на самом деле, я спрашивать не рисковал. Зачем заранее ставить перед собой сложноразрешимые задачи? А пока приходилось утешать себя тем, что я найду способ вернуться в свой мир раньше, чем мне придётся делать что-то подобное внедрению. Для этого надо получить лишь чуть больше свободы, чем есть у кадетов.