Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012)

Однако если посмотреть на структуру тех, кто по-прежнему поддерживал изначальную необходимость ее проведения, можно увидеть не только внутреннюю неоднородность, но и явное преобладание сторонников социалистического строя.

На вопрос, «Как следовало проводить перестройку?», 27 % по-прежнему говорили, что ее вообще не надо было проводить. Еще 27 % полагали, что ее следовало проводить, не разрушая социалистического строя. При этом полагали, что «перестройку» надо было проводить так, как она проводилась 2 %, а 12 % считали, что надо было более решительно продвигаться к демократии и рынку западного типа. 18 % считали, что нужно было решительно продвигаться к рынку, не торопясь с введением демократии. В переложение на реалии второй половины 80-х годов это означало движение к рынку под руководством коммунистической партии, т. е. нечто подобное НЭПу 20-х или «китайскому варианту». 12 % затруднились с ответом на этот вопрос.

Таким образом, 27 % жестких противников перестройки в сумме с 27 % сторонников ее социалистического варианта, дают большинство общества и превалируют над суммой сторонников ее реализованного варианта (2 %) и более решительного западного варианта (12 %) более чем в три раза: 54 % против 14 %. Если даже, не вполне обосновано, к последним добавить 18 % сторонников «китайского пути», которые скорее должны быть отнесены к их противникам, все равно приходится признать, что число сторонников социалистической ориентации намного превосходило число сторонников капиталистического варианта развития.

Горбачев произнес немало сентенций на тему более чем спорной фразы Достоевского о том, что никакая гармония не стоит того, чтобы в ее основе лежала хоть одна слезинка ребенка. Предположим. А идея «перестройки» и «нового мышления» стоила той крови, к которой она привела? Стоила Карабаха? Стоила Ферганы? Стоила Абхазии, Осетии, Приднестровья? Стоила миллионов нищих? Стоила вымирания страны со скоростью миллион человек в год? Уж не будем вспоминать, что по архивным данным, все сталинские расстрельные приговоры по политическим статьям за 30 лет его власти насчитывают 800 тысяч человек…

Сейчас, спустя тридцать лет после начала «перестройки» отношение к ней не стало лучше. По данным Левада-центра[2 - http://www.levada.ru/press/2011012601.html] Горбачев сегодня получает «в целом положительных оценок» лишь 14 % – здесь даже не удалось выделить группу «очень положительных» – таких нет. В 2002 году, начиная с которого представлены данные – у него было 13 % положительных оценок. Положительная динамика отсутствует.

И отрицательные оценки превышают положительные уже почти втрое – 38 % – против 14 %. Нейтральных оценок 41 % против 39 % в 2002 году. И тоже 7 % тех, кто не знает, какими словами охарактеризовать свое отношение к нему – в 2002 году их было 2 %.

Только в такой ситуации нейтральное – это «не негативное». Нейтральное это презрительно-брезгливое. Полагающее сам объект оценки – не достойным твоего внимания. Оценочный бойкот.

И вот данные Левада-центра об отношении к самой его деятельности, к тому, что в исторической перспективе принесла их эпоха.

Положительные оценки набирают здесь 18 %. Отрицательные – 60. Причем если до 2005–2006 гг. первые подрастали, а вторые немного сокращались – то последнее пятилетие опять стали сокращаться первые и расти вторые.

В 2002 году положительные оценки составляли 19 % и к декабрю 2005 подросли до 23 %, и затем на сегодня упали до 18 %. Отрицательные в том же 2002 году составляли 66 %, к 2006 году сократились до 56 % и на сегодня вновь выросли до названных 60 %.

И объяснить это несложно. Потому что та жизнь, дорогу которой проложила «перестройка» – оказалась хуже, чем то, что было ею сломано.

А сломал – он. Горби. Потому что никогда не умел созидать – умел интриговать, предавать. Разрушать.

На общие реальные проблемы развития накладывался уже не просто субъективный (все эти моменты были рождены субъективным фактором) – а личный фактор – личная стилистика Горбачева.

Показателен, в частности, им же приводимый рассказ о его действиях в канун ратификации Беловежских соглашений. По его словам, он сделал все, чтобы не допустить ни распада страны, ни ратификации этих соглашений. Он, по его же словам, «даже» написал личное письмо каждому депутату каждого Верховного Совета каждой союзной республики, призывая не голосовать за ратификацию.

Горбачев говорит об этом, как о неком чуть ли не мужественном поступке – не понимая, что сам этот поступок может свидетельствовать лишь о его политической профнепригодности, непонимания природы политики и просто элементарной глупости. Потому что получение такого письма могло только стимулировать колеблющихся голосовать за ратификацию Беловежья. Поскольку с неизбежностью воспринималось не как довод, обращенный к разуму – а как свидетельство бессилия, свидетельство неспособности и неготовности доказать, что в стране существует власть и сила, способная принудить к исполнению закона и сохранить страну.

То есть одно это письмо демонстрировало, что союзная власть не может ни через посредничество между республиками решить вопрос сохранения Союзного государства, ни управлять экономическими и политическими процессами в нем, ни силой принудить к его сохранению.

Технология разрушения страны, в конечном счете, заключалась именно в субъективных и стилистических моментах существовавшего правления и проводимой политики, провоцировавшей центробежные тенденции и сепаратистские тренды.

Был обессмыслен и уничтожен смысловой ответ на то, зачем столь разнообразным народам нужно жить в одной стране. Уничтожен смысл этого совместного существования – причем без создания замещающего его нового. Была дискредитирована и уничтожена единственная существовавшая политическая структура гражданского общества, связывавшая воедино республики Союза. Элита была расколота и приведена в такое состояние, когда для ее республиканских компонентов разрыв с союзным центром и союзной элитой означал вопрос сохранения ее политического и статусного положения. Было остановлено исполнение государством своих основных функций.

И его сторонники (равно как и выигравшие от им совершенного), не имея доводов в его защиту, понимая, что реабилитировать его в глазах народов СССР/России невозможно, пытаются обратиться к другому арбитру – «международной общественности», которая его любит и ему рукоплещет. И заодно пытаются менять координаты его оценки: все черное и подлое, совершенное им, объявить светлым и добрым. Последнее вообще было одним из приемов «нового мышления» – менять оценки: все хорошее – назвать плохим. Все плохое – хорошим.

Как было у Родари в «Джельсамино в стране лжецов», где кошку нужно было называть собакой. А собаку – кошкой. Или в песенке Тристана в «Собаке на сене»: «Станет сразу все намного проще: девушка стройна, мы скажем: мощи! Умницу мы наречем уродкой, добрую объявим сумасбродкой. Ласковая – стало быть, липучка, Держит себя строго – значит, злючка. Назовем кокетливую шлюхой, Скажем про веселую – под мухой. Пухленькая – скоро лопнет с жиру, Щедрую перекрестим в транжиру». Вот оно – «новое мышление» в концентрате.

«Мировое сообщество» чествует Горбачева… Правильно делает, что чествует. Если бы, придя к власти в 1980 году Рональд Рейган к 1987-му довел США до глубокого экономического кризиса, поставил американский общественно-политический и социально-экономический строй на грань краха, распустил НАТО, позволил во Франции, Англии, Италии и т. д. прийти к власти коммунистам и установить советскую власть, заодно согласившись на аннексию Западной Германии Германской Демократической Республикой с отменой в первой частной собственности, мы тоже считали бы его великим героем, свершившим мечты нашей юности.

ГДР объявила бы его «лучшим немцем», а Эрих Хонеккер считал бы лучшим другом. И юбилеи его в Москве, Варшаве, Софии, Берлине, Праге отмечали бы куда с большей яркостью, чем это было сделано по отношению к Горбачеву в «Альберт-холле». Естественно, было две мировые системы, конкурирующие друг с другом. И тут лидер одной из них свою систему и «империю» обрушивает – и подает ее как лакомство на стол «пира победителей» – со всеми ее богатствами, оружием и ресурсами: понятно, что победившая сторона будет воздавать ему почести. В душе презирая: ну не любят люди предателей.

И даже когда Горбачев что-то пытался сделать, всегда оказывался в роли того китайского императора, который однажды, не подумав, пожелал, чтобы все, к чему он прикоснется превращалось в золото. И умер от голода, потому что и хлеб, который он хотел положить в рот, становился золотом.

Только у Горбачева все, к чему он прикасался, становилось не золотом – фекалиями.

И он до сих пор этим гордится – ведь у другого не получилось бы.

Как для того, чтобы сжечь эфесский храм – надо было, чтобы появился Герострат.

Горбачев – тоже Герострат. Чье имя любой порядочный человек еще в течение веков будет произносить с презрением и брезгливостью.

Хотя – ведь есть и те, кто от этого выиграл. Это использовал. На этом нажился. Они, конечно, будут ему благодарны. Только они как были, так и остаются и останутся в поразительном меньшинстве.

Несостоявшийся

В 70-е годы по стране о Шеварднадзе ходили тихие (вполголоса передаваемые) легенды. О том, как он, будучи министром внутренних дел Грузии раскрыл глубокую коррупционную систему, созданную и возглавляемую прежним Первым секретарем ЦК Компартии Грузии Василием Мжаванадзе. Как тайно доложил об этом руководству СССР. Чуть ли не конспиративно был перевезен в Москву для обеспечения его безопасности. Как чуть ли не в ходе спецоперации снимали прежнего лидера республики и назначали на его место «борца с коррупцией».

И как, возглавив республику, четный и бескорыстный выходец генерал милиции развернул борьбу с теми, кто не хотел жить честно. Был даже снят четырехсерийный художественный фильм, как считалось – о начале карьеры Шеварднадзе: когда он, будучи секретарем сельского райкома партии, вступает в борьбу с местными дельцами теневой экономики. Поэтому, когда летом 1985 года, на фоне ожиданий наведения порядка и обновления общества Шеварднадзе сначала из кандидатов стал членом Политбюро ЦК КПСС, а затем возглавил МИД, в целом это рассматривалось как примета оздоровления.

Правда, и изначально все было несколько не так, как рассказывалось. Выходцем из МВД он был весьма условно: начав карьеру в 1946 году инструктором райкома комсомола, он до 1961 года успешно делал карьеру в грузинском комсомоле. В 1956 году, после направленного на защиту памяти о Сталине восстания грузинского комсомола, руководство его ЦК стали менять, и Шеварднадзе стал вторым, а с 1957 по 1961 год – первым секретарем ЦК ЛКСМ Грузии. Тогда познакомился с Горбачевым, который в 1955–1962 гг. был вторым, а затем первым секретарем соседнего с Грузией Ставропольского крайкома ВЛКСМ. После этого он три года пробыл на третьестепенных партийных должностях в Грузии и с началом нового витка ротации кадров в 1964 г. им решили укрепить министерство охраны общественного порядка (затем – МВД) Грузии, где он пробыл до 1972 года, когда обвинил в коррупции Мжаванадзе, и сумел заменить последнего на должности Первого Секретаря ЦК.

И потом действительно была чистка кадров по всей республике – за первые полтора года он освободил от занимаемых постов 20 министров, 44 секретаря райкомов, 3 секретарей горкомов, 10 председателей райисполкомов и их заместителей, назначив на их места своих доверенных людей. По ряду данных, до 1978 года им за пять первых лет на новом посту, было арестовано более 30 тысяч человек, половина из которых являлись членами КПСС и ещё 40 тысяч были освобождены от своих постов. Кто-то из них был и коррупционером. Кто-то – просто оказался в конфликте с ним с прежних времен. Кого-то он снял, как ранее назначенных Мжаванадзе. Кто-то – за то, что просто позволял себе усомниться в его управленческих решениях.

Но, безусловно, он умел налаживать отношения с вышестоящими руководителями и вписываться в требования той среды и системы, в которой работал. Поэтому Грузия при нем процветала. С одной стороны – как и вся страна в то время. С другой – еще больше, поскольку добиваться льгот для нее он умел. Даже на одном из торжественных мероприятий, чтобы польстить Центру, объявил, что отныне «Солнце для Грузии восходит с Севера». В ответ на что ему пришлют компас с запиской, где было одно слово: «Проверь!».

Уже позже, когда Горбачев затеет свою первую авантюру в виде «антиалкогольной кампании», среди прочего – ужесточит меры по борьбе с самогоноварением и сократит производство спиртных напитков – ограничения коснуться чего угодно, кроме производства и самогоноварения чачи, для которой сделают исключение, как для предмета особого национального значения.

Он умел главное: умел нравиться начальству и партнерам. Умел вписываться в баланс сил. Умел думать о себе, продвигаться вперед и награждать верных ему.

Когда он возглавил МИД СССР – продолжил то, что делал раньше: стал вписываться в ситуацию, производить впечатление – и нравиться.

Но теперь уже нужно было нравиться не Брежневу, Косыгину и Щелокову. Нравиться нужно было Горбачеву и его помощникам. Диктовавшим тому нескончаемые писания на тему «нового мышления». То есть о том, как делать все не в согласии со здравым смыслом, интересами страны и научными требованиями – а наоборот. И чтобы выглядело чем-то новым, смелым и необычным. Шеварднадзе умел играть по правилам. И умел нравиться.

На фоне Андрея Громыко, прозванного на Западе «мистер Нет», за жесткое отстаивание интересов страны и умение изматывать партнеров по переговорам, когда у них уже не хватало психологических сил возражать на его требования – на этом фоне улыбчивый, широкий, и со всем согласный Шеварднадзе – был настоящим соловьем «нового мышления». Он всегда готов был улыбнуться, встретиться в неформальной обстановке – и на все согласиться. С ним очень приятно было иметь дело. Он был хитрый «лис Эдуард». И он быстро понял, что именно на этом пути – пути обаяния и согласия на все, – можно не только быть приятным новому Генсеку и особенно его жене. Можно выглядеть предельно комплиментарно для ватаги «прорабов перестройки» присвоивших себе право делить людей на «консерваторов» и «реформаторов», «сталинистов» и «демократов», «рукопожатных» и «достойных» – и «нерукопожатных» и «недостойных». Его зачислили в «реформаторы», «демократы» и «рукопожатные».

Но он был очень хитрый и понял больше: главное – нравиться даже не Горбачеву и московским авантюристам, главное нравиться мировым лидерам. И он их очаровывал. И делал дорогие подарки. Кто-то говорит, что дарил и дорогие перстни. Сложно сказать – скорее – дарили ему. А он дарил свои подписи под соглашениями, выгодными политикам Запада. Невыгодными СССР. Но выглядело это чуть ли не как прорыв: соглашение за соглашением. Договоренность за договоренностью. Консульства и представительства. Никто из непрофессионалов не вникал в вопрос, о чем эти соглашения. Радовались их числу. Профессионалы тоже не вникали – они с первого взгляда видели, что творится нечто невообразимое – и держались за голову. Но сказать ничего не могли: все равно лишь ославят консерваторами и «ястребами Холодной войны».

Он подписал с США договоренности, уменьшавшие возможности СССР в развитии своих ядерных технологий и позволявшие американцам контролировать эти процессы на территории СССР. С ФРГ – позволявшие последней открыть свою резидентуру в Киеве. Опять с американцами – соглашение об обязательствах СССР прекратить поддержку союзного правительства Афганистана. Затем подарил США часть акватории Берингова моря.

В мае 1989 года он приехал с комиссией в Грузию, чтобы расследовать события 9 апреля. И хотя ситуация уже была урегулирована – именно Шеварднадзе начал вновь разжигать скандал вокруг нее, отменил введенное в Тбилиси чрезвычайное положение – и дал команду и возможность информационно атаковать и руководство республики, и армию за их действия по наведению порядка в городе.

Дело в том, что когда Горбачев забирал его в Москву, генсек поинтересовался, кого Шеварднадзе предлагает оставить во главе ЦК республики вместо себя. У Шеварднадзе были два секретаря ЦК, которые могли бы его заменить: Патиашвили и Хабиашвили. Он предложил второго. Горбачев, естественно, выбрал первого. И тот, Джумбер Патиашвили, возглавив ЦК, в духе времени начал шаг за шагом распутывать нити коррупции, которые остались от Шеварднадзе. К 1989 году Хабиашвили оказался под следствием – и начал давать показания. Против Шеварднадзе.

Патиашвили же, проводя взвешенный курс, одновременно и отстаивая интересы Грузии, и сохраняя интернационалистскую линию и ориентацию на сохранение Союза с осени 1988 года обрел в Грузии особую популярность.

Для Шеварднадзе он становился опасен – и, позволив развиться в самой Грузии истерике по поводу событий 9 апреля и объявив виновными в них руководство армии и Патиашвили, «хитрый лис» избавлялся от опасного лидера республики. На самом деле, «трагедия 9 апреля» – пропагандистский миф, созданный Шеварднадзе. От непосредственно действий военных в тот день не погиб ни один человек. Но потом этот миф был подкреплен фальсификациями комиссии Собчака и утвержден под давлением противников СССР решениями Съезда депутатов. Что привело к победе на выборах 1990 года националиста Гамсахурдия и отделению Грузии от СССР.

К осени 1990 года для Шеварднадзе уже не было места в Грузии – но он чувствовал себя дискомфортно и в Москве. Он понимал, что либо в стране нужно твердой рукой наводить порядок – либо пребывание в руководстве СССР может через некоторое время стать опасным. Но еще он к этому времени понимал, в частности, что и порядок наводить может быть опасно – и главное, что опасным становится сам Горбачев, способный на любой предательство.

Шеварднадзе знал, что был план отрешения Горбачева от должности на Съезде депутатов СССР в декабре 1990 года. И ждал, чем это окончится. Но, когда замысел, по ряду причин о которых нужно говорить особо, не удался (в решительный момент испугался Николай Рыжков, который должен был быть избран на пост Президента СССР) – Шеварднадзе понял, что пора выходить из игры и публично заявил о своей отставке, сказав, что в стране готовится переворот и диктатура, в которых он принимать участия не хочет. Дело в том, что Горбачев планировал его рекомендовать на введенный пост вице-президента страны, который в итоге достался Янаеву – и хитрый Шеварднадзе понял, для чего это делается. И что Горбачев поручит ему ввести чрезвычайное положение – но, скорее всего, его же и предаст. Денег у него было достаточно, подарки от зарубежных лидеров были разнообразны – и пенсия Шеварднадзе не пугала.

Но к осени 1991 года он был не нужен уже никому – ни в Тбилиси, ни в Москве. Союз был разделен на части. А ведомая Гамсахурдия Грузия не вошла даже в СНГ. В Тбилиси последним были недовольны слишком многие. Экономика рушилась. В Осетии была развязана гражданская война – и она, и Абхазия заявили, что если Грузия выходит из СССР, то они имеют право выйти из Грузии – кстати, из СССР эти республики выйти отказались. В Тбилиси жить становилось просто невозможно. Но оппозиция, состоявшая из националистов, социалистов, сторонников союза с Россией и много кого еще – была не организована и одни ее участники были не согласны признать других лидерами. И тогда пресс-секретарь Круглого стола, в рамках которого осуществлялись консультации оппозиционных сил, выдвинула идею призвания Шеварднадзе – и убедила в ней и лидеров партий, и лидеров боевых подразделений – Иоселиани и Китовани. Страна приняла возвращаемого Шеварднадзе, потому что видела в нем образ той «Золотой Грузии» и ее процветания, которое было связано с расцветом СССР, и ждала, что бывший лидер компартии вернет его республике. Поскольку пресс-секретарь была сторонником восстановления единства Союза, ей удалось добиться от Шеварднадзе вступления в СНГ – но именно как сторонник Союза, как противник и пророссийский политик она воспринималась Китовани и Иоселиани – и была удалена под их давлением из руководства и вынуждена уехать в Россию.

Китовани и Шеварднадзе втянули Грузию в войну в Абхазии, когда бывший Первый секретарь и будущий второй Президент был в последний момент спасен от плена в Сухуми и вывезен в Тбилиси отрядом российской морской пехоты.

Шаг за шагом Шеварднадзе избавился от всех, кто привел его к власти в 1992 году, но оказалось, что вернуть Грузии благоденствие, утраченное благодаря ему с Горбачевым – не способен.