– Особенно вояков повстанческой армии, – заметил пан Тюха.
– Ничего ты не понимаешь, – осадила его Леся. – Червоний – то любов, а чорний – то журба.
Между тем в наушниках панк-купидона зазвучал задорный голос радио-диджея: «А сейчас послушайте незаслуженно забытый шлягер 60-х годов прошлого века «А у нас во дворе».
Незамысловатую мелодию этой песенки Серж никогда раньше не слышал, поскольку родился гораздо позже, а вот голос певца показался ему до боли знакомым:
Обо всем позабыв, я слежу из окна
И не знаю, зачем мне она так нужна.
Вид у девушки, и правда, был скорее минорный, чем фривольный. Она была чем-то удручена, о чём говорил её поникший, устремлённый в себя взгляд и застывший на лице эмоджи в виде печального смайлика с опущенными вниз уголками рта.
Грусть на её лице сразу заметила и молодая цыганка в длинной пышной юбке с красными маками на чёрном фоне. Мигом распознав в девушке будущую жертву, она тотчас пристала к ней, как банный лист:
– Постой, милая. Вижу, проблема у тебя. Такая умница, красавица, а счастья нету. Дай погадаю тебе…
– Отстань! – отмахнулась девушка и, чтобы избавиться от назойливой цыганки, свернула к переходу, возле которого стоял зелёный бусик с алой надписью "Love Tour" и фиолетовый кабриолет "Porschе", в котором сидел импозантный мужчина в красном пиджаке и с розовым цилиндром на голове.
Моргнув жёлтым, одноногий циклоп, глядел уже зелёным глазом. Микроавтобус медленно тронулся с места. Переплывая из окна в окно, отражённое лицо русоволосой девушки странным образом накладывалось на лица сидевших внутри лав-туристов с зелёными листиками на груди. За широкими стёклами те чувствовали себя в безопасности перед незнакомым городом и как бы свысока взирали на прохожих.
Один из них, симпатичный молодой человек, зачем-то скрывавший своё лицо за солнцезащитными очками, неожиданно улыбнулся ей одними губами. Девушка в алой блузке и чёрной юбке подслеповато прищурилась, и губы её в ответ также приобрели вид улыбающегося смайлика
В ушах Сержа в это время раздавалось:
Я гляжу ей вслед: ничего в ней нет.
А я все гляжу, глаз не отвожу.
Неожиданно запястья девушки коснулась старая цыганка в синей юбке с жёлтыми тюльпанами.
– Постой, Оксана, дай ручку мне…
Оксана изумилась.
– Откуда знаешь, как меня зовут?
– Я всё знаю, всё тебе скажу, ничего не утаю.
В ушах Сержа вновь послышался голос радио-диджея: «Радио Ностальжи. Прозвучала песня в исполнении Озона». Мирно сидевший в своём кресле панк-купидон неожиданно выругался на весь салон:
– *лять! Четыре года, сука, без Озона, и вот опять!
Тем временем, цыганка пророчествовала, удерживая девушку за руку:
– Вижу, – замужем ты…
Оксана изумилась ещё больше. Её брови поднялись так, что складки на животе подтянулись сами собой.
– Как узнала, у меня ж нет кольца.
– Я всё знаю, что было, что будет, – склонилась старая цыганка над её ладонью, с первого же взгляда обнаружив светлый след от кольца на её безымянном пальце, – замужем ты, но мужа не любишь. Ушла от него. Полюбишь ты скоро чужого, не местного. Дай руку другую. Вижу – беда тебе будет большая. Проклятье на тебе. Только золотом отвести можно.
– Да нет у меня золота.
– Вижу в реке тебя, – шепнула ей на ухо молодая цыганка, зашедшая справа, – скоро утонешь.
– Неужели? – отстранилась от неё Оксана.
– Беги скорей домой, – потребовала старая цыганка, – неси любое золото, тогда беду отведу.
– Я же сказала, ничего у меня нет. Я только что приехала сюда. К сестре в гости.
– Не жалей. Смотри, проклятье на тебе останется, – грозно пообещала ей третья, в коричневой юбке с красными розами.
– А серёжки, – погладила её по плечу первая, – снимай серёжки тогда золотые.
– Матерь Божья Пречиста, – в отчаянии прошептала Оксана, не зная, что делать.
– Снимай, а то вся почернеешь! – посулила ей третья, подступившая слева.
– У меня только одна серёжка осталась, – как бы извиняясь, соврала она.
– Тем более, не жалей, – уставилась в глаза ей старая цыганка, – и матерь божья дарует тебе милость.
Отведя в сторону длинные русые волосы, пальцы Оксаны невольно сами потянулись к мочке левого уха. Сняв серёжку, отлитую в форме сердечка, она протянула её старой цыганке.
– Заверни её теперь в бумажку, – сказала та.
– Какую ещё бумажку? – не поняла Оксана.
– В денежную. В самую крупную купюру, что у тебя есть.
Оксана вынула из бокового кармашка сумки двадцать гривен.
– Мало, – мотнула головой старая. – Крупную, я сказала. Это для дела надо.
Оксана вздохнула и вытащила из другого кармашка заначку в двести гривен.
– Заворачивай скорее!
Завернув золотую серёжку в розовую купюру, Оксана сложила её квадратиком и отдала «лесю» цыганке. Взяв свёрнутый пакетик, та поочерёдно приложила его к животу, к груди и ко лбу Оксаны, а затем к левому и правому плечу, сопровождая сие действие скороговоркой:
– Даю тебе счастье, даю тебе любовь, даю тебе разум. Не на год, не на два, а на все века. Забираю от тебя проклятье, забираю от тебя беду. Да сгинут они навсегда.
Дунув на свёрток, она мигом сунула его в один из потайных карманов своей объёмной юбки.
– Всё, иди, – добавила она, – и ни о чём не жалей. Всё что отдала, вернётся к тебе вдвойне.