Love Tour

Это раздвоение так меня угнетало, что вскоре я напрочь отказался от своих «халтурных книг» (их вы не найдете в википедии и не увидите в моей официальной библиографии), потом от родного города, затем от своих многочисленных родителей, (я бросил их всех на произвол судьбы и сбежал в мать городов руских). Слава богу, что меня приютил там мой друг Юлий, за что я ему безмерно благодарен. Потом, правда, я перебрался в сельскую развалюху, где и живу до сих пор. И, наконец, я отказался от родного языка. Свой последний роман «Сивая Кобыла» я написал уже на мове, на котором пять лет назад и двух слов не мог связать.

Он прослезился, но поскольку руки были заняты, две слезинки так и застыли у него на щеке.

– Каждый одержим своим демоном, – продолжил он. – Кто-то, подобно Фаусту, выбирает себе Мефистофеля, а кто-то Морока – демона обмана и беса в маске смерти, который морочит мне голову уже много лет. Благодаря ему я вижу то, чего нет, и всякий раз даже родные люди не узнают меня. Поэтому я и пришел к Богу. Я стал церковнослужителем и несколько лет подрабатывал звонарем в Преображенском соборе.

Я никогда раньше не задумывался, по ком звонит мой колокол. Ранее он звонил одной земле, а теперь он звонит другой. Когда в Донецк зашли вооружённые люди, я не мог идти их убивать, я ведь писатель, а не солдат, и оружия у меня нет. Но делать что-то нужно? И поэтому каждый день я пел на колокольне: «Ще не вмерла», – он всхлипнул, и по лицу его вновь потекли слёзы, – а после того, как я уехал оттуда, меня не стало, я умер, но почему-то живу. Меня нет, но я… Господи, собери нас двоих воедино и укрепи! – Разорвав круг, он вдруг широко перекрестился, после чего вновь подал руки Хелен и Тюхе. – Как видите, я теперь в полном здравии, но иногда бывают рецидивы. Поэтому мне сейчас не до любви. Но я надеюсь на лучшее.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Агния. – Ну, а теперь ваша очередь, – обратилась она к следующей участнице.

– Меня зовут Леся Мудра, и я не психопатка (мило улыбнулась всем она). Хотя и подвержена всяческим депрессиям, которые периодически волнами накатывают на меня. Сама я из Днепра, но как поэтесса сформировалась в столице. Пробовала себя сначала в патриотической поэзии. Но поняла – не моё. Я стихийная и часто люблю плыть против течения. Мне захотелось звучать естественно. Такой и стала для меня эротическая поэзия (её глаза на миг широко раскрылись и округлились). Даже диссертацию защитила на эту тему, что было непросто. Так что я, в какой-то степени кандидат эротических наук. Теперь же подобные диссертации уже посвящают мне, называя меня женщиной-метафорой, и рисуют картины, где я изображена сиреной-русалкой с крыльями, как у ангела, и с короной на голове. И даже сравнивают с несравненной Ульяной, которую я держу сейчас за руку.

– Так это вы и есть та самая Леся? – с удивлением посмотрела на неё фурия Ульяна и в привычной своей манере, разделяя чуть ли не каждое последующее слово с нарастающей злобной интонацией, неприятным голосом продолжила, – с которой меня постоянно-сравнивает … и ставит-в-один-ряд-со-мной … этот-странный-критик-Родик?

– Как видите, – смутилась поэтесса Леся.

– Всё понятно, – с изысканным волынским пренебрежением в голосе произнесла порнографическая писательница и с галицким гонором повела головой.

Что ей было понятно, было не понятно. Леся с недоумением посмотрела на неё и горделиво ответила:

– Простите, Ульяна, но я ни с кем не конкурирую. Конкурируют всегда со мной. Я всегда хотела быть ни на кого не похожей и неповторимой (снова этот безумно-кокетливый взгляд внутрь себя), даже в театральный собиралась поступать. Поскольку кое-кто уверил меня в том, что я владею чарующим голосом сирены. Но родители были против, поэтому пришлось идти на филологию, о чём до сих пор жалею: такая актриса во мне умерла.

Когда я читаю со сцены свои стихи, я без всякого преувеличения испытываю настоящий оргазм. Это такое удовольствие – чувствовать, как публика заходится от твоих слов в экстазе, который тут же возвращается к тебе и полностью захватывает тебя с испода.

Я люблю быть эпатажной. Меня нисколько не волнует, что обо мне подумают или скажут. И хотя многие мои стихи посвящены эротике и любви, самой мне, как ни странно, не удалось, к сожалению, (она вздохнула) до сих пор испытать ни этой эротики, ни настоящих чувств. Вот почему я здесь. Надеюсь, мне здесь повезет больше.

– Мы тоже на это надеемся, – сказала Агния и кивнула Ульяне, – теперь ваша очередь.

– Сразу обещаю, – предупредила всех Ульяна Зазбручко, – говорить я буду долго и нудно, поэтому старайтесь не заснуть. При этом самое главное: руки мои должны быть свободны, без рук говорить я не могу.

Она резко разорвала круг, бросив руки Леси и Кармы, и подняла кверху свои, изготовив их, как хормейстер перед собравшимся на сцене хором.

– Остановить меня, когда я говорю, невозможно! Еще не родился тот человек, который смог бы переговорить меня и убедить, даже если я не права.

И вот её пальцы ожили, закружились, задвигались, как у сурдопереводчицы на экране зомбовизора.

– Сами понимаете, если уж я влезла в танк, то поеду напролом, поэтому, чтобы я остановилась, девочки, – обратилась она к Лесе и Карме, – просто возьмите меня за руки, и только тогда, возможно, я и замолчу. Прежде всего, леди и джентльмены, я хотела бы отметить, что я на личном примере олицетворяю собой соборность нашей страны, то есть «восток и запад вместе», поскольку отец мой женился на «схиднячке», а мама вышла замуж за «западенца».

Смотреть за руками гневной фурии было одно удовольствие: она то выбрасывала их вперёд, то била ими себя в грудь, то разводила их в стороны, как дирижёрка в оркестре, обращавшаяся попеременно то к духовым, то к струнным, то к ударным.

– Отца моего как буржуазного националиста сослали в Сибирь на вечное поселение, но вскоре реабилитировали, и мать моя поехала вместе с ним на Волынь. Там я и родилась, в тех краях, где провела свое детство Леся Украинка, на той границе двух империй по реке Збруч, которая отделяла «восточные кресы» Речи Посполитой от западных рубежей Малой Руси, где проходила граница оседлости евреев и где случилась потом страшная волынская резня. Именно от той земли – за Збручем – и произошла моя фамилия Зазбручко.

Мерными взмахами рук она привлекала к себе внимание, интонируя и разделяя каждое слово в бесконечной веренице её слов, словно препод перед неразумными студентами, следящая за тем, чтобы те успевали записывать за ней.

– Я уже в девять лет знала, что буду писательницей. Читать я начала с двух лет, а сочинять стихи с пяти, когда ещё не умела писать. В детстве я часто представляла себя Винни Пухом, потому что он тоже все время сочинял стихи, всякие там пыхтелки и сопелки. Но больше всего мне нравился Кролик, поскольку он всё время болтал на всякие философские темы. Видимо, поэтому я и закончила вскоре с отличием философский факультет.

– Благодарю вас, – прервала её выступление Агния, – теперь слушаем следующую участницу.

– Нет, что вы, что вы! – замахала на неё руками Ульяна. – Я ведь только начала. И не спорьте со мной! Спорить со мной бесполезно. Я никогда не признаюсь, что я не права! Все считают меня огромной занозой в заднице, потому что я всех критикую. И, действительно, я очень придирчивая, а всё потому, что я хочу во всем достичь недостижимого совершенства, и ещё потому, что очень люблю раздавать всем ненужные советы, а это многим не нравится, особенно, когда я с видом напыщенной профессорки смотрю на всех, как на учеников младших классов… Вот такая я жуткая педантка, придира и ханжа.

Но я ни в коем случае не психопатка и не истеричка. Хотя многие меня на дух не переносят. А всё потому, что я никого не люблю, кроме самой себя. И, прежде всего, секретные службы, которые постоянно следят за мной из-за угла. Сначала это были нкаведисты, затем кгбшники, потом црушники, а теперь ещё и сбушники. Но больше всех меня преследует Мишка-венеролог. Я, видимо, вызываю у него стойкую идиосинкразию. Как только он не обзывает меня: и злобной провокаторшей, и дипломированной невеждой с примитивным совковым мышлением, и самым вредным явлением в малоруской культуре! За то, что я, видите ли, с умным видом несу всякую чушь. Его ехидное лицо с моноклем мне видится чуть ли не на каждом шагу. Кое-кто считает, что это паранойя. Но я хочу заверить всех, что это не так.

Все леди и джентльмены бурно зааплодировали ей в надежде, что это были последние слова её спича, но надеждам собравшихся не суждено было сбыться.

– Следите за моими руками! – прервала их овации Ульяна. – Я вижу, cari amici, что здесь собрались самые скандальные и эпатажные личности велгалита, чьи лица давно уже украшают школьные классы и библиотечные залы. Там, где раньше висели портреты Шевченко, Франко и Леси Украинки, теперь висят портреты Сержа, Тюхи и Кармы. Но мой портрет висит на самом видном месте.

Отсюда вывод, дорогие мои члены и вагины, более скандальной, чем я, нет. Ещё никому не удалось переплюнуть меня, хотя некоторые красавцы с голыми торсами из календаря молодых писателей и утверждают, что книги мои абсолютно нечитабельные и слишком сложны для понимания, и даже показательно выбрасывают их в мусорное ведро.

– Это потому, что они ещё не доросли до вашего уровня, – с сарказмом заметил сатир Юлий. – Мне кажется, вы специально пишете так витиевато, чтобы задавить их своим интеллектом.

– Да, – усмехнулась Ульяна, – я интеллектуальный сноб и не скрываю этого.

– Ну, не знаю, – пожала плечами Эвелина. – Я, например, ожидала от ваших «Философских исследований волынского секса» гораздо большего. Такое название заманчивое. Но я заснула на второй странице.

– Просто я очень не люблю такой знак препинания, как точка, – ответила ей Ульяна. – Для меня поставить точку – это табу, я своего рода волынская версия Молли Блум, но если её поток сознания простирался на сорок страниц, то в первой книге я довела эту безудержную лавину до 150, а во второй – до 830.

Поэтому одни критики называют мои романы "словесным поносом" недовольной жизнью женщины, а другие скабрёзно замечают, что если бы авторшу хоть раз хорошенько отымели, то она бы про «это» никогда не писала.

На самом деле, сексуальное удовлетворение я получаю только от мовы. Именно мова – герой моего романа! Вот такой нетрадиционный секс и является настоящим объектом моих философских исследований. И даже нынешний гетман Блазень, на которого я вылила не одну бочку дерьма, и то порекомендовал всем читать мой роман во время карантина.

– Вот ту толстую и нудную книгу? – не выдержал пан Тюха, который весьма скептично относился к творчеству порнографической писательницы, – где одно предложение на две страницы, и пока дочитаешь до конца, забываешь о том, что было вначале?

– Ваше мнение мне, если честно, до одного места! – мигом поставила его на место фурия. – Единственно, что меня волнует, неужели вам удалось дочитать эти две странички до конца?

– Пытался, если честно, – ответил Тюха, – но не смог. Это не по мне. Я, конечно, мазохист…но не до такой же степени. Я привык получать удовольствие от чтения, а не мучиться от каждой строчки.

– Можно подумать, вы сами что-то путное написали, – разозлилась Ульяна.

– У меня нет нудных книг, – живо парировал Тюха, – чего нельзя сказать о ваших…

– Я тоже когда-то пробовал вас читать, – поддержал его Серж, – и так увлёкся, что вскоре и сам стал писать очень длинные и мутные тексты в стиле африканских сказок: начинал за здравие, а заканчивал за упокой. Но после того, как меня стали упрекать, что читать меня стало невозможно, я понял, что пошёл не тем путём и переключился на написание песен с матюками.

– Честно говоря, я не осилила ни одной из твоих книжек прозы, Серж, – призналась Ульяна, – что наводит на мысль, что подражание мне, действительно, ни к чему хорошему не приводит.

– Теперь ваша очередь, Карма, – вновь прервала фурию Агния, видя, что начинается очередной срач.

Гарпия с гурией тотчас схватили Ульяну за руки, как та и предлагала им пять минут назад, и вновь образовали круг. Фурия, оставшись без поддерживающей её монолог жестикуляции, тотчас замолчала.

– И почему мы раньше этого не сделали? – вполголоса заметила гарпия и продолжила. – Ну, что, меня зовут Карма, и я совсем не параноичка. Хотя мне постоянно мерещатся ватники и ватницы-мутантки. Куда бы я не пошла, они повсюду преследуют меня. Я даже сбежала от них в Париж, но они и там меня нашли. Только приобрели иную форму.

– Какую? – спросила гурия Леся.

– Форму жёлтых жилетов. Видно, такая уж у меня карма.

– А откуда у вас такое необычное имя? – спросила наяда Эвелина.

– Так, сука, назвала меня мама в пику папе, который очень хотел назвать меня Кармен. Видимо, он хотел, чтобы я всю жизнь танцевала танго и фламенко. Но не так сталося, як гадалося. Назло ему я запела и стала фам фаталь.

– Кем? – не понял силен Влад, оттопырив ухо: ему послышалось фифа та.