Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая

– Сплетни? Так это все неправда?

– Ну, почему неправда? Правда. В сплетнях не обязательно содержится ложь. Дело в другом: сплетни, или, если вам так больше нравится, нескромные разговоры – это хороший материал для беллетристов.

Чем насолили Сержу эти беллетристы, Аня понятия не имела, но это слово было произнесено таким тоном, что она поежилась: какой же глубины и силы может достичь презрение или неприязнь Сержа? И, право, лучше этого не знать.

– Проблема в том, – продолжал он, – что вся эта трепология, которую многие принимают за историю, не говорит о главном, существенном. Все это – просто скольжение по верхам, когда за деревьями фактов и красочных деталей, которые производят на простецов впечатление энциклопедической эрудиции, не видно леса реальных причин и следствий, мотивов, внутренних пружин тех или иных событий. Но для этого надо углубляться, анализировать. А это – не ходовой товар. Так и Варфоломеевская ночь – то, что действительно важно.

Варфоломеевская ночь? Аня помнила об этом событии смутно, хотя в свое время в гимназии у нее была по истории единица.[24 - В Германии – высшая оценка.] Кажется, какая-то резня по религиозным мотивам?

– Что вы знаете о Варфоломеевской ночи? – спросил Серж.

Аня растерялась. Совсем не хотелось представать перед Сержем невеждой и недоучкой. Но она ответила честно:

– Мало. Знаю, что это была резня…

Неожиданно в Анином сознании, удивительно вовремя, всплыло слово:

– Гугенотов, – договорила она.

Уф! Ей казалось, что она даже немного вспотела от напряжения. Но Серж только кивнул головой.

– Да, гугенотов, – подтвердил он. – Так во Франции называли протестантов, точнее, кальвинистов. Их тогда в Королевстве Золотых Лилий было много. Но главное – это не количество, а качество. Какие имена! Лучшие люди Франции. Достаточно сказать, что из всего семейства Бурбонов только один – кардинал Шарль де Бурбон, оставался в лоне католической церкви. И они были сильны: у них была хорошо организованная и хорошо вооруженная армия, они контролировали несколько важных укрепленных городов, в том числе Ла-Рошель[25 - Ла-Рошель – город на юго-западе Франции, порт на берегу Атлантического океана. Осада Ла-Рошели упоминается в романе А. Дюма «Три мушкетера».], ставшую в последствии столь известной благодаря одному беллетристу. И у них были деньги. Те самые деньги, которых так не хватало королевскому двору и Католической лиге. Но Варфоломеевская ночь положила конец их могуществу – почти все их лидеры, их лучшие силы были перерезаны тогда. Гугеноты были обезглавлены.

Серж задумчиво посмотрел на, казалось бы, пустое место в саду. Что он там видел?

– La Saint-Barthеlemy[26 - Варфоломеевская ночь (фр.)]. – произнес он. – Франция могла бы стать великой протестантской державой. Но единая, святая мать – католическая церковь не могла, конечно, себе позволить отпустить от себя свою возлюбленную дочь.

– Возлюбленная дочь – это Франция? – догадалась Аня.

– Вы – умница, Аня, – сказал Серж и посмотрел на нее. – Это не комплимент, это – констатация.

Слышать это Ане было приятно – пожалуй, как никогда. Наконец-то делают комплименты ее уму, а не внешности. И кто?! Серж! Но сейчас ей было не до того – она была захвачена темой.

– И вы считаете, что все это организовала Екатерина Медичи? Что за всем этим стоит она?

Серж остановил на Ане долгий взгляд, а затем слегка кивнул, словно бы каким-то своим мыслям.

– Так считают многие. Собственно, почти все, – сказал, наконец, он.

– А вы? – спросила Аня, отчетливо сознавая, что именно мнение Сержа куда важней, чем точка зрения многих, и даже «почти всех».

– Вы считаете, что это не так? – уточнила она.

– Ну, кто стоит за этим, – сказал он, – мы обсуждать не будем.

И Аня поняла, что об этом Серж говорить, действительно, не станет.

– Но она это санкционировала, – продолжал он. – Гизы и все прочие отмороженные правоверные из Католической лиги – все эти plus catholiques que le pape[27 - Лучшие католики, чем папа римский (фр.).], Гонзага и другие итальянцы – проклятые итальянцы! – все они ничего не сделали бы без ее согласия. Без ее санкции это было невозможно, хотя бы потому, что они были тогда страшно разобщены и готовы были сожрать друг друга. Впрочем, это их обычное состояние.

Аня интуитивно почувствовала, что вот сейчас Серж скажет что-то важное. Действительно важное.

– Она была лишь орудием, – теперь Серж говорил медленно, словно подбирая слова, – плохим орудием – вроде тупого скальпеля. Все ее страхи, фобии, комплексы – все это вылезло. В итоге… В итоге все пошло вразнос. Запомните, Аня, нет большей вины, чем глупость. Многое можно понять, извинить. Глупость – непростительна.

Аня молча ждала продолжения.

– Вы, конечно, скажете, что массовое убийство – это преступление, и будете правы. Но знаете, что сказал как-то Наполеону Талейран в связи с расстрелом герцога Энгиенского?[28 - Луи-Антуан-Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский, один из представителей аристократической эмиграции, сын последнего принца Конде, (род. В 1772 г.) был расстрелян по приказу Наполеона во рву Венсеннского замка 21 марта 1804 года.] Он сказал: «Сир, это хуже, чем преступление. Это ошибка».

Аня пыталась переварить сказанное, когда Серж заговорил снова:

– Она, видите ли, хотела вырвать своего сынка, Карла IX, из-под влияния вождей гугенотов.

– Он был тогда королем?

– Королями последовательно были три ее сына – Франциск II, Карл IX, а затем еще и Генрих III. Она вначале овдовела, а потом пережила своих сыновей. В тот момент королем считался Карл.

– То есть, реально правила Екатерина?

– Разумеется. Именно она была действительной правительницей Франции при всех своих сыновьях. А Карл… Так, морковный кофе.

Аня удивленно посмотрела на Сержа. Это еще что такое?

Портрет Карла IX. Худ. Франсуа Клуэ.

– Суррогат, – пояснил он. – Полное ничтожество. Стоит взглянуть на его портрет, сделанный Франсуа Клуэ[29 - Франсуа Клуэ (1515—1572) – французский художник при дворе Франциска 1, Генриха II, Франциска II и Карла IX.], и все станет ясно. Удивительная верность натуре! Кстати, Карл тогда сидел у окна Лувра и развлекался тем, что стрелял в прохожих из мушкета. Такие вот милые забавы дитяти. Это было на противоположной от нас, восточной стороне Лувра, напротив церкви Сен-Жермен- л'Осеруа.

– Но ведь церковь Сен-Жермен находится на бульваре Сен-Жермен, я вчера сама видела, когда гуляла.

– То, что вы видели, это церковь Сен-Жермен-де-Пре. А эта – другая, она посвящена святому Германику, или, по-французски, Жермену, из Осера: это – город в Бургундии. Именно с ее колокольни в два часа ночи на 24 августа 1572 года прозвучал набат, призывающий к началу резни. Много народу погибло в ту ночь – 30 000.

Церковь Сен-Жермен-Л'Осеруа, Париж

Аня была поражена.

– И, к слову сказать, не только гугенотов, но и правоверных католиков.

– Почему?

– Хотя бы потому, что ошибок во многих случаях было не избежать: гугенотов опознавали по черным одеждам, которые они носили. Но это, как вы понимаете, признак не стопроцентный. К тому же, многих гугенотов вытаскивали из постелей, или же убивали прямо в постелях. И потом, многие под шумок решали свои частные проблемы: избавлялись от кредиторов, конкурентов, а порой и от надоевших жен.

– Женщин тоже убивали?

– Убивали всех. И детей тоже. Гугенотов, католиков – все равно. Под конец уже никто на это особо не смотрел – резали всех подряд. Впрочем, как резонно говаривал некогда Симон де Монфор[30 - Симон IV де Монфор (1160/65 – 1218) – предводитель крестового похода против альбигойцев (на Юге Франции), 5-й граф Лестер, граф Тулузский, виконт Безье и Каркассона.], «Убивайте всех – Господь узнает своих».

То, что рассказывал Серж, привело Аню в ужас. И все это происходило здесь, в этом городе? Аня обвела взглядом пространство вокруг.

– Да, – сказал Серж, – все это происходило в этом самом квартале.

– Как же убийцы узнавали друг друга?