Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая

Аня какое-то время сидела молча, пытаясь переварить то, что сказал Серж.

– Это гипотеза каких-то историков? – спросила она наконец.

Серж раздраженно хмыкнул.

– Историки, – он произнес это слово с бесконечным сарказмом, – занимаются защитой диссертаций, выпускают публикации и тому подобное. И менее всего они интересуются историей. Более всего они озабочены сохранением и поддержанием своей репутации. Впрочем, мы с вами об этом уже как-то говорили. Их интересует их положение в «научном мире», гранты, звания, степени, очередные «ученые» склоки. Историческая истина их не интересует.

– Неужели это все – правда? Это же просто кошмар! Да это тогда вообще не наука, а просто террариум какой-то! Кто же тогда изучает историю?

– Отдельные мужественные исследователи, совсем не обязательно с дипломами историков – чаще без таковых. Да, они выдвигают гипотезы, но им больше всего хочется знать истину. К сожалению, для того, чтобы ее надежно установить, этим исследователям порой не хватает материалов – им трудно получить допуск, трудно получить грант – им не дают, более того – мешают. Так что нередко им приходится довольствоваться гипотезами, несмотря на внутреннюю убежденность. Им не позавидуешь. Вот только то, что Жанна была сводной сестрой короля, это не гипотеза. Это факт.

– Вы уверены?

– Я знаю.

Аня замолчала, вся во власти противоречивых чувств.

– А вы бы и учредили какой-нибудь грант, а лучше несколько – для этих мужественных исследователей, как вы их назвали.

Серж улыбнулся.

– Что значит: назвал? Они такие и есть, – сказал он. – А насчет грантов – это вы в точку. Только вы немного опоздали – уже пятнадцать лет, как «Дюмон» учредил несколько грантов для независимых исследователей в области истории.

Аня продолжала молчать с насупленным видом.

– Вы сделали очень хорошее дело, Серж, – наконец произнесла она. – Вы молодец. Я знала, чувствовала, что вы такой.

– Только смотрите, не перехвалите меня. А то, знаете ли, я чувствителен к лести – искренней тем более.

– Хорошо, кончили хвалить. Скажите лучше: когда Жанну реабилитировали?

– Я уже об этом упомянул – впрочем, один раз, мельком. Реабилитационный процесс состоялся через 25 лет – в 1456 году – и был еще более политическим, чем первый.

– То есть?

– Если первый процесс вынес обвинительное заключение – в угоду Англии, то этот, второй – постановил реабилитировать Жанну – в угоду победившей Франции: это было три года спустя после завершения Столетней войны. А в 19 веке – веке пышного расцвета национализма – вокруг имени Жанны сотворили настоящий культ. Ее превратили…

Серж на миг задумался.

– …В патриотический бренд, – договорила за него Аня. – Так?

– Совершенно верно! – подтвердил Серж. – Каковой бренд был замешан на густом коктейле из казенного ура-патриотизма, где вопли о Республике меньше всего отражали республиканские убеждения, а также почвенничества, галликанского[12 - Галликанство – течение в католицизме во Франции, выступающее за большую самостоятельность Французской церкви и ее меньшую зависимость от Ватикана.]ультра-католицизма и национализма, сдобренном изрядной порцией мелодрамы и розовых соплей.

– Розовых соплей? – переспросила Аня, ухватившись за то, что было более или менее понятно. Впрочем, тоже не особо…

– Да, розовых соплей. Дошло до бредней о том, что будто бы английский солдат – вы слышите? – английский! – в последнюю минуту, когда Жанна уже стояла на костре, и он уже горел, вручил ей крест, за который она якобы ухватилась, осчастливленная.

– Правда, английский солдат? Это как же?

– Но вы же понимаете, что все это бред, перемежаемый галлюцинациями. Ну, а Англия, как-никак, стала союзницей. Той еще союзницей: норовящей поскорее смыться к себе, за Ла-Манш. А что до Жанны, будто бы исступленно сжимающей крест, то хотел бы только обратить ваше внимание на кое-какие детали, совсем не мелкие, если задуматься.

– Например?

– Ну, например, она отказалась прочесть молитву «Отче наш» – самую привычную и хрестоматийную для любого христианина. Она, далее, ни разу не назвала Иисуса Христа по имени, а именовала его «мой Господин», неизвестно кого имея в виду. И многое другое. Но, полагаю, с вас достаточно.

– Что это значит?

– Вы сами видите: это значит, что она отнюдь не была набожной христианкой, тем паче католичкой, какой ее пытались – и не без успеха – представить.

– Но ведь ее провозгласили святой!

– Да, она была канонизирована, то есть причислена к лику святых папой Бенедиктом XV, то есть маркизом Джакомо делла Кьеза, в 1920 году, после того как она была, как и положено, сначала беатифицирована, то есть, причислена к лику блаженных, в 1908 году. В ходе канонизационного процесса никто, конечно, и не вспомнил ни словом об этих несообразностях – на них просто закрыли глаза.

– Но почему?

– Это опять-таки политика. В годы Первой Мировой войны во Франции образ Жанны д/Арк был настолько широко использован в военной пропаганде, скрытой и открытой, что стал тесно связываться с вооруженной борьбой Антанты против Центральных Держав.

– Антанты?

– Да, Аня. Не только Франции, но и Англии, например. Как это ни парадоксально. Но Франции, конечно, особенно. И поэтому после победы Антанты в войне для Святого Престола стало уже политически невозможным не канонизировать Жанну.

Аня какое-то время молчала. Ее нахмуренный вид выдавал ее сложные, но по большей части мрачные чувства от того, что она узнала. История оказалась еще печальнее, чем она думала…

– И что, Жанна командовала войсками? – спросила она неожиданно.

– Она сражалась с мечом в руках. Но она была, скорее, знаменем, под которым войско объединилось и за которым оно пошло. Она была знаком, символом, воплощением нового боевого духа армии. Чисто военные вопросы решали опытные военачальники, ее соратники.

– А кто был ее соратником?

– Жанны?

Аня кивнула.

– Не боитесь опять услышать очередную порцию кошмаров? Или, как вы сказали, цирка зверей?

– Я знаю, Серж, что то, что вы мне рассказываете – правда. И я предпочитаю знать правду, а не ходить с лапшой на ушах – меня это не устраивает.

Серж кивнул головой.

– Я понял, – тихо подтвердил он, и тень улыбки скользнула по его губам.

– Поэтому я готова слушать дальше в том же духе. Пусть «цирк зверей». Пусть кошмар. Я уже понимаю: вся история в основном из этого и состоит. Все равно – это убиться, как интересно!

– Merveilleux![13 - (фр.) Чудесно!]Тогда я расскажу о самом известном ее соратнике – увы и ах! – печально известном. Позвольте вам представить: Жилль де Монморанси-Лаваль барон де Ре, Маршал Франции.

Жилль де Монморанси-Лаваль барон де Ре, Маршал Франции

– Ничего себе! Это, наверное, высшая аристократия.