Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая

Незнакомец смерил Аню долгим взглядом.

– Хотя сейчас… Да, пожалуй. Но тогда это было совершенно обычное дело. Смертность рожениц, равно как и младенческая смертность была тогда очень высока.

– А эта, третья, Лиза?

– О, с ней старине Франческо повезло – она родила ему сына – Пьеро, потом – дочь. Правда, дочь умерла, но это ерунда. Главное, что сама Лиза выжила и родила ему еще одного сына – Андреа. В те времена во Флоренции это было более чем достаточным поводом, чтобы заказать портрет жены.

«Джоконда» («Мона Лиза») 1503г. Худ. Ленардо да Винчи. Лувр. Париж.

– И он заказал его Леонардо?

– Именно. Это было как раз, когда…, – незнакомец осекся, будто неожиданно подумав о чем-то. – Короче, это было в 1503 году, как раз когда Леонардо пришлось вернуться во Флоренцию.

– Вернуться? Он что, был родом из Флоренции?

– Он родился в городке Винчи под Флоренцией. Собственно, это явствует из его прозвища: Леонардо да Винчи, то есть, Леонардо из Винчи.

– Так это не фамилия?

– Нет, фамилии тогда еще не вполне устоялись. Хотя именно в Италии они появились впервые.

– Но что значит «пришлось вернуться»? И откуда?

– Из Милана, после того как там свергли герцога Лодовико Сфорца, который был главным заказчиком нашего дражайшего Леонардо. Леонардо там, как теперь говорят, нарубил немало бабла.

– Вот прямо так – «бабла»?

– Прямо ли, криво ли – в конце концов, а что вы хотели? Думаете, наш величайший гений всех времен и народов помышлял только о высоком? Беззаветно служил искусству, и все такое? Не смешите мои тапочки! Он был тот еще проходимец, впрочем, как почти все итальянцы.

Манера нового знакомого не то, чтобы сильно шокировала Аню – она выросла вовсе не в семье рафинированных интеллигентов – а скорее, несколько удивляла, казалась странной. Словно бы что-то с чем-то не вязалось. Впрочем, все равно – не важно, – подумала она. – Главное, это интересно. И, похоже, становится все интереснее и интереснее…

– Проходимец? – удивилась Аня. – Леонардо да Винчи?

– Ну, да. А что вас, собственно, удивляет? Если он был гением – а он им, несомненно, был – то разве из этого следует, что он был бессребреником и средоточием всяческих добродетелей? Впрочем, пусть не проходимец, если угодно. Скажем так, авантюрист. Да и вообще, искусство никогда не было для него главной сферой деятельности.

– Я знаю, что он был еще инженером, изобретателем. Но мне всегда казалось, что, прежде всего он все-таки был художником.

– Вы ошибаетесь. Впрочем, как многие, и даже большинство. Тем не менее, это ошибочное суждение. Отнюдь не живопись была его главным mеtier.

– Как вы сказали? Главным…

– Ремеслом. Французского, стало быть, вы не знаете. Живете в России?

– Нет, в Германии.

Он не удивился, восприняв это, по-видимому, как должное, только спросил:

– А где в Германии, если не секрет?

– Не секрет. В Вормсе. Это в земле Рейнланд-Пфальц.

– Да-да, я в курсе, – холодно отозвался он. —«Die sagenumwobene Nibelungenstadt am Rhein. Die Mutter der Reichstage[2 - Овеянный легендами город Нибелунгов на Рейне. Мать имперских сеймов. (нем.)]», и так далее, и так далее. Брунгильда, Кримхильда, белокурый Зигфрид. Фафнир[3 - Перечислены персонажи Песни о Нибелунгах, в том числе дракон Фафнир.] и ребята. Понимаю.

– Вы и немецкий знаете?

– И немецкий, и всякие прочие. Я вообще полиглот.

– И на скольких же языках вы говорите? – спросила Аня с раздражением.

– О, на многих! Долго перечислять. И не обижайтесь. Я вовсе не хотел на вас «наезжать». Но поверьте, избегая пояснений, вы сбережете много времени.

«Императорский" Собор Санкт-Петер в Вормсе. Германия.

Ох, какие мы! Все же неприятный осадок от прозвучавшего в его голосе снисходительного превосходства у Ани в душе остался.

– Вы бывали в Вормсе? – спросила она сдержанно.

Пожалуй, получилось уж слишком холодно, прямо-таки морозно.

– От вашего тона может замерзнуть Преисподняя, – ответил он и почему-то расхохотался. На них стали оборачиваться.

– Извините, – бросил Анин собеседник. – В славном городе Вормсе я бывал. Уж приходилось… – он задумался.

– Впрочем, – встрепенулся он, – вернемся к нашему другу Леонардо. Так вот, повторю: живопись не была его главным ремеслом. Об этом, между прочим, свидетельствует хотя бы то, что он оставил после себя всего-то какую-нибудь дюжину картин. По крайней мере, если говорить о тех, чья атрибуция достаточно надежна.

– Атрибуция? – удивленно повторила она незнакомое слово.

– Да. Этот термин означает «установление авторства». Видите ли, далеко не все картины, приписываемые или приписывавшиеся Леонардо, действительно были созданы им. Им лично. Например, небезызвестная «Мадонна Литта», что хранится в вашем Эрмитаже. Так вот, ее на самом деле написал Джованни-Антонио Больтраффио, один из учеников Леонардо, правда, по рисунку мэтра. Хотя везде написано, что это Леонардо.

«Мадонна Литта». Эрмитаж, Санкт-Петербург. Худ. приписывается Леонардо да Винчи, но предположительно Дж.-А. Больтраффио.

– В «нашем» Эрмитаже? А вы разве не русский?

– Я-то? – он задумался. – Не то чтобы. Я бы сказал, скорее нет, чем да.

– Но вы говорите по-русски совсем без акцента.

– А, это конечно. Я вообще к языкам способный. Наследственность, знаете ли.

– Говорят, у меня тоже есть способности к языкам. От мамы.

– Ну, у меня от папы. – Он усмехнулся. – А что касается Леонардо, то он в Милане, правда, написал несколько картин, а также оставил после себя «Тайную вечерю». Надеюсь, вы о ней слышали?

– Я видела ее. Правда, только на репродукциях. Но уж вы-то наверняка видели ее в оригинале, не так ли?

– Разумеется, – спокойно ответил он, не обращая внимания на вызывающий тон Ани. – И все же, в основном он там занимался совсем другими вещами.

– Какими?