После чего батон, выскользнув у него из рук, со смачным хлюпаньем шлепнулся в грязь. И вуаля! – очередной дубль сцены наступания на грабли! (А сколько дублей еще впереди…)?
Но смех так и не раздается, поскольку смеяться некому: Дед не расслышал. Он сидит в самом углу у окна и отрешенно курит, старательно выдувая дым в форточку и думая о чем-то своем, к тому же, он слегка глуховат. Бабка, может, и посмеялась бы – надо же, в какое глупейшее положение попал нелюбимый зять! Но чувство юмора среди ее добродетелей (а они у нее есть!) не фигурирует. А Сережа еще слишком мал, да и не знает предыстории… Да и вообще, похоже, как это часто с ним происходит, он находится в «отключке» от окружающего и пребывает, на самом деле, совсем не здесь – в этом миниатюрном сумасшедшем доме, а… Кто знает? Может быть, в средневековой Франции, а возможно, на берегу юрского моря? По-любому – далеко…
Отец смущенно покашливает, разводит руками и присаживается есть бутерброды.
– Ну, сегодня я буду ……без яйца, – произносит он так, словно корона на его голове даже не шелохнулась.
Мать, усмехаясь, убирает с пола бренные останки.
Внезапно «просыпается» Сережа:
– А от Земли до Луны 384 400 км, – заявляет он (так вот о чем он думал!), – и Луна в четыре раза меньше Земли по диаметру. А Солнце вообще в 109 раз больше Земли и в 333 000 раз больше ее по массе.
Оппонирующих выступлений не следует.
– Дипломные на носу! – начинает Отец любимую арию про свою работу в театральном институте. – Всё, мы переходим на сцену. И, итить-твою – он хлопает себя по лбу, – как всегда, она занята! Что я могу сделать?! Не знаю!
Он поднимается до патетики:
– Не знаю!!! После киностудии побегу в институт. Студенты будут сидеть на мастерстве у Булдакова, потом на сцендвижении. После этого, может быть, может быть! – мы попробуем порепетировать на большой сцене.
Супруга патетикой не проникается, хотя знает, что сцена одна, а студентов много.
– Так, опять на ночь в институт? – спрашивает она недовольно. – И, конечно, с Шуриком, с Юрой? Заседание кафедры? Обсуждение?
– У меня экзамены на носу. Разве ты не понимаешь? Меня там, на кафедре, сожрут, если что.
– Ай, ну ладно. Всегда все успеваешь. В первый раз, что ли? Ты с Орловым работал.
– Ирочка, если бы все было так просто! Его уже нет, а на кафедре – ой, ты знаешь! Там же теперь …! – он делает страшные глаза, разъяренно вдыхает носом и отчаянно машет руками.
– Ну да, террариум единомышленников. Да плюнь ты на них! Тебе какое дело? Ты ж работу делаешь!
– Ирина, можешь себе представить, подходит ко мне Судакова, эта ядреная замдекана, и предлагает мне анкетку – мол, заполните ее – сколько студентов у вас способных, а сколько талантливых?
Мать вынимает папиросу изо рта, который широко открывается.
– Что, прямо так и написали? – спрашивает она после краткого ступора. – Талантливых?
– Да, милая! И это я должен заполнить и сдать. Отдать ей в руки. Она что, совсем уже …?!
– А зачем ей это надо? Это им откуда-то принесли?
Отец иронически умиляется – зарядом сарказма, звучащего в его интонации и светящегося в его взгляде, можно убить слона. Нет, стадо слонов.
– Не-ет, – отвечает он, – они сами составили, додумались! Сведения «наверх» подавать будут. …И что я должен там написать?!… Ну что?
Он воздевает руки к небу, словно призывая Бога в свидетели прискорбной человеческой глупости. И его драматический «вопрос без ответа» находит отклик благодарного слушателя:
– Ну, они у тебя, Илья, совсем опупели! – комментирует Дед.
– Напиши, …что у тебя все будут гениальными артистами через 20 лет, – советует жена. – Пусть проверят.
– Твой потрясающий юмор!
– А когда у тебя экзамены на 3 курсе?
– Десятого! Когда я все успею?
– Ой, не дури голову. Есть еще полтора месяца.
– Это всего ничего! Хрен собачий! Времени – с гулькин нос. Я же не могу себе позволить быть хуже кого-то еще! Это же я экзамен сдаю, а не студенты. У нас же все не как у всех нормальных людей!
– Илья, – втискивается в этот драматический монолог дед, – ты бы мне «Беломор» купил в магазине возле радио. В нашем вчера не было.
– Борис Сергеич, я вам куплю. Даже если я сдохну. Я найду время. Сколько пачек Вы хотите?
– Четыре. Да, ладно, Илья, ты не беспокойся, если не сможешь. Я понимаю – работы много.
Дед уже жалеет, что напряг своего трудягу-зятя. «Мужик вкалывает, устает», – говорит тесть о нем. Когда, после нескольких работ, вымотанный и в добром подпитии («расслабился мужик – выпил каплюшку») зять сидит в прихожей, клюя носом, тесть заглядывает ему в глаза и участливо спрашивает: – Голубь! Тебе плохо?!
– Борис Сергеич, работы – по горло! – Отец действительно проводит рукой поперек кадыка. – Вы меня понимаете – вы всю жизнь вкалывали. Вот сами подумайте: я должен и на радио читать – и в эфир, и на записи бегать, а потом еще и киностудия. А у них – бес его ведает, когда все начнется, не то, что закончится! А институт? А студенты, которые без меня не могут – им нужно объяснять, показывать. С ними нужно выкладываться на полную катушку, чтобы они что-то сделали, что бы они разобрались, твою маковку, что они читают, что они играют. И они меня ждут. И я с каждым, как ишак, тяну. Ведь из него может быть артист, вы понимаете, артист! И я мотаюсь, как проклятый, потому что – … Это нельзя объяснить словами!!! У меня со студентами отношения… – просто патологические!
– Это в каком же смысле? – уточняет жена.
– Ну, ты же понимаешь!
– Ну-ну… Так ты сегодня поздно придешь? Мы опять с тобой вместе в мебельный не сходим. Мы же хотели шкаф посмотреть. Что, мне одной идти? Мне самой покупать? Хорошо. Я сама все куплю. Папа, папиросы я тебе тоже сама куплю.
– Ну, какой шкаф, Ира?! Сходим на следующей неделе.
– Ага, в следующем тысячелетии…
И в этот момент она вспоминает всё: и как они не сходили на прошлой неделе, и как они не сходили в прошлом месяце, и как она сама холодильник покупала без него, как они телевизор полгода выбирали, как он ей обещал договориться с ремонтом стиральной машины и не сделал ничего. На родительское собрание ни разу в школу не сходил… Да, собственно, почти ничего не сделал – из того, что она планировала, на что рассчитывала. Рассчитывала… как дурочка, как будто не понимала, что всё это – полная безнадега…
– Толку от этих мужиков никакого, – с горечью и злостью высказывает она наболевшее. – Ерунду, и ту не могут нормально сделать. Трепологии только на час. Ничего им поручить нельзя. Одно самолюбование. На что они вообще нужны?
Для нее, естественно, это просто риторический вопрос. Но у Сережи ответ есть:
– Но, мама, кто бы тебя тогда оплодотворял? – спрашивает дитя.
На какое-то короткое время воцаряется глубокая тишина, а вслед за этим Мать, почувствовав внезапную слабость в ногах, садится на табуретку и, заведя глаза к потолку, начинает мелко трястись – вначале тихо, но затем ее прорывает, и она уже безумно хохочет – согнувшись почти вдвое, давясь и задыхаясь от смеха: она и плачет, и стонет. Неизменная «беломорина» выпадает у нее из пальцев.
Из головы у нее моментально вылетает злость, обида, чуть не до слез душившая ее еще пару минут тому назад. Она, конечно, ничего не комментирует – во-первых, поскольку высказывание дорогого чада и не нуждается в комментариях, а во-вторых, потому что, даже будь они у нее, она просто не в состоянии была бы их проговорить.
Отец вначале краснеет, вид у него, надо признать, довольно дурацкий. Но через какую-нибудь минуту он, в свою очередь, начинает тихо вздрагивать, не открывая рта, прикрыв глаза до щелочек – в пароксизме тихого хохота. Наконец, его тоже прорывает, и он несколько раз прыскает губами, отведя глаза к окну и подперев голову рукой.
Взаимное недовольство и тяжелая напряженность, только что густым чернильно-черным облаком висевшая в кухне, волшебным образом улетучивается. Но «виновник» этого чуда не понимает, в чем дело: почему взрослые давятся от смеха? – Разве он сказал что-то смешное? Он просто уточнил, внес ясность. Объяснил им то, что они и сами должны бы понимать, но… Вечно им приходится что-то объяснять! Он уже все реже и реже спрашивал взрослых о чем-нибудь – всё равно вразумительного, четкого и ясного ответа, скорее всего, не дождешься. Так, пробурчат что-то неопределенное. Поэтому Сережа взял себе за привычку ответы на все свои вопросы искать в книгах. И они там были! Вот и тут: он совсем недавно прочел в энциклопедии статью об оплодотворении.