Артисты и клоуны. Роман

– Ух, ты – сказали рабята! – в очередной раз выкрикивает Отец.

Бабка презрительно подпирает подбородок рукой: кому чего, а этот знай свое…

– Чай, работы-то много, Илья? – решает Дед поддержать разговор – он зятя уважает, и тот к нему относится так же: как сказали бы в 21 веке, с респектом.

– Как всегда, Борис Сергеич, то есть, я должен быть в нескольких местах одновременно. Я уже и так, и эдак изгаляюсь, чтобы как-то успевать.

– Да уж, это надо уметь – успеть всюду одновременно! – иронически замечает жена. – Прямо уникум! Расщепляешься, или как? Поделись секретом.

– Этот твой юморок совершенно неуместен! Я с утра до вечера ишачу. А завтра еще и поминки.

– Аскольда? Ты идешь? Без тебя никак нельзя?

– Ты же понимаешь, я просто не могу не пойти!

Мать молча курит, она недовольна. Ее сердце плачет: ей хочется хоть немного внимания. Хочется побыть с ним наедине, а он вечно занят, в голове у него всегда работа. На студентов, на коллег и на собутыльников ему времени хватает, а на нее уже ничего не остается. Она уже и не помнит, когда они в последний раз нормально поговорили, пообщались: только пикируются. Или играют роль отца с матерью. За делами, за «текучкой» потеряли друг друга…

– Это что ж, он в самом деле Аскольд? – вновь подает реплику Дед. – Прямо по паспорту?

– Да, Борис Сергеич. Имя, конечно, с претензией, но что уж теперь…

– Имя —то языческое. В святцах его отродясь не было. Это ж варяг был.

– Да, я знаю. Еще опера есть – «Аскольдова могила».

Все хохочут. Отец в недоумении, потом и до него доходит.

– Да уж, нечего сказать – в «десятку», – замечает Мать. – Именно, что могила.

– Я это и имел в виду, – с напускной уверенностью, стараясь выглядеть иронично, говорит Отец.

Мать чуть не поперхнулась. Вдыхает и выпускает воздух. Его умение сохранить лицо, ее всегда потрясает.

– К Аскольду только Дира и не хватает, – говорит Дед, не замечая этого. – У него, случаем, брата нет? Аскольд и Дир – подходяще.

– Что за Дир, папа? – спрашивает Мать.

– Это из летописи, Ирина. Аскольд с Диром в Киеве княжили еще до Олега.

– Это вещего, что ли?

– Его самого.

– А чего с этим Сокольдом приключилось? – спрашивает Бабка, выслушав этот диалог с раздражением. – Старый, что ль?

Дед крякает, качает головой.

Бабке отвечает дочь:

– Нет, мама, не старый, лет сорок пять.

В этот момент в кухню входит Сережа. Отец его не сразу замечает.

– Да вообще непонятно, итить твою! – говорит он. – Здоровый мужик, как шкаф! Кровь с молоком! Ни хрена не болело – и бац! Помер!

Сережа смотрит на отца большими глазами: он не понимает, как так может быть – был здоровый… Сережа сразу представляет себе огромного мужика, похожего на шкаф – большой платяной шкаф, который стоит в их с Сашей комнате, и который бабушка называет шифоньером. И вот – такой здоровенный – вдруг умирает. Сережа так и видит, как этот огромный мужик стоял-стоял, и вдруг грохается на пол! Что же с ним случилось?

– Пап, – невинно спрашивает он, – а от чего же он умер, если он был здоровый?

Мать подавляет смех, отворачивается. Кашпур издает смешок.

– Ма-сень-ка! – мгновенно переключается Отец и тыльной стороной ладони тыкает Сереже в нос.

Тот стоически терпит, хоть это ему и не доставляет удовольствия. Но он понимает: отец выражает так свою любовь к нему, а значит, стоит потерпеть. Тем более, что Сереже сейчас не до этого: его занимает вопрос, отчего мужик, здоровый, как шкаф, кровь с молоком – вдруг – бац! – и помер?

– Так от чего он умер? – упрямо повторяет он вопрос.

– Здоровья было слишком много, – по виду на полном серьезе отвечает Мать.

Кашпур вновь издает хохоток.

– Ну конечно, – думает Сережа, – опять шутят. Мама смотрит серьезно, но Сережа знает, что она по профессии – актриса, и может сыграть что угодно. Нет – от переизбытка здоровья люди не умирают – Сережа не настолько глуп, чтобы этого не понимать. И тут его осеняет!

– А я знаю от чего, – задумчиво произносит он, глядя в пространство. – Помнишь, мы были на кладбище?

Все смотрят на Сережу.

– И там, – продолжает он, – на венках было написано: «От жены, от детей… от тещи….»

Глава 4: «МОКРОЕ И СУХОЕ»

Уйдя из кухни, Вова сидит в своей комнате и раздраженно курит: достало его уже это всё! Как придурки, повторяют одно и то же в пятисотый раз! И хоть бы что. Сдохнуть можно!

И с этим Сократом – ну сколько можно? «Дубль пятидесятый», – приходят ему на ум слова матери. Вова усмехается: куда там! Пятидесятый… Как бы не так. Скорее уж, сто пятидесятый. Нет, тысяча первый.

«Я ем, чтобы жить»! – тоже мне, мудрец. Философ хренов. И не важно, сидел он в бочке или нет – он вполне мог бы: они все задвинутые, на голову больные. Как там Сашка говорил? «Сократ был болтун и человек никчемный. Жена, Ксантиппа, пилила его с утра до ночи. – За что? – спросил тогда Вова. – А за то, – ответил брат, – что он не делал ни хрена, только языком молол. Напьется дрянного древнегреческого вина, его развезет, он и трендит. – А почему „дрянного“? – спросил Вова брата, смеясь. – А потому, – ответил Саша, – что не умели тогда делать приличное – так – плохонькая кислятинка. Да и это, с позволения сказать, „вино“ еще и водой разводили в пропорции два к одному. Что там пить? Но им хватало…»

Вспоминая этот диалог недельной давности, Вова смеется. Да уж, у Сашки язык подвешен – дай Боже, он как скажет… Да и знает он до фига и больше. Еще бы! С такой памятью. Его папаня тоже достал со своим Сократом и его тоже в дворники определил. Так Сашка ему такое выдал – и про Сократа, и про Платона, и про всю их честную компанию. У бати наконец-то натурально челюсть отвалилась.

Вова вспомнил теперь и этот короткий разговор, который произошел в его присутствии буквально два дня тому назад. Папенька Сашке про этого… Диогена: мол, в бочке жил, довольствовался малым, и всё такое. А Сашка ему: – Во-первых, не в бочке – откуда в древней Элладе бочки? От соленых огурцов, что ли? – Так везде пишут. – Дураки пишут. – Ну конечно! Ты же самый умный! – А Сашка: – Выходит так. (Не дает себя с какашкой смешать!). И спокойненько так продолжает: – Так вот. Он сидел не в бочке, а в пифосе – треснувшем и потому никуда не годном. – Пифосе? Это еще что такое? – В энциклопедии посмотри. А во-вторых, он там не жил, а только спал, да и то летом. Он, конечно, был идиотом, но не совсем же…»

Вспоминая эту перепалку, Вова смеется. В этот момент начинает открываться дверь. Какого черта?! – думает Вова. – Имею я право побыть в своей комнате один?! Он сильно раздражен.

Входит Сережа. Вова сразу смягчается. Ну, Серега… Это – другой разговор.

– Привет, Никодим, – говорит, улыбаясь, Вова.

– А почему Никодим? – спрашивает Сережа.