Внезапный свист разрезал безмятежную атмосферу, дочка замерла, а потом подбежала ко мне, прижалась, обхватив ручками. Я непонимающе смотрела по сторонам. Сердце заколотилось в груди, а в желудке всё сжалось. Предчувствие беды заставило стиснуть руку малышке. В голове стучало: «Это не по-настоящему, этого не может быть».
– Мамочка, что это?
– Не знаю.
– Мне страшно…
– Мне тоже…
По ушам ударил вой сирены, а мы так и стояли в оцепенении, пока не увидели бегущих людей. Пациенты, врачи, гости. Земля под ногами вздрогнула от прогремевшего взрыва. Кэрри завизжала, а я, подхватив её на руки, побежала к зданию клиники. «Мама там! – стучало в голове. – Надо отыскать её!».
Я плохо помню, как мы понеслись к зданию лечебницы. Верила, что смогу найти мать, держа на руках перепуганную и плачущую дочь.
– Мама, – дочка задыхалась от плача, – я хочу домо-о-ой, ма-а-ама!
За спиной раздался свист и новый взрыв, кто-то завопил, запахло гарью. Сизым дымом заволокло парк. Из главного входа в лечебницу хлынула толпа людей, кто-то ударил меня в лицо, и я чуть не упала.
– Мама, у тебя кровь!
Паника, ужас, крики, я еле удержалась на ногах, чтоб не свалиться со ступеней. Из орущей человеческой массы меня выхватила Зоуи и потащила за собой.
– Что происходит?!
– Не знаю, Молли! Бежим!
Еле успевая за ней, я задыхалась в дыму, пока мы не очутились у лестницы. Сбежав вниз, мы оказались у железной двери, по словам Зоуи, ведущей в бомбоубежище. Новый взрыв заставил пригнуться, Кэрри уже не кричала, а тихо выла и сжимала меня за шею холодными от ужаса руками.
Как позже рассказала Зоуи – здание лечебницы старое, и бомбоубежище оборудовали ещё в шестидесятые годы, когда Соединённые Штаты охватила истерия ядерной войны с русскими.
Высокий мужчина в форме санитара с растрёпанными белобрысыми волосами помогал другим людям спуститься по крутой лестнице, подгонял, посматривая в сторону выхода. По его розовому лицу струился пот, а мы, напуганные и оглушённые канонадой, влетели в тёмное помещение бомбоубежища, слыша, как захлопнулась дверь.
Мрак окутал будто покрывалом, я чувствовала, как сердце Кэрри готово вырваться из груди. Прижала дочку к себе, слыша гул, раздающийся сверху.
– Тут есть генератор, – услышала я мужской голос. – Сейчас будет свет, не бойтесь.
Вспыхнувший фонарик осветил небольшую комнату.
Над нами снова прогремел взрыв, я, зажмурившись, обхватила дочку, опустившись на корточки. Когда загорелся свет, по комнате пронёсся вздох облегчения. Нас восемь человек, все напуганные и благодарящие спасителя в белой униформе. Мы плакали и боялись, что началась война. Не слушая споры, кто способен совершить наглое нападение на Америку, я пыталась успокоить Кэрри. Осмотревшись, увидела, что помимо одного помещения здесь есть кладовка, две комнаты и душевая. Шум голосов походил на гул пчелиного роя.
– Разницы нет, кто начал атаку! – выкрикнула я, пытаясь заглушить голоса спасшихся людей. – Мы уцелели, и, когда всё уляжется, необходимо связаться с кем-то на поверхности.
– Она говорит дело, – кивнул парень в очках и в джинсовой рубашке. – Если это бомбоубежище, здесь должен быть передатчик для связи.
– Взгляни, – мотнул в сторону стены с полками высокий парень в униформе санитара. – Я бывал тут раньше. Приёмник древний, сомневаюсь, что он работает. Но, если попробовать… Как там тебя?
– Кайл, – ответил молодой человек в очках.
– Я Грэмм.
Приёмник не работал. Кайл разобрал его, пытаясь понять причину поломки. Сетовал, что нет под рукой оборудования, чтобы проверить конденсаторы. Что-то крутил, собрав снова, оповестил нас, что толку от радиопередатчика нет.
Прошло несколько часов, мы всё прислушивались, что происходит за дверью. Грэмм запретил выходить на поверхность.
– Там может быть опасно, и лучше некоторое время отсидеться здесь. Припасы и вода есть, и топлива достаточно на несколько месяцев, – санитар мотнул головой в сторону пыхтящего генератора.
Я заплакала, вспомнив, что мама осталась в лечебнице. Сердце разрывалось от переживаний. Хрупкая надежда, что она жива, цеплялась, словно человек, повисший над пропастью. Я хваталась за мысли, что, возможно, маме удалось укрыться, и она спаслась. Обняв Кэрри, я поёжилась. Холодно.
Дни тянулись медленно, как будто время замерло и здесь в убежище у него свои законы. В подвале психиатрической лечебницы трое мужчин, четыре женщины и Кэрри – напуганные, усталые, измученные. После нападения мы ни разу не выходили наружу. Хотя Кайл спорил с Грэммом, что опасность может настигнуть нас и в убежище.
Что происходит в стенах клиники, где умалишённые стали свободными, где безнаказанность и жестокость установили новые законы, неизвестно. В первые дни после атаки я понимала, что за дверью кто-то ходит. Мы подходили к выходу и прислушивались. Грэмм начал показывать недовольство и отгонял нас, поначалу объясняя, что его слушать – в наших интересах.
Зоуи не спорила с ним, но мне не нравился её взгляд. Она смотрела на Грэмма и всякий раз качала головой. Особенно напрягалась Зоуи, когда он пытался заводить разговор с симпатичной блондинкой, Линдой.
– Мы все умрём, когда – вопрос времени, – любил повторять Кайл. Он отчаялся одним из первых. Особенно, когда его новая попытка добраться до ключей и открыть дверь жестоко пресеклась Грэммом. Добродушный с первого взгляда санитар несколько раз ударил парня, разбив ему очки и окинув присутствующих звериным взглядом, рявкнул:
– Если ещё один из вас подойдёт к этой проклятой двери, – он вытащил из-за пояса пистолет. Огромный, чёрный, от вида которого у меня всё сжалось внутри, – я продырявлю ему голову. Это ясно?!
Жители подвала расселись на кроватях, а мы с Зоуи и Кэрри ушли в маленькую комнату рядом с душевой.
Спасение не приносило радости, а когда запасы воды и еды начали таять, я поняла, что скоро жажда вырваться из душного подвала станет сильнее желания сохранить жизнь. Кто-нибудь да откроет дверь. Впустит страх и выпустит нас на свободу. Один из нас решится пригласить смерть, чтобы шагнуть в бездну. Если только он бессмертный – я вспомнила о пистолете Грэмма.
Мы не знали, что происходило на поверхности.
– Это война?
– А если это ядерная атака началась?
– Тогда там точно радиация!
У каждого была своя версия, но я старалась не вступать в споры, чтобы не пугать Кэрри. Девочка замкнулась в себе и почти не разговаривала.
Кэрри со мной, но где мама, жива ли она, что с ней?! Эти вопросы не давали покоя. Некоторые из спасшихся в убежище приехали в лечебницу навестить родственников или работали здесь. Двое оказались пациентами клинки. Теперь стало сложно понять, кто из нас более нормален. Женщина без имени, которая всё время молчала, уставившись на стену, или улыбчивый негр Ромми Уотсон, рассказывающий всякие истории перед сном.
Кайл после избиения притих, но говорил, что выберется, и ему плевать, что снаружи.
– Если бы у меня был «Глок», я бы тоже стал смелым, – тихо бросил он в сторону Грэмма.
Линде Грэмм отдавал предпочтение, ей доставалось больше еды. Зоуи рассказала, что девушка всегда сопротивлялась его ухаживаниям, а сейчас у неё не осталось выбора. Теперь он часто запирался с ней во второй комнате, где расположилось Его Логово.
После недельного вынужденного заключения надежда, что нас спасут, угасала.
Линда сидела на кровати в большой комнате и, обняв подушку, раскачивалась из стороны в сторону. Напевала что-то, накручивая грязные волосы на палец.
– Что с ней происходит? Она сходит с ума, – прошептала я, поделившись догадкой с Зоуи Мартин.
– Нет, Молли. Линда раньше работала в столовой. Она не пациент. Вот Ромми Уотсен – наш давний больной. Сейчас взгляни на него, никогда бы не подумала, что у него что-то не так с головой. Рассудителен, последователен. Нормальные люди тронулись умом, а душевнобольные просто не рисуют иллюзий.
Поначалу я пыталась считать время, выцарапывая на стене нательным крестиком палочки-дни. Потом как-то попыталась посчитать их. Плакала от отчаяния, видя, что целых семь суток мы здесь, и помощь не приходит. В тесной комнате спали Зоуи, Ромми и мы с Кэрри. Я не могла выносить мычание бывшей пациентки лечебницы, которую никто не помнил, как звали, нытья или ругани Кайла. Из комнаты Грэмма доносились стоны и крики Линды, я не хотела, чтобы Кэрри слышала это.