Волчья сыть

Встреча наша была сердечной, но не радостной. Семен Полуэктович решил, что халява ему так и будет катить всю оставшуюся жизнь, раскатал губу вылечится у меня бесплатно. Этого ему не удалось…

Бой был кровавый, но неравный, хотя Полуэктович и сражался за свой кошелек как лев. Но на моей стороне были адские боли в почках и угроза неминуемой смерти.

Однако даже такие союзники долго не могли справиться с его жлобской сущностью. Мои запугивания зашли так далеко, что даже пригласили священника для его соборования. Ничто не могло смягчить твердое, скаредное сердце! Но я все-таки добил его рвотными и слабительными средствами. Такого коварства и жестокости несчастный столоначальник не вынес и вынужден был платить.

Единственное, о чем я жалел, оставляя его на этом свете – это о том, что у меня для нашего плодотворного общения не достало времени. Будь у меня возможность заняться Прониным капитально, лечение обошлось бы ему не в тысячу рублей, а во все наворованное состояние.

Между делами я сумел пристроить своих лесных разбойников к предку в крепостные крестьяне. За сто рублей ловкач писарь состряпал фальшивую купчую крепость о том, что Антон Иванович будто бы купил крестьян на вывоз, а Писарев собрат и коллега внес их имена в Ревизские сказки.

Отказались идти в крепостные только атаман и раненый солдат. Они решили пробираться на Северный Кавказ к кабардинцам. Остальные, намыкавшись в бегах, плакали от счастья, что могут вернуться к убогой, нищей крестьянской жизни.

Наконец беготня и хлопоты кончились. Я завершил свои дела на ниве здравоохранения, устроил прощальный ужин для новых друзей и приятелей и был готов трогаться в путь.

Антон Иванович возвращался в столицу не бедным офицером, потомком «игрою счастия обиженных родов», а помещиком средней руки, на собственной карете с челядью. Как я ни уговаривал его отказаться от лишних людей и экипажей, переубедить новоявленного барина мне не удалось.

Поэтому наш конный «поезд» состоял из старинной кареты-рыдвана, тяжелой, вычурно отделанной, со всевозможными комфортабельными прибамбасами, моей легкой коляски и брички.

Путешествие «на своих» с «кормежкой», предполагало неспешное передвижение до ста верст в день в хорошую погоду и сколько получится в плохую. Обычно делалось это следующим порядком: выезжали после ночевки очень рано, по росному холодку и преодолевали в первый заход верст пятьдесят.

После этого устраивали долгий привал с кормежкой и отдыхом лошадям.

Второй отрезок пути падал на вечернее время и продолжался до темноты. Для ночевок выбирались, по возможности, живописные места или деревни, где специально назначенные крестьяне устраивали проезжающих по избам.

Сами крестьяне к этой повинности относились без энтузиазма и всячески увиливали от бесплатных хлопот. Поэтому, если позволяла погода, приятнее было ночевать на природе.

Ямские станции, обязанные предоставлять путникам пристанище и пищу, как правило, занимались только лошадьми и очень редко – удобствами путешественников. Лучший вариант был ездить со всем своим, чтобы не зависеть от корысти и разгильдяйства станционных смотрителей.

Однако тяжелая поклажа сильно замедляла движение, и многие предпочитали езду «на перекладных». Такой способ путешествия в два-три раза убыстрял поездку, но стоил больших денег и нервов.

Станционные смотрители выдавали лошадей по чинам или за взятки, потому путнику без генеральских эполет или толстого кошелька приходилось претерпевать массу задержек и унижений.

Антон Иванович, будучи всего-навсего поручиком, хотя и лейб-гвардейским, нахлебался в приватных поездках радостей российских дорог и, когда у него появилась возможность, предпочел быть ни от кого не зависимым. Зависимым от его капризов и амбиций оказался я. Впрочем, мое нетерпение умеряли спутники, доказывая, что на Руси ничего быстро не делается, и как бы я ни медлил, все равно приеду раньше времени.

В принципе, если бы не беспокойство об Але, неспешный вояж мог доставить большое удовольствие. Сухие, летние дороги были хоть и пыльными, но мягкими. Идиллические ландшафты, не изувеченные нашей варварской цивилизацией, радовали взор. К этому добавлялся покой и широта просторов, доброжелательность жителей и чистые реки, изобилующие рыбой.

Наконец, общими стараниями все препятствия оказались устранены. Припасы и одежда готовы и уложены в сундуки. Лошади перекованы. Соседи и приятели выпили за нашу удачную дорогу море вина и водки. Мы отстояли заутреню и, помолись Богу, ранним утром лета 1799 года, отправились навстречу судьбе и новым приключениям.