Операция «Сентябрь»

Родился он в 1919 году (на шесть лет был младше Савельева) в Шяуляе в небогатой еврейской семье. В тридцать пятом году юный Душанский, сочувствовавший коммунистам, был арестован литовской тайной полицией, в тюрьме подвергался пыткам, но никого не выдал и вскоре был отпущен. В тридцать шестом новый арест и осуждение на шесть лет тюремного заключения. В тридцать восьмом году, находясь в заключении, подпольным комитетом был принят в компартию Литвы.

Его освободило новое советское правительство Литвы 19 июня сорокового года. А в августе того же года его призвали в Красную армию и, как подпольщика и коммуниста, направили в Шяуляй начальником отдела НКВД, а затем в погранвойска.

В начале июля 1941 г. отряд пограничников во главе с Душанским с боями прорвался к станции Дно. В составе группы сотрудников НКВД из Литвы и Латвии Душанского направили в Москву, где в октябре по требованию Сталина и по приказу Берии были сформированы три подразделения охраны Кремля. Возможно, Сталин вспомнил о стойкости и мужестве латышских стрелков, охранявших в годы Гражданской войны советское правительство.

В начале Великой Отечественной войны Душанский потерял практически всех родных: отца убили литовские полицейские в Шяуляйском гетто, мать погибла в газовой камере концлагеря Майданек, сестра Рохл и брат Пейсах были расстреляны литовскими нацистами при попытке уйти в советский тыл, брат Ицхак погиб в первые дни войны под Палангой. В живых остался один брат, всю войну прослуживший в госпитале.

С сорок третьего года, после окончания спецшколы НКВД, Душанский в составе опергрупп военной разведки и партизанских отрядов участвовал в разведывательно-диверсионной деятельности в тылу германских войск. В июле сорок четвёртого года, когда немцы бежали из Вильнюса, отряд под его командованием первым ворвался в город и попал под плотный огонь отрядов Армии Крайовой. Но бойцы Душанского быстро выбили аковцев с горы Гедиминаса, с крыш домов. С тех пор у Душанского было особое отношение к польским бандитам.

– А что вы с теми поляками сделали? – спросил Савельев.

– Надо было бы их всех расстрелять по законам военного времени, но убивать их мы не стали. – Он рассмеялся. – Вы не поверите, что мы сделали! Отобрали у них оружие и всех до одного раздели догола. И в таком вот оконфуженном виде отпустили по вильнюсским улицам.

Душанский совместно с сотрудниками МГБ СССР разрабатывал операции по розыску и аресту трёх особо опасных преступников – руководителей крупных отрядов литовских «зелёных братьев» – Й. Жямайтиса (кличка «Витаутас»), Ю. Лукши (кличка «Даумантас») и А. Романаускаса (кличка «Вангас»). Только один Лукша был убит в перестрелке.

Благодаря этой встрече, доброжелательности и стремлению Душанского помочь своему московскому коллеге, Савельев сумел скорректировать свои взгляды на задачи его опергруппы, по-новому оценить ситуацию в Вильнюсе и Виленском крае.

3

Антикварная лавка располагалась в полуподвальном помещении трёхэтажного дома из красного кирпича на углу улиц Замковой и Литературной, в самом центре старого Вильнюса. Участковый, младший лейтенант милиции Норейка, немолодой, тощий, одетый в новую синюю, не по размеру большую форму, суетливо сорвал с двери приклеенный лоскут бумаги с печатью райотдела милиции, выбрал на большой связке нужный ключ и, поправив на ремне кобуру с наганом, отворил дверь. Петли были хорошо смазаны, не скрипели. Участковый пропустил в лавку милиционеров, а старшину Бончюнаса оставил снаружи.

Капитан Нестеров щёлкнул выключателем, многорожковая люстра осветила довольно большое квадратное помещение с множеством застеклённых ящичков и витрин. Стекло, правда, всё было побито и его осколки противно хрустели на полу под сапогами.

– Работали, похоже, профессионалы, подмели всё подчистую, дверные петли смазали заранее… Лида, – он обратился к криминалисту райотдела милиции, старшему лейтенанту Воронцовой, – открывайте свой волшебный чемоданчик и начинайте искать пальчики и следы обуви. Вы, кстати, труп осмотрели? Что там интересного? Заключение патологоанатома готово?

Нестеров говорил спокойно и уверенно, будто ему наперёд было всё ясно и понятно.

Воронцова, миниатюрная, симпатичная девушка, была смущена капитаном из самого МУРа, да и старшего лейтенанта из Ленинграда она стеснялась.

– Так точно, товарищ капитан, – голос её чуть подрагивал от волнения, – труп осмотрела, проект заключения прочитала, само заключение обещали представить к вечеру. Хозяина лавки, Семёна Абрамовича Штерна, девяностого года рождения, вначале, видимо, пытали. На теле обнаружены множественные гематомы, на шее и лице – глубокие царапины. Затем его убили немецким штык-ножом ударом спереди в грудь. Остриё клинка точно попало в сердце, смерть наступила мгновенно. Убийца оставил штык-нож в теле. Но что интересно, товарищ капитан, сам штык необычный. Он от немецкого карабина «маузер», и таким штыком вооружали только вспомогательные подразделения, которым длинный армейский штык мешал. Например, полевых фельджандармов, полицейские дивизии. Обычный штык имеет длину 470 мм, а этот всего 225 мм.

Нестеров улыбнулся, чем ввёл криминалиста в ещё большее смущение.

– Молодец, Воронцова. Ищите следы.

Он закурил и обратился к старшему лейтенанту Храмову:

– Давай, Виталий, проверь – есть ли запасной выход, подсобку погляди, вентиляционные люки… Сам знаешь, тебя учить не надо… А ты, Йонас, – приказал Нестеров старшему лейтенанту Соколаускасу из ОББ райотдела милиции, – по сантиметру изучи двор и территорию перед фасадом здания. Помни, имеет значение любая на первый взгляд мелочь.

Отправив участкового и старшину Бончюнаса опрашивать соседей, Нестеров принялся осматривать лавку. В торговом зале, если так можно было назвать эту разгромленную комнату, ничего кроме битых витрин, пары старых венских стульев, обрамлённого в бронзовую рамку трюмо и неуклюжего туалетного столика на резных ножках не было. Недавно побеленные стены ещё пахли известью. Крашенный в коричневый цвет дощатый пол поблескивал мелкими осколками стекла. Два узких, зарешёченных окна еле пропускали уличный свет. Окна были целы.

Нестеров, после того как криминалист сделала несколько фото комнаты, стал изучать стены. Они были чисты, и лишь у двери в подсобку, на крашеной обналичке из грубо струганной доски он заметил маленький клочок шерсти, даже не клочок, а несколько смятых ворсинок зелёного цвета.

– Лида, – позвал он криминалиста, – аккуратненько снимите это пинцетом и приобщите.

Больше ничего не привлекло его внимания в торговом зале, и он направился в подсобку. В крохотном кабинетике хозяина лавки Храмов сантиметр за сантиметром простукивал стены. На большом письменном столе стояли телефонный аппарат и пустой маленький сейф, вскрытый фомкой, словно консервная банка.

Храмов оглянулся через плечо и, усмехнувшись, заметил:

– Жадные ребята. Ни копеечки не оставили. Вентиляции тут, Иван Иваныч, никакой. Оттого холодно и сыро. Запасной выход направо. Замок не взломан, но открыт. У двери, на бетонной приступке, несколько следов от сапог большого размера и, похоже, лёгких ботинок, по размеру женских. Я всё тщательно срисовал.

И тут оба офицера насторожились. После очередного удара Храмова по стене киянкой послышался характерный для пустот глухой звук. Храмов быстро юркнул в коридор и через минуту вернулся с топором, вырванным во дворе из противопожарного щитка. Нестеров прорубил квадратное отверстие с полметра по сторонам, вынул из кармана фонарик, сунул его в руки Храмова.

– Давай, Виталий, погляди, что там.

Пошарив правой рукой, Храмов извлёк из отверстия небольшую металлическую коробку с изображением на крышке державшего в руке чайную пиалу мужчины и надписью по-польски «Roza Chinska».

– Китайский розовый чай, – прочитал Нестеров и достал из кармана перочинный ножик.

В коробке был только один предмет: завёрнутая в замшу массивная золотая брошь, украшенная множеством крупных камней, похожих на бриллианты, изумруды, рубины и сапфиры.

– Тяжёленькая, – тихо произнёс Нестеров, – и, похоже, старинная.

Храмов повертел брошь, вынул складную лупу, рассмотрел камни.

– Это бриллианты, Иван Иваныч, зелёные – изумруды, а эти, малиновые, точно рубины.

– Откуда знаешь? – недовольно пробурчал Нестеров. – И, наконец, когда перестанешь меня по отчеству величать? Иваном меня зовут.

– Во-первых, вы меня, то есть ты меня, товарищ начальник, на восемь лет старше, – Храмов улыбнулся, гася раздражение капитана, – а, во-вторых, Ваня, был у меня в Ленинграде в блокаду небольшой опыт по этим камушкам. Как-нибудь расскажу. А, в-третьих, думается мне, бандиты приходили за этой брошью.

– Поживём – увидим… Ладно, пошли в зал.

Нестеров передал коробку с брошью криминалисту.

– Лида, срочно на экспертизу. Есть что с пальчиками?

– Есть, товарищ капитан, много чего есть. Будем работать.

Вошёл старший лейтенант Соколаускас с кипой листов бумаги и пакетиками с землей, лаконично доложил:

– Товарищ капитан, во дворе следы машины. Срисованы мною. Товарищ Воронцова сделала снимки. По протектору – или «виллис», или «додж». Со следов снял остатки грунта. Это красная глина, в городе такой нет.

– Хорошо, Йонас, передай всё криминалисту. Сейчас восемь тридцать пять. К восемнадцати тридцати жду ваши с Воронцовой соображения.

Распахнулась дверь, и участковый Норейка ввёл в лавку чуть полноватую, но весьма привлекательную даму, в лёгком кремового цвета поплиновом плаще и игривого фасона шляпке. На вид ей было лет тридцать пять.

– Доставлена гражданка Штерн, товарищ капитан. Я опросил соседей. Никто ничего не видел и не слышал. Что, собственно говоря, неудивительно, – участковый сделал виноватое лицо.

– Присаживайтесь, – Нестеров придвинул даме венский стул и приказал Соколаускасу вести протокол. – Вы опознали труп хозяина лавки?

– Да, это Семён Абрамович Штерн, – с надрывом ответила дама и прижала платочек к сухим глазам.

Она скорее с любопытством, чем с опаской поглядывала на Нестерова и Храмова, поминутно прикладывая кружевной платочек к глазам. Два молодых милицейских офицера ей были явно интересны.

В ходе допроса выяснилось, что Нелли Рафаиловна Штерн, девятисотого года рождения (Нестеров был удивлён, он-то полагал, что она гораздо моложе), место рождения – Вильно, незамужняя, убитому хозяину антикварной лавки приходилась двоюродной сестрой. С двадцать пятого года по май сорок первого Штерн владел большим престижным антикварным магазином в самом центре Вильно, на углу улиц Ягелонской и Гданьской, в пяти минутах ходьбы от центральной улицы Адама Мицкевича. Нелли Штерн все эти годы работала в магазине кузена в качестве продавщицы и домоправительницы. В мае сорок первого года Семён Штерн решил уехать в Советскую Россию. Причин было несколько. Во-первых, после передачи Москвой в октябре 1939 года Вильно Литве новые литовские власти стали душить бизнес налогами, а полицейские чиновники занимались открытым рэкетом, вымогая у Штерна ежемесячную плату за «крышу». При поляках подобного не было.

Во-вторых, когда в Литве в сороковом году была провозглашена советская власть и страна вошла в состав СССР, началась полная неразбериха. Богатые поляки и литовцы либо уехали в Швецию и Финляндию, либо подверглись репрессиям органами НКВД. Бизнес серьёзно просел. Зачастили уголовники, требуя у брата стать скупщиком краденого и отдать им долю в бизнесе. В апреле сорок первого Штерн решил воспользоваться приглашением родственников, уехать в Саратов и открыть там антикварный магазин. Через месяц всё был распродано, и Штерны покинули Вильно. Осенью прошлого, сорок пятого года, они вернулись в город и с разрешения властей вновь открыли антикварный магазин, вернее лавку. Бизнес шёл ни шатко ни валко, но на жизнь хватало.