Охота на Динозавра

Для придания вопросам должного веса Матвей чуть повернул руку, натягивая ткань. Сознавая, что через секунду приток воздуха может вновь прекратиться, придушенный засучил ногами, поднял руку и пошевелил пальцами. Воображение подсказало Быстрову, что амбал пытается изобразить щупальца.

– Кальмар?

Бандит забулькал, обрадованный догадливостью несостоявшейся жертвы. Оскалился, показав порченые зубы, и Матвей снова испытал постыдное чувство: с каким бы удовольствием он вогнал эти гнилушки в глотку их хозяину! Вот это была бы расплата звонкой монетой!

Но это было бы проявлением слабости, открытой дверью, за которой дожидается своего часа животная сущность, не изничтоженная в людях цивилизацией. Поэтому он сдержался, укротил себя и закрыл дверь. И даже ослабил захват.

Амбал принялся хватать ртом воздух, обдавая агента смрадным дыханием и не догадываясь, что тем самым рискует разбудить дремлющего в Матвее зверя.

Спецагент обшарил карманы бандита, мимоходом вспомнив одну из сентенций товарища Ухова: «Право творить правосудие подразумевает ответственность в принятии решений. Вера в собственную непогрешимость чревата нравственной деградацией».

Это были азбучные истины, но сейчас Быстров по-новому ощутил их глубину. И понял: отныне это не только руководство к действию, устав жизни и службы, но и краеугольный камень его отношения к людям, безотносительно – преступники они или законопослушные граждане.

В нем происходила подвижка каких-то пластов, и этим, как ни странно, он был обязан Марине Лисичкиной, рискнувшей жизнью ради спасения его из лап Динозавра, то бишь щупалец Кальмара, то бишь рук Ивана Петровича Сидорова.

«Впрочем, – подумал Матвей, – неизвестно, что на самом деле ее подвигло на это, она что-то говорила про брата…».

– Мы это с собой возьмем? – спросила девушка.

– Обязательно!

Быстров с удовлетворением отметил, что теперь неплохо вооружен. К его верному «лилипуту» добавились: три ножа – «спринг-найф» и две старомодные финки с наборными ручками, «беретта» 32-го калибра, пистолет Макарова и короткоствольный «кольт». Все это он выудил из карманов троицы, распростершейся на асфальте. С таким арсеналом ему никто не страшен!

– Теперь можно ехать, – сказал он. – Спокойно.

Джип покорно взревел мотором, отозвавшись на поворот в замке зажигания ключа, выуженного из кармана одного из бандитов.

– Ловко вы с ними, – еще раз отдала должное девушка, устраиваясь на соседнем сиденье. – По полной программе.

– Привычка такая – отвечать ударом на удар, – смутился Матвей, с высот нынешнего мироощущения понимавший: переборщил! Успокаивая, оправдывая и обманывая себя, он добавил: – Это так, … .

Глава 14

Партнеры до предела

– Привычка такая – отвечать ударом на удар, – смутился Матвей, с высот нынешнего мироощущения понимавший: переборщил! Успокаивая, оправдывая и обманывая себя, он добавил: – Это так, мелочь.

– Вам виднее, – с сомнением протянула Лисичкина.

Быстров, предпочитавший, чтобы последнее слово оставалось за ним, на сей раз промолчал. Калечить подручных Динозавра было ни к чему. Хорошо, хоть не поубивал… Что ж, будет урок на будущее: общаясь с бандитами, негодяями и подонками, все равно надо оставаться человеком! Даже если приходится их бить.

Он вырулил на проезжую часть и погнал джип в сторону «Тушинской». Через минуту, опомнившись, спросил:

– Так куда ехать?

– То есть как «куда»? – нахмурилась девушка. – Ко мне!

– Это понятно. Но куда?

Она засмеялась.

– Я же не сказала, где живу. В Зеленоград.

– Далековато, – посочувствовал Матвей.

– Зато воздух чистый.

– Веский довод, – согласился агент.

Когда джип выскочил на Волоколамское шоссе, чтобы потом, у Гидропроекта, свернуть на Ленинградское, Быстров прервал затянувшуюся паузу.

– Марина, – неуверенно сказал он, – вам не кажется, что пришло время прояснить наши отношения?

– Что вы имеете в виду? – вопросом на вопрос ответила Лисичкина.

Прежде такая манера вести диалог вызывала у Матвея глухое раздражение, однако сейчас он не почувствовал его. Почему? Откуда эта снисходительность? Он взглянул на свою спутницу и тут же сообразил – откуда. Такой девушке можно простить все! В том числе и бестактность, продиктованную, вероятно, страхом перед последним, решающим шагом – объяснением. Однако теперь они, можно сказать, партнеры, и сделать этот шаг ей придется, если не в знак благодарности за спасение из лабиринта, то хотя бы из стремления обрести в напарнике надежного товарища, тоже врага Динозавра. Вот и получается: они – партнеры до предела! А за ним следует уже совсем другое партнерство. Будет ли оно?

– Я имею в виду, что мне не мешало бы знать, чем конкретно не угодил вам Иван Петрович Сидоров, известный мне как Динозавр, а вам еще и как Кальмар? Какую роль во всей этой истории играет ваш брат? Наконец, как вы узнали, что я нахожусь в пыточной камере бандитов? Почему решили помочь в побеге? И это, Марина, лишь толика вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответы. Полагаю, я имею на это право.

– Вы правы, – сказала после недолгого размышления девушка. – И право на это имеете. Я расскажу. Только начать придется издалека. Потерпите?

– Не привыкать, – отозвался агент, подумав о том, сколько многочасовых исповедей довелось ему выслушать на своем веку. В комнатах для допросов.

– Родителям моим, – начала свой рассказ Лисичкина, – очень хотелось мальчика, сына. А появилась я. Роды были тяжелыми, с осложнениями, так что еще на одного ребенка нечего было рассчитывать.

– Но… – произнес Матвей прежде, чем успел одернуть себя. А когда одернул, было уже поздно: слово – не воробей. Он беззвучно выругался: самовлюбленный болван, никакой деликатности, а ведь минутами ранее посмел упрекнуть спутницу в бестактности, пусть и мысленно.

– Вы о Романе? – улыбнулась девушка. – Он мой двоюродный брат, сын сестры отца. Он с мальчишества у нас пропадал, потому что дома ему несладко приходилось. Отец его умер, когда Ромка еще несмышленышем был, а отчим, тетя через пару лет снова замуж вышла, и по сию пору пасынка терпеть не может.

– Бывает, – кивнул Матвей, который прекрасно знал, что такое безотцовщина. Правда, его отец жив. Да только не знает полковник Николай Семенович Ухов, что в подчинении у него сын, и Бог весть, узнает ли когда-нибудь.

– Ромка всегда шалопаем был, – продолжала Лисичкина, – хотя учился неплохо. И в институт сходу поступил. А потом все пошло через пень колоду. Должно быть, избаловали мы его своей любовью. Это ведь задним умом понимаешь, что пылинки сдувать – не дело, и что не от всех трудностей надо оберегать, и что жалость зачастую во вред.

– Об этом Горький писал, – заметил Быстров.

– И Толстой!

– Лев?

– Да хоть Алексей! Какая разница? Пока в собственное темечко жареный петух не клюнет, разве мы кого слушаем? В общем, случилось что-то с Ромкой. Сначала и незаметно было, а потом хоть глаза закрывай. Бросил институт, – говорит, не мое это, пойду поработаю, – устроился каменщиком на стройку. Потом у него денег вдруг стало несчитано, шальных денег, тех, что руки жгут. А он парень щедрый – кто ни попроси, не откажет. Всем рад, всех угощает, со всеми готов до утра разговоры разговаривать. Дальше больше: купил машину, квартиру снял, чтобы с отчимом под одной крышей не жить. Закружились вокруг него всякие подозрительные личности, нахлебники, девки какие-то наштукатуренные.

– Это со стройки?

– Я о тех, что косметикой пользоваться не умеют!

– Не «что», а «кто», – машинально поправил Быстров.

– Как хочу, так и говорю. Вы слушать будете или перебивать?