Шиндяй. Колдун тамбовских лесов

– Да есть у нас тут мужик один вредный, колдун. Вот и шастает везде, особенно мой сад любит, – я заметил, что с покупкой половины дома за хозяина меня она не считала, а относилась как к временному и чудному гостю. И потому всё по-прежнему называла и считала своим. – Шиндяй-то, не знаю, то ли корешки свои да травы выискивает, то ли богам камлает, кто его, шута, разберёт?.. Да сам леший к нему в гости ходит! Только стемнеет, так они как засядут, так до третьих петухов в карты и режутся! Только вместо карт у них листья осиновые – прямо с той самой осины, на которой когда-то Иуда удавился! И вместо карточных мастей зверюжьи морды и змеи намалёваны, чёрные и красные.

Я даже и не понимал – то ли баба Надя шутит, не может же современный человек верить в подобную чушь? Но говорила-то вроде бы серьёзно, да ещё полушёпотом, с оглядкой, будто бы этот злостный колдун всё на свете мог слышать, явиться тут же и наказать:

– Так вот и играют! А вот, бывает, иду под утро в лес по грибы, вижу – то в одну сторону белки, или иной какой мелкий зверь бежит, то в другую. Знаешь, от чего так?

Я пожал плечами, мне было неловко всё это слушать:

– У них с лешаком-то ставки в игре какие – на зверей! Вот раз один выиграет – к нему и бегут, другой – стало быть, к другому хозяину оборотятся. Карточные долги такие у них.

Так я впервые услышал о Шиндяе.

Я не понимал, что значит это имя? Да и имя ли это вообще, или фамилия, а может, прозвище? Только различал схожесть во всех этих словах опять – Жужляй, Шиндяй. Вроде бы живут вокруг меня обычные люди, говорят по-русски, как я, лишь с понятным говорком и каким-то нажимом в произношении буквы «г», да и только… но было здесь что-то интересное, загадочное, о чём я надеялся в будущем узнать.

Ведь именно ради этого – нового и неизведанного, я решился впервые так далеко уехать от Москвы…

Никак не вернусь к тому, о чём начал. О курении. А всё потому, что мне стыдно, и так хочется уйти от темы. Ведь с табаком я так и не расстался. Уже в поезде, пока ехал, не мог уснуть – меня буквально ломало, как наркомана. Но на утро стало легче, я перетерпел. Но душный автобус до райцентра, говорливые бабки меня взбесили так (хотя я понимаю, что меня в состоянии табачной отмены могло бесить что угодно), что уже на вокзале в Пичаево я купил пачку сигарет.

Затянулся, расписавшись в бессилии. То главное, что хотел поменять, так и не смог. Я курил, и в тот момент, когда брёл к посёлку, слушая, как удаляется неровный шум мотора «пирожка»… Но в остальном моя жизнь потекла совсем не по-московски, размеренно. Ловил мелкую рыбёшку в местной быстротечной речушке, иногда собирал какие-то грибы, показывая их соседке – я не умел различать съедобные и ядовитые… но больше бродил без всякого дела по окрестностям.

Глубоко старался не заходить, понимая, что можно заблудиться так, что на дорогу выйдешь голодный и оборванный спустя несколько дней где-нибудь в Рязанской или Пензенской области. И то, если повезёт найти дорогу.

Но однажды во время прогулки что-то пошло не так, и я понял, что не могу узнать место, где оказался. Словно лешаки, о которых говорила баба Надя, реально бывают! То есть, я вдруг понял, что не знаю даже примерно, в какую из сторон мне идти? Смартфон показывал полное отсутствие сети и связи со спутниками, компаса у меня с собой не было, да если бы и был, я толком не знаю, как по нему ориентироваться. Ничего с собой. Разве что сигареты.

Я присел на поваленное дерево и стал курить одну за одной. Старался сосредоточиться, вспоминая что-то из школьной программы про мох, муравейники, которые бывают всегда то ли на юге, то ли на севере, и понимал, что влип, и паника всё больше охватывала меня.

От отчаяния закрыл глаза и подумал: «А может быть, я сплю! Сейчас вот открою глаза снова, и этого не окажется! Я буду на кордоне в домике, или в саду, а лучше вообще в Москве! И зачем только придумал всё это?»

И тогда послышались шаги. Шаги и бормотание. Точно такие же, что я слышал в саду под утро, когда спал. Но обычно они были в отдалении, а теперь приближались. Сердце забилось – от волнения, что я вот-вот встречусь с колдуном, о котором так много рассказывала соседка, но больше от радости – каким бы человеком ни был этот Шиндяй, он местный, а значит, с ним я точно не пропаду.

Да, это он шёл ко мне – невысокий человек за пятьдесят, в зелёных резиновых сапогах, штанах-трико и потрёпанной клетчатой рубахе. На голове – мятая кепка со сломанным козырьком. Нет, не таким я его представлял! Думалось, что Шиндяй носит какой-нибудь причудливый мордовский костюм, хотя я и не знал даже примерно, как тот выглядит. Он мне виделся стариком с широкой бородой и длинными волосами, с берестяным опояском на лбу. Может даже, с филином на плече.

Но таинственный колдун выглядел самым обычным деревенским мужичком. Я не сомневался, что это именно он. Было в его лице, взгляде что-то колкое, недоброжелательное. Он шагал, закинув ручку плетёной корзины на плечо и опираясь на разлапистую палку. На меня он взглянул походя, с прищуром. Я подумал: если не окликну, то он и вовсе пройдет мимо!

Что мне оставалось? Я потушил окурок, поднялся и поздоровался.

Тот замедлил шаг, прислушался – он, казалось, не обращал внимания на меня, а будто хотел что-то узнать, прочесть в тишине леса. Даже подумалось: а, может, он вообще слепой? Но затем он посмотрел на меня строго и внимательно, будто всё видел насквозь!

Так смотрят с презрением на слабовольного. На слабака! На человека, который не хозяин своему слову, эмоциям, поступкам.

Я покраснел, ведь это точно относилось ко мне, к моим чахлым попыткам бороться с зависимостью.

Он подошёл близко, поковырялся палкой, достал кончиком из песка смятый, но ещё тлеющий окурок.

– Нет, не жди, здоровкаться не буду, – сказал он, сев на корточки. Я посмотрел на его спину. – Здоровкаться – это что, здоровья желать, верно? – он обернулся. – А как тебе желать того, что ты сам себе не хочешь? Бесу кадишь!

Последней фразы я не понял, но опустил глаза. Мне захотелось оправдаться, точнее рассказать, объяснить, как и что. В четырнадцать лет я впервые взял сигарету – друг курил, я и решил тоже попробовать. И так иногда стал с ним за компанию дымить. Редко, от случая к случаю, но потом всё чаще! Пришёл день, и я спросил у него сигарету, чтобы потом закурить одному. А после – уже стал покупать их, разбираться в марках, умничать, другим что-то советовать. Но я не делал выбора становится курильщиком, я не хотел попадать в эту ловушку! Я хотел курить только тогда, когда сам захочу, а не когда меня всего аж трясёт от неконтролируемой табачной жажды… Я не знал тогда вообще, что это ловушка, как-то само собой получилось в неё угодить! Не сразу, не вдруг, но я понял, что просто и не вырваться. Можно попробовать рвануть на волю, но от этого узлы только туже становятся!

– Ничего не говори, я-то всё знаю. И о чём думаешь тоже. Это, выходит, ты и есть тот московский? – спросил он, и притом как-то мягче, немного ласковей, если можно так сказать. – А меня Шиндяем прозвали, наверняка слышал, Надька-дура – язык без костей, наверняка с три короба про меня наговорила тебе плохого? Так?

– Ну, что вы – колдун.

– Не вы, а ты. Обращайся на ты. Вы – это так с тьмой говорят. Иду на вы, стало быть, иду на тьму, в старину говорили, если ты не знал.

Он помолчал:

– Всё бросить не можешь никак? Хотя стараешься?

И откуда он мог знать?

– Да. Так хочется, но перестанешь только курить, ломает всего! Ни о чём, кроме сигарет, думать не могу. Сдамся, закурю, вроде как облегчение.

– И стыдно…

– Да, – я опустил глаза.

– Тебя как звать?

– Михаил.

– Так вот, Миша, тебе на самом деле не хочется курить. Никогда не хотелось, вообще. И потому никогда не захочется, – он смотрел на меня с ухмылкой, видя, что я ничего не понимаю. – Но ответь – ты хочешь оставить каждение бесовское?

Я кивнул.

– Я так понял, что ты и дорогу тут потерял? Эх. Значит так, пойдёшь прямо, – он указал чёрным от сбора грибов пальцем, – шагов через триста будет перекрёсток, там ещё колючки растут на углу. Так вот, выйди на перекрёсток, встань посередине, достань эти свои сигареты, положи на углу и скажи: «Оставляю тебе курево проклятое на перекрёстке! Приходи и бери, коль надо, а мне больше без надобности!» И всё, иди прямо, только не оборачивайся! Как сделаешь, ты больше не куришь.

– И всё? Так просто?

– И всё. Скорее всего, даже и не захочется. Сам удивишься, как легко на душе станет, как пересечёшь перекрёсток, и ему сигареты оставишь.

– Кому – ему?

– Ему, тому самому, кому они нужны, кто тебя курить заставляет снова и снова. Бесу. У бесовской силы своя иерархия, звания, виды, есть и табачные бесы. Они простые, примитивные, похожи на червя ленточного, как его, солитёра. Ему бы только сосать и сосать никотин, а как перестаёт поступать, он аж вгрызается в нутро.

– Но раз так, а вдруг опять начнёт тянуть, ломать? Если я захочу?

– Ты не хотел и не хочешь, сам же сказал! – его голос стал резок. – Когда тебя всего крутит-вертит от жажды табачной, то не твоя жажда, а его. Бесова. Не ты первый, не ты последний. Сигареты нужны ему! И коль придёт к тебе бес, закрутит тебе уши, хочешь про себя, а хочешь вслух ответь ему: «Уходи, я оставил твои сигареты на перекрёстке. Они ждут тебя там! Иди себе от меня!» И так эту мысль повторяй и повторяй спокойно и твёрдо, и увидишь, что он побесится вокруг тебя – на то он и бес, и непременно отступит, уйдёт искать свой табак туда, где ты ему и указал. Может он и опять вернуться, и не раз, и долго докучать, и не отступать, но ты ему отвечай, как и раньше. Мол, уходи, я оставил твои сигареты там. Понял? Сколько бы он ни клянчил, знай, рано или поздно он отступит. Обозлится, конечно, само собой, но и до этого он тебе добра не желал. У любого беса одна цель – сгубить человека. Он может других бесов привести, пострашней себя, чтобы тебя пошатнуть, так что уж старайся жить по-доброму.

– А что если эти сигареты кто-нибудь поднимет? У меня же тут почти полная пачка!

Шиндяй вздохнул:

– Эх, московские… Здесь никто не поднимает, если только какой дурень заезжий, а таких и не бывает. Люди ещё в старину знали, что на перекрёстке вообще ничего подбирать нельзя, даже в руки брать. Сидеть на нём нельзя, есть, спать тем более. Перекрёсток – место особое, переходное во всех смыслах, открытый путь во все концы, в видимые и невидимые стороны. Так что, если кто твои сигареты возьмёт, тебе от этого будет ещё легче. Твой бес к другому уйдёт, будет добивать глупца с особой силой. Но это уж не твоя боль-забота.

Я крепко задумался, и молчал. Шиндяй, уходя, сказал:

– За перекрёстком иди прямо, потом места узнаешь, как выйти к кордону. И больше не забредай так, раз ты птица нездешняя и к тому же домашняя. А то смотри: она к дурачкам добрая, но ведь в другой раз поймает и защекочет! С хозяйкой шутки плохи!

– Кто – она? – я отвлёкся от мыслей, понимая, что утерял связь в его словах.