Время весны

Немец пошевелил ключом, и когда замок поддался, пригласил меня войти первым…

5

Я поднял глаза – фруктовые поленья прогорели, угли ярко пульсировали тёмно-красными огоньками, но так почему-то не хотелось вставать, нанизывать шашлык и жарить… Не скажу, чтобы меня сильно захватила история, но всё же было в записках нечто особенное.

Тем не менее я поднялся и занялся шашлыком. Пока жарил, переворачивая шампуры с ароматными, шипящими кусочками, думал… о дяде Гене и себе. Мне казалось очевидным, что рассказчик и странноватый немец непременно подружатся на следующих страницах, иначе не описывал бы он в таких красках эту встречу. И снова между мной и Николаем Звягинцевым, истинным хозяином этой дачи, оставившим внуку воспоминания, пробежала искра. Так получилось, что и я сблизился с человеком намного старше меня, нашёл общий язык, причём получилось это тоже словно само собой, нечаянно.

Я оставил мангал – жар слегка ослабел, и можно было переворачивать реже. Отошёл чуть от домика, в темноту, и зашагал по тропинке к шелестящей прибрежной осоке. Подумалось – ведь мы живём в прекрасном месте! Моя дача – у воды. Недавно читал в интернете, что наше «воронежское море» уникальное, что в мире вообще нет второго такого большого водохранилища, полностью находящегося в черте города. Вдохнул влажный воздух… Эх, морюшко. Сколько о тебе сказано плохого – что по составу твоей воды можно изучать таблицу Менделеева, что грязное ты, вонючее. Будто само себя сделало таким, без людского участия. А ведь пора бы остановится, задуматься, и богатым мира сего совместно с властью выделить средства на очищение, а не конференции проводить бесконечные по теме спасения Воронежского водохранилища, о которых мне приходится писать…

Я спустился к мостику и стоял, положив руки в карманы. Далёкий левый берег горел множеством окон. Подуло ночной прохладой, и стало как-то особенно легко, чисто, хорошо на душе. Вновь пришла мысль, что я провожу первую ночь на своей даче, и так получилось, что она складывается незабываемо! Я опять вспомнил дядю Гену, вечера в беседке, и даже с некоторой ревностью обернулся в её сторону – до неё отсюда было рукой подать… Пойти, что ли, посидеть там?

Но запах подгоравшего мяса заставил меня вернуться к себе. Здорово, – к себе! Каждый раз, возвращаясь к этой собственнической мысли, я только радовался. Никакая власть не победит в нас, простых людях, это счастье: ощущать личное пространство, пусть даже это избушка пять на пять метров.

Перед домом кто-то сидел на корточках, переворачивая мясо. Мангал дымил, так что, подойдя совсем близко, я не смог рассмотреть лица.

– Ты что ж гуляешь, когда у тебя тут пожарище? – сказал незваный гость. Это был человек лет пятидесяти, в очках.

– Здравствуйте, я ваш новый сосед, – сказал я. – Только сегодня вот дачу купил.

– Да знаем, – сказал он, и я удивился. Ни внук Звягинцева Михаил, человек довольно молчаливый, ни я ни с кем не обсуждали покупку, но, видимо, в каждом домике уже в курсе, что здесь новый хозяин. Мне вспомнилась коммуналка, о которой читал только что, и понял, что со временем меняется немногое.

Не разговаривая, мы дожарили мясо, сняли его с шампуров, и я быстро сбегал в домик, нашёл ещё одну кружку, разлил остатки вина из пакета, не спрашивая, будет ли мой гость. Он не отказался.

– Ну, за знакомство, шашлычник! – сказал он, выпив немного и закусив обугленным кусочком.

– Спасибо, что помогли!

– Давай на ты, мы же дачники, – сказал он, немного развалившись на стуле, в котором недавно сидел я. Нечистыми после шашлыка руками он взял тетрадь и стал её небрежно перелистывать. Мне было неудобно его одёрнуть. Я спросил:

– А вы знали Николая Звягинцева?

– Дядю Колю что ли?

Я помедлил, глядя с облегчением, как собеседник оставил тетрадь в покое, вернув на лавочку рядом с торшером.

– Дядя Коля был очень хороший человек, – произнёс сосед после долгой паузы. – Стоп, а когда он умер? – он посмотрел на меня так, будто я должен знать. – Я его видел в последний раз… Да, наверное… Хотя, какая разница. Хороший был дядька, рыбак, всегда и радостный такой, и немного грустный… Выпить у него всегда было, хотя он чаще угощал, а сам не пил. На баяне здорово умел играть, помню вечер…

Он замолчал, думая о чём-то, а потом вдруг поднялся с кресла.

– Рад, что ты дачу купил, хороший, видно, парень! – он протянул мне руку и потеребил, уходя. – А за огнём следи – это тебе не шутка! Чуть что, все загоримся, тут тебе не того! Раз затеялся жарить, да ещё мангал поставил у крыльца – изволь следить, а не по надобности бегать!

Я проводил его взглядом, улыбаясь. Сходив к колонке, набрал в пустой пакет от вина воды и залил огонь. Посидев и пожевав ещё шашлык, подумал – то ли пойти спать, то ли ещё почитать немного… Впрочем, лучшее решение – хороший чай и чтение. Быстро нагрев электрочайник, я заварил пакетик и, прихлёбывая, вернулся к тетради.

6

Карл Леонович жил в тёмной каморке, и на фоне заката в единственном узком окне кружились пылинки. Оглядевшись в этом маленьком пространстве, я подумал – куда бы положить книги? Опустил ношу на пол рядом со стоящим на кирпичах матрацем. Высвободив пальцы от бечёвки, почувствовал облегчение, поднёс раскрасневшуюся ладонь к губам. Карл Леонович смутился:

– Простите, что заставил вас так потрудиться. Я не знаю, как и отблагодарить. Могу ли угостить чаем?

– Нет, я пойду, – ответил я, но Карл Леонович остановил меня.

– Ни в коем случае! Поверьте, я угощу вас, Коленька, особенным чаем, – в его глазах я прочёл искреннюю просьбу остаться. – Побыв немного ещё и составив мне компанию, вы доставите истинное удовольствие! Я мигом сбегаю к Наденьке! – и, не выслушав мой повторный отказ, он закрыл дверь.

Я сел на низкий табурет, положив на колени журналы «Наши достижения». Только теперь глаза привыкли к полумраку, и я увидел, что вся комната завалена книгами и папками, а в углу стоит громоздкая подзорная труба.

Кто же этот странный человек?

Мне подумалось, что каждый из потёртых томов хранит древние, утерянные миром знания, и Карл Леонович – последний на земле алхимик. Он собирает их в своей тайной лаборатории и по крупицам сшивает лоскуты прошлого, чтобы однажды пролить свет, выдать из этой душной кельи великую истину. И, как потом выяснилось, я был прав – пожилой немец действительно заглядывал из этого чулана в неведомые дали.

Старик вернулся довольно быстро. Из носика алюминиевого чайника шёл пар, и комнату наполнил приторно-сладкий аптечный запах.

– Я очень люблю заваривать ягодки калины, – говорил он, разливая по железным кружкам. – Удивительное растение. Вы слышали про Калинов мост?

– Это сказка, в смысле?

– Да. Я давно открыл для себя удивительный, глубокий мир русских песен, сказок и понял, что славянские народы ещё в древности владели знаниями многих тайн космоса и мироустройства. Калина – от слова раскалить, я понял так, что мост в том предании был горящим, и ягоды калины по осени горят в лесу, как последний предзимний закат…

Я не очень понял, зачем это было сказано, но слова мне запомнились. Наступила пауза, и я взял кружку, поднёс к губам, но тут же обжёгся и поставил обратно. Я никогда раньше не пользовался железной посудой. Заметив моё замешательство, немец улыбнулся:

– А это просто физика, мальчик мой, замечательная наука! Металл ведь отлично передаёт жар этого напитка! Я люблю пить из таких кружек, чтобы обжигаться калиновым огнём!

Любой другой на моём месте мог бы подумать, что старик не в себе. Но я понимал, что его надо научиться понимать:

– Вы учёный? – спросил я, глядя на старую подзорную трубу.

– Не знаю, как лучше ответить, Коленька, – он помолчал. – Учёные бывают разные, некоторые люди, относящиеся к ним, вызывают у меня восторг и желание прислушаться к их мыслям, но немало и тех, кто имеет высокие степени и награды, при этом суждения их лженаучны и вредны.

– Так значит, вы просто так читаете, занимаетесь, интересуетесь? Из любопытства? – спросил я и подумал, что задаю много вопросов, словно и вечером остаюсь корреспондентом на работе. Видимо, это уже вошло в привычку.

– Нет, не только, я ещё и пишу сам. И довольно много пишу.

Я ждал продолжения мысли, но Карл Леонович спросил:

– А вы любите науки, Коленька?

– Честно сказать, в школе легко давались литература, история, языки. А вот когда изучали науки точные и естественные, меня они как-то не интересовали вовсе, – старик располагал к простому и откровенному разговору. – Скажем так, яблоко упало на голову Ньютону, знаете?

Он тихо засмеялся.

– Так вот, на уроке все обсуждали, какой закон он открыл, а я, услышав эту историю, задумался больше, а съел ли он яблоко потом, или нет?

Карл Леонович сказал:

– У вас особый склад ума, это сразу видно. А познание точных и естественных наук зависит от того, кто и как учит. Нет человека, который не смог бы постичь их, был бы талантливый педагог.

Он пил розоватый чай, морщась от удовольствия и прихлёбывая:

– Да, я собираю познания, и у меня много книг. Но они нужны мне не сами по себе, а только для того, чтобы получить дополнительные знания, факты для моей теории космогенеза.