Шиндяй. Колдун тамбовских лесов

– Смотри, не грохнись, у меня тут это запросто, лучше жди здесь! – сказал мой спутник. Я сначала и не понял, что мы пришли. Шиндяй жил на окраине. Дальше кустов можжевельника я не пошёл, хотя мне было интересно подойти ближе. Что ж, в другой раз, время наверняка будет. Пока ждал, мысленно представлял, каким должно быть жильё человека, которого все местные почитают за колдуна? Наверняка висят там по стенам вырезанные из дерева звериные морды и мордовские идолища. Невольно засмеялся от каламбура.

Шиндяй гремел чем-то, и вскоре показался с ведром, железным садком и двумя бамбуковыми удочками:

– Будешь на мою снасть ловить, а этой своей покупной хворостинкой лучше лягушек в Жужляйке гоняй, на другое она и не годится, – пошутил он. – Ну что, пошли к великой нашей воде!

Вечерами я иногда смотрел карту – она загружалась постепенно и при плохом интернете. Так вот, в некотором отдалении от кордона протекала река Цна – извилистая, местами довольно широкая, с заводями и затонами, где, как мне представлялось, было много-много рыбы. Места ведь лесные, почти что девственные. Но пойти туда одному я пока не решался.

Шиндяй относился к рыбалке как к таинству. Он не произнёс вслух, но я понял, что добраться до места лова мы должны незаметно. Чтобы никто из местных нас не встретил, не проводил «дурным глазом», не пожелал «ни пуха, ни пера» или чего-то такого же дурацкого. В общем, повёл меня Шиндяй окольными путями, и я чертыхался, когда задевал головой ветку, или внезапно проваливался ногой в канаву.

–Тшш! – мой спутник подносил палец к губам и смотрел строго. Истинный заговорщик.

К реке мы вышли внезапно – по берегу рос высокий «корабельный» лес, который обрывался высоким яром. Мы скатились вниз по крутой песочной насыпи, и в камышах я не сразу увидел длинную деревянную лодку. Почему-то подумалось, что на такой рыбачат индейцы. Шиндяй загремел цепью, положил аккуратно снасти и жестом приказал мне садиться. Я едва удержал равновесие – Шиндяй и опомниться мне не дал, он тотчас оттолкнулся резиновым сапогом от берега, и нас отнесло.

– Ловко, – только и сказал я.

– Ты хоть плавать умеешь, московский?

– Ещё бы. Я в бассейн хожу.

– Ааа. Но это тебе не поможет, – он засмеялся, а я невольно побледнел. – Ладно, шучу. Давай, налегай на вёсла, ты сегодня у меня будешь как раб на галерах. Далеко пойдём, вооон туда! Не оборачивайся, греби!

Сосновый хвойный запах смешался с прохладой воды, тяжёлым духом тины, пряным ароматом цветов. Хотелось дышать полной грудью, но не получалось – таким плотным казался воздух. Я немного ошалел с непривычки – всё-таки ничего подобного я раньше никогда не видел и не ощущал:

– Какая же красота! – я поднял глаза и посмотрел на небо. Солнце уже не жгло так, как недавно, но плыть на закат оно, кажется, и вовсе не собиралось. Июньский день почти бесконечен, и в этом его сила. Со дна шли небольшие пузыри, и я подумал, что это роются мордами рыбы в поисках корма. Тут их наверняка очень много.

– Не болтай лишнего! – прохрипел Шиндяй, хотя я не произнёс ничего, кроме короткого восторга. Он жестом приказал сильнее давить на правое весло, и лодка стала заходить в один из поросших кувшинками затонов. Там не было течения, и похожие на большие лапы листья недвижно лежали на воде.

– Здесь будем, – прошептав, он опустил в воду привязанный к верёвке гладкий речной камень. Каждое его движение было спокойным, хотя и чувствовалось некоторое напряжение. Мне казалось, что Шиндяю не терпится поскорее забросить удочки. – Давай совсем тихо, я тут утром прикармливал.

И мы насадили упругих, извивающихся червей, закинули сделанные из гусиного пера поплавки. Удочка Шиндяя была для меня непривычная, бамбуковая и намного тяжелее современных, и я, последовав его примеру, воткнул её в специальную выемку.

Тишина. Мы ждём. Минуты бегут одна за одной, и только в такой момент будто и правда слышишь этот неспешный бег времени! Никому не нужна суета. Её выдумали глупые люди для того, чтобы истязать себя и других. А я вырвался, убежал. Вот так. Как поётся в песне у Андрея Макаревича: «Я не знал, что уйти будет легко!» Хотя и ненадолго, но смог же! И дышал, дышал теперь полной грудью!

Жаль только, не клевало. Шиндяю, видимо, надоело молчать, и он стал нарушать свои же запреты. Заговорил тихо:

– Ты там у себя-то, в Москве-реке, наверное и не рыбачишь?

– Да что там… рыбу трёхголовую ловить только. Загадили совсем Москву-реку.

– Да и здесь тоже не то, что раньше бывало, – он достал снасть, поплевал на червя. На жизнь и здоровье обитателя навозной кучи, похоже, пока никто из водных обитателей так и не покусился. – Я вот одну книгу люблю читать, Леонида Сабанеева, о рыбалке. Он при царе-батюшке рыбу удил. И славно удил. Зачитаешься, как раньше хорошо и интересно было, не то, что теперь. Сейчас человек много зла сделал, как специально, чтобы реки опустели.

– Я, честно, вообще никакой не рыбак, – признался я. – Но всегда думал, что рыба в этом деле – вообще не главное.

– Ну, это так и есть. Я ж говорю, смысл не в добыче, а в самой возможности поймать. Но и ещё вот что. Сколько бы рыбалок ни было, сколько зорь ни встречай у реки, никогда одна похожа на другую не будут. А всё почему, – он помолчал. Его поплавок всё время еле-еле «плясал» на воде, кто-то его то протапливал, то оставлял в покое. Шиндяй смотрел, почти не моргая, но руку на удочке не держал. – Этот смысл открывается далеко не всем. Не все могут понять, что в природе не бывает ни запретов, ни ограничений. Полная свобода. И потому никогда ничего неизвестно, что будет дальше. И даже если повезёт, поймаешь хорошую рыбу, то потом будешь не её долго вспоминать, а как ждал, надеялся и верил. Во. Красиво загнул, да?

Вдруг поплавок Шиндяя уверенно пошёл в сторону и утонул, скрывшись за большим и сочным стеблем кувшинки.

Шиндяй подсёк, и удочка согнулась в дугу, я смотрел не на воду, а на его напряжённую руку, на которой напряглись мышцы так, что натянулась кожа и стали видны кости. Но борьба кончилась также быстро, как и началась:

– Эх ты, етиху в корень! – сплюнул он. Наверное, пожалел, что выругался, и добавил спокойно и разумно. – Вот, паря, и самого опытного постигает неудача!

Он достал удочку – леска повисла в воздухе без крючка и грузила. – Как говорится, взяла – тяни, а сорвалась – не спрашивай. Вот так. Ты из города леску не привёз случайно?

Я кивнул.

– Вот, есть хорошие новости. А моя старая, «Клинская», времена перестройки ещё помнит.

– Кто это сорвался?

– Судя по всему, линь. Я видел, как блеснуло что-то зеленовато-жёлтое, да и по поклёвке, по всему это он. А мучил-то как, полчаса теребил, никаких нервов не хватит.

Я дал Шиндяю катушку японской лески. Он долго рассматривал её – не верил, наверное, что такая тонкая может быть крепкой. Не раз попробовал её на растяжение. Мне казалось, что вот-вот и у меня случится заветная поклёвка, и уж я-то не упущу момент, справлюсь! Покажу, что не хуже! Поимка хорошей рыбы представлялась мне не просто победой. Так и видел перед глазами недоумение на лице Шиндяя, когда я поймаю!

– Смотри, Шкай зажигает свечу! – сказал Шиндяй, и я поднял глаза.

Такого заката видеть ещё не приходилось!

Нужно быть мастером слова, чтобы это передать, а я не умею. Солнце – невероятно-большое и впервые такое близкое, шло к закату. Красный полукруг уже наполовину утонул в воде и купался, окуная бока. Солнце отражалось на ровной глади, по которой бегали жуки-плавунцы. – Предки верили, что закат – это свеча в руках бога. Так, наверное, и есть. Красиво ведь, да?

Шиндяй вовсе и не расстроился, что упустил рыбу:

– Сколько восходов и закатов встретил, а таких, цнинских, нигде не бывает! Даже красиво говорить тянет, стихами, хотя слагать не умею.

– Пробуй писать, может, и получится.

– Да я раньше бывало… а сейчас вот случается, интересные такие, необычные строчки сами собой на ум приходят, и откуда только? На рыбалке мысли, как пчёлы, без толку роятся в голове, а потом как сложатся, что сам диву даёшься. Вот, например: «Восход – как свадьба, лишь мгновенье»… А хочу продолжить, и не выходит. Не идёт, зараза такая, только ненароком рождается у меня что-то. Или – «Проснусь я днесь, и не увижу». А что не увижу – опять не знаю.

Он ловко связал поводок, вернул мне леску, я убрал в рюкзак, и вспомнил, нащупав железную фляжку.

– Будешь? – протянул Шиндяю.

– Что там такое? – он поморщился, мечтательность слетела с лица.

– Да коньячок хороший. Правда, очень хороший, в Москве брал в дорогом магазине. Марочный, в звёздах весь.

– В звёздах только небо бывает. Знаешь, мы вот с тобой про курево говорили. Был у меня один знакомец, так тот тоже рассказывал всё про сорта табака, и такой, и сякой, и тёмный, и золотой, и пряный. А по мне это как навоз – посветлее или покрепче, одна вонь. Так и здесь. Марочный яд, не марочный.

– Совсем не пьёшь? – спросил я с небольшим огорчением. Мне подумалось, что, если Шиндяй немного пригубит, то станет что-то рассказывать особенное. Я отхлебнул. Странно, ожидал, что на губах появится жжение с ароматом дуба, горечью хвои, что-то такое изысканное, а отдало лишь неприятно спиртом, захотелось сплюнуть. Шиндяй, видимо, умел перебить настрой. Как есть – колдун.

– Чья бы корова мычала, моя бы – молчала, я тебе не вправе ничего говорить. Уж кто-то, а я – точно. Но, Миша, я бы тебе не советовал, – его слова меня пробрали. Есть что-то магическое в том, когда к тебе обращаются по имени, будто переходят какую-то черту и уже говорят прямиком в душу. – Ты ещё молодой, сколько тебе?

– Двадцать восемь.

– Да, совсем ещё пацан. И понять пока, слава богу, не успел, какая хитрая и опасная штука у тебя сейчас в руках. Бес в бутылке не такой туповатый нытик, как табак. Тот по сравнению с ним комар надоедливый.

– Ты пил раньше?

Он усмехнулся: