Байконур. Память детства

Мы с отцом ходили за керосином с видавшей виды железной канистрой ярко-зелёного цвета. Заказывали пять литров, и туго закрывали крышку, делая прокладку из бумаги или тряпочки (чтобы не протекло).

Почему-то не помню на кухне запаха керосина, помню тёплый синий огонёк, который регулировался на керосинке маленькой ручкой, похожей на ключик от старой заводной детской игрушки.

По сложившимся в Городе правилам керосин не продавали детям. Очень редко в очереди можно было увидеть женщину. Это была чисто мужская обязанность.

Однажды, мама написала записку, дала мне бутылочку и отправила в керосиновый домик. Продавец прочитал записку, и, не сказав ни слова, покачал головой. Керосина мне не дали.

Детский сад

Мне очень грустно, но в детский сад в своем детстве я не ходила. Правда, у родителей была попытка пристроить меня в это чудесное дошкольное учреждение, но находилась я в садике ровно один день.

Опущу подробности про прогулку и про тихий час, остановлюсь на времени, когда наконец-то моя любимая, единственная, долгожданная мамочка пришла за мной, чтобы забрать домой.

Все дети сидели за маленькими столиками и ужинали. Ужин в этот день был самым обыкновенным – на кухне был приготовлен винегрет. Но для меня это был самый страшный и грустный день моей, такой еще маленькой жизни. Дело в том, что я не любила винегрет. Больше всего в винегрете я не любила свеклу и лук. Ну, не любила я винегрет. Я сидела за столиком, прямо напротив двери, в которую беспокойно заглядывала мама. Меня не отпускали. Время от времени воспитательница подходила ко мне, наклонялась, и тихо, но очень сурово, произносила: «Ешшшь!» Я беззвучно плакала, склонившись над тарелкой. С ужасом и отвращением я смотрела на, казавшиеся мне огромными, треугольные кусочки нарезанного лука и понимала, что это конец. Я понимала, что всё равно выйду из этой комнаты и уже никогда, ни при каких обстоятельствах не вернусь.

Так и вышло. Я оказалась последней и меня, наконец-то, отпустили.

На этом мои воспоминания о садике заканчиваются.

Ах, если бы не этот винегрет. Сквозь годы, я нет-нет, а слышу этот тихий металлический голос воспитательницы… «ЕШШШЬ!»

Как бережно и нежно надо относиться к каждому растущему человечку. Не ранить нечаянно душу. Взрослые забывают, что когда-то тоже были детьми.

Папины унты

Хорошо, когда ты маленький – маленький. На тебя натягивают тёплые шерстяные носочки, рейтузики, свитер, шубку, меховую шапочку, сверху крест- накрест завязывают пуховым платком. Надевают валенки, ручки прячут в тёплые двойные варежки и, превращая тебя в такой неповоротливый ком, сажают на санки.

Минус 30. Морозный воздух обжигает лицо. Зимы в Городе суровые. Мне щедро оставляют на лице тонкую щелку для глаз. Мы едем в магазин за ёлкой и ёлочными игрушками! Первый хозяйственный магазин, в котором продавали эти волшебные товары, находился в конце Солдатского парка. Он был одноэтажный, с низким потолком и тусклым светом. Здесь можно было купить новогодние гирлянды, маски, снежинки, красную звезду на макушку ёлки, бенгальские огни и, наконец, маленькую, пушистую, пахучую, самую лучшую на свете ёлочку.

Мне совсем не холодно. Если постараться, то можно поднять голову вверх и увидеть холодное небо с мерцающими на морозе звёздами. Я прячусь глубже в пуховый платок. Как замечательно пахнет морозом! Так уютно сидеть и смотреть на папины унты. Они передвигаются по хрустящему снегу уверенно и быстро. Конечно, надо торопиться, уже совсем темно и магазин скоро закроется, вдруг не успеем. Этот безумно морозный вечер, санки и папины унты я сохранила в своей памяти ощущением теплоты и надёжности.

Новый двор

Перед тем как я пошла в школу, мы переехали в отдельную однокомнатную квартиру в соседний квартал.

У меня было всё, чтобы чувствовать себя самой счастливой девочкой на свете. Дома меня ждал большой, резиновый, красно-голубой мяч, а на столе томились в ожидании моих творческих шедевров акварельные краски с кисточкой. Во дворе я ездила на двухколёсном велосипеде. Но главным моим богатством была свобода. Мне доверяли и отпускали гулять без контрольных «заходов» домой. В моём новом доме, состоящим из 32 квартир, было много детей.

По периметру квартала все дома были уже построены и заселены. Но строительство не закончилось, так как в самом центре традиционно строили здание детского сада. Кирпичи, деревянные носилки, шум, пыль и машины, машины, машины.

Какой-то день они, одна за другой, привозили на стройку цемент. Водители ссыпали его огромными кучами прямо под стены будущего садика. Эти серые, с синеватым оттенком кучи, выглядели космическими, нереальными, сказочными! Они манили к себе, притягивали, завораживали. Ну как тут было устоять? Да совершенно невозможно!

Почему-то я делала это босиком, без сандалий. Я физически помню эти прыжки из окна второго этажа прямо в цементную кучу. Сотые доли секунды полета и ты, больно отбив пятки, погружаешься ногами в мягкое, тёмное облако, как в муку. И так раз за разом, до одурения, пока кто-то из взрослых не хватает тебя за шиворот и, прикрывая руками нос, рот и глаза, отчаянно пытается вытащить из этого волшебного облака.

Я не помню, как меня отмывали и, наверное, ругали родители. Ощущение восторга было таким огромным, как те кучи цемента во дворе. Думаю, этот восторг, хотя бы один раз, испытали тогда все дети из нашего дома. Горжусь нами!

Гагарин

Было доброй традицией всегда, с первого полёта Юрия Гагарина в космос, встречать космонавтов на главной улице Города. Это событие наполняло нас торжественностью момента ещё и потому, что мы были первыми детьми нашей Страны, кто вместе со взрослыми, нашими папами и мамами, узнавали о новых космических полётах и встречали космонавтов после этих полётов. Мы это понимали. Не сразу, конечно. По мере взросления.

Я храню в памяти одну из таких встреч.

Был тёплый летний вечер, уже опускались сумерки. Выходной. Я с отцом нахожусь в группе людей у входа в штаб, на площади. Кто стоит, кто сидит на низкой железной оградке, скамейка у входа в штаб только одна и совсем короткая. Взрослые разговаривают между собой. Вдруг отец поднимает меня на руки и разворачивает к незнакомому человеку в голубой рубашке (чётко вижу в памяти цвет). «Юрий Алексеевич, это моя дочь», – с гордостью заявляет отец. Он любил по жизни повторять эту фразу. Разговор продолжался. Ощущения? Много цвета (всё какое-то разноцветное, как одеяло моей прабабушки, сшитое из сотен лоскутков), смеха, радости и неповторимого детского счастья. Это чувство легкости, простоты, единения, семейственности (все люди – братья) я часто испытывала в своём детстве. Оно родом оттуда.

Это чувство огромной (во всё небо!) любви к людям, когда ощущаешь себя маленькой частицей чего-то большого, важного, самого главного, когда, один за всех и все за одного не просто слова, а твоё внутреннее состояние. Но ты ещё не понимаешь этого, ты просто счастлива рядом с отцом, осмысление придёт позже, во взрослой жизни. Но главное, что оно уже нашло место в моём внутреннем мире.

Любить людей учишься с детства. И получается это только тогда, когда ты в этом детстве бесконечно счастлив.

Школа

Это была Моя школа. Её построили к новому учебному году, и мы пошли в первый класс.

Она была большая и светлая. С широкими лестницами и пролетами, с многочисленными коридорами и подсобками.

Со спортивным залом и пристройкой, где мог жить сторож со всей своей семьёй. Актовым залом со сценой, с помещением для киномеханика, рядами стульев и огромной, под потолок, новогодней ёлкой с Дедом Морозом, Снегурочкой, хороводами и подарками.

С буфетом, где для каждого класса на большой перемене родители, дежурившие по классу, согласно графику, накрывали столы с компотом, котлетами, пирожками, пирожными.

С огромной раздевалкой, где можно спрятаться и затаиться как среди одежды, так и залезая наверх (раздевалки были сделаны из готовых металлических решеток и, между потолком и верхом решётки, оставалось пространство, куда можно было забраться и спрятаться).

В первый же день нас парами провели по всем этажам. Больше всего меня поразили фонтанчики с водой. Учительница показала нам, как правильно пить из них воду, чтобы не испачкаться.

Я любила учиться и хорошо училась с первого по четвертый класс. Я бесконечно любила свою первую учительницу, и горю моему не было ни начала, ни конца, когда её мужа перевели служить в другой город, и в конце 4 класса мы расстались. На этом моя счастливая жизнь в школе закончилась навсегда. После окончания пятого класса, ровно половину нашего 5-В класса, даже не поставив в известность родителей, совершенно непонятно ради какой – такой великой цели, перевели в новую школу. Разбавили нас половиной 5-Д класса. Наверное, кто-то очень умный из гороно (так раньше назывался городской отдел народного образования) очень долго думал, прежде чем принять такое конструктивное, правильное решение.

Новая школа была восьмилетней, мы проучились в ней 6, 7 и 8-ой класс. Чтобы добить окончательно, наш класс опять перевели в следующую новую школу – где я проучилась оставшиеся два года – 9 и 10 класс.

Такое складывается впечатление, что класс нарочно проверяли на «выживаемость». Укомплектовывали не попавшими в другие учебные заведения ребятами, второгодниками, приезжими. Я не против них, это были нормальные ребята, но именно наш класс был тем добавочным, прицепным вагоном, в который на вокзале отправляют всех пассажиров, без разбора. В классе не один раз менялись учителя по основным предметам. По алгебре и геометрии с 5 по 10 класс у нас сменилось 6 учителей!

С 5-го класса я училась плохо. Не хватало мне времени на уроке, чтобы усвоить материал. Немного бы «разжевать» и я бы (хочется думать) отличницей стала. Но, увы…

После окончания школы, я никак не могла успокоиться и всё доказывала и доказывала самой себе и моим бывшим учителям, что я не бездарность. Я окончила институт, потом два университета. Много и интересно работала, прошла большая часть жизни. Но если бы сейчас меня спросили: «Хочу ли я вернуться в школьный возраст?» – я бы без колебаний ответила отказом. Нет. Не были для меня, как в той песне поётся, «школьные годы чудесные». Не повезло мне. И мой класс вместе со мной – тому пример. О каких знаниях могла идти речь? Мы прыгали, как по кочкам из одной школы в другую, от одного учителя к другому.

Мне повезло в одном: в мою жизненную копилку успел попасть весь школьный комплект – верный друг и первая любовь. Это было большим-пребольшим счастьем

Гулял по Уралу Чапаев—герой

А в Пионерию в младших классах я верила по- настоящему. Так было задумано в стране Пионерии, что каждый класс был отдельным отрядом. В каждом отряде был главный – председатель и 4—5 помощников – звеньевые. Отряд выбирал себе героя, чье имя хочет носить, и старался своими хорошими делами оправдать это звание.

Мой отряд носил имя героя Гражданской войны, командира Красной Армии Чапаева Василия Ивановича. Я была председателем отряда. На рукаве белой рубашки и коричневого форменного платья у меня было две красных полоски. А у звеньевых по одной. Каждый отряд старался во всех делах быть лучше всех. Мы собирали макулатуру, участвовали в конкурсах на лучшую стенгазету, ездили с концертами в войсковые части.

Но был особенный день, когда все отряды соревновались за звание лучшего. Это был смотр строевой песни. Проходил он в День Советской Армии – 23 февраля. Готовиться к этому празднику начинали за два месяца. Мы репетировали на уроках физкультуры, музыки, на больших переменах, после уроков. На совете отряда дотошно выясняли, какими будут наши атрибуты.

Каждый отряд должен был не только лихо спеть песню, но и ровным строем, по 4 человека в шеренге, пройти по периметру спортивного зала.

И вот этот день наступал.

Я помню, (а может быть, моя память придумала это?), что на голове у меня была папаха, сшитая из какой-то маминой шапочки. На папаху была прикреплена красная лента. И самое главное, на мне была самая настоящая военная рубашка, с офицерским кожаным ремнём и кобурой для пистолета.

Волнуясь и совершенно ничего не соображая от торжественности момента, я скомандовала: «Отряд, песню запевай!» И мы пошли…