Я твой день в октябре

– Все выщли? – спросил Вадик у Сопкина.

– Пусть идут да сами проверят, – Витя обиделся.

Ну, генацвале? – спросил Лёха усатого тихо. – Избитых нет. Девушки нет. Значит много выпили чачи твои друзья.

– Ну, руку давай тогда. И приходите к нам. Тоже чачи попробуете. Посидим поболтаем. – Старший воткнул монтировку за пояс и подал руку.

Леха протянул свою.

– Бодиши! – сказал усатый и махнул своим рукой.– Домой давай, сто раз не повторю. Квелапери ригзеа. Говорю – нормальный всо!

– Да не извиняйся, – улыбнулся Лёха. Не было же ничего. Но пьют пусть поменьше. А то так и чёрта можно на дороге встретить.

Через пять минут возле вагончика уже никого не было. Вадик бриться пошел. Остальные – досыпать. Работы сегодня не намечалось. Слякотно. Дождь прошел и, может, к завтрашнему утру поле подсохнет. Лёха сел на порожек вагончика, попросил ребят кинуть ему сигарету и спички. Кинули. Он курил и ждал. Лёха был к своему возрасту «спелым помидором». Давно дружил с городскими урками и много чего успел насмотреться. И кое-чему успел у них научиться к восемнадцати своим годам. Ждал Лёха недолго. Девушка, которую он спас, вышла минут через десять и села с ним рядом.

– Это ты их успокоил? – красивым бархатным голосом, не похожим на вчерашние истерические вопли, спросила она.

– А это ты попала к придуркам этим в когти?

– Я из столовой шла. Они там были. За мной пошли. Почти возле вагончика схватили без слов за руки и к себе потащили. Вроде бы как чаем угостить.

И если бы не ты…

– Зовут тебя как? – взял её за руку Лёха и посмотрел в глаза. В черные, глубокие, блестящие, умные и редкостно красивые глаза.

– Надежда. Надя. Альтова, – факультет иностранных языков. Английская группа номер четыре.

– Имя хорошее, – Лёха улыбнулся, не отпуская руки её. – У меня пока нет надежды на то, что жизнь мне улыбнется.

– Надежда всегда должна быть рядом, – улыбнулась девушка. – Без неё жизнь – это просто убегающее время.

– Ого! – хмыкнул Лёха. – Сама придумала?

– Сама, – засмеялась Надя так же бархатно, как и говорила. – Да, считай, что есть у тебя надежда. Мы же в одной группе. Рядом. Буду твоей надеждой.

– Поживем… – Лёха поднялся.– Идем. Провожу.

– Утром кто меня тронет? – продолжала улыбаться Надежда.

– Да не поэтому. Просто провожу.

Перед тем как подняться в вагончик, Надя подала Лёхе руку. Тёплую. Нежную.

– Пока?

– Пока, – Лёха подумал, но не нашел больше ничего, что можно было бы сказать приятного милой девчонке.

– Увидимся ещё? – спросила Надя.

– Так четыре года видеться будем, – он усмехнулся и повернул к своему вагончику.

– Сегодня увидимся? – Надежда наклонилась к нему, держась за косяки дверного проёма.

– Сам хотел предложить, – Лёха смутился. – Да как-то… это самое.

– В пять. После столовой, – Надя сказала это и пропала в темноте тесной прихожей времянки.

Лёха пришел в свой вагончик. Закурил прямо на кровати. Взял консервную банку для пепла и лег. Он думал о чем-то. Точно – думал. Напряженно и опасливо. Но о чем – так и не успел понять. Замял бычок и незаметно уснул.

Совсем не зная о том, что пять минут назад очень круто изменилась его и так крутая жизнь.

Только вот поначалу это было не заметно. Ну, познакомился с девчонкой. Так это – дело обычное. Уж чем Лёху нельзя было поразить, так вот как раз противоположным полом. Сам он сроду ни за кем не волочился, цветов не дарил, под балконами не пасся, гадая – выглянет в окно или не выглянет. В любви никому пока не признавался, по театрам девушек не таскал, не мучил искусством. Даже не гулял под ручку в парке или вдоль речки, которая бежала мимо города, имела песчаную дорожку, по которой в полубессознательном состоянии под луной бродили пары, прошитые насквозь стрелой Амура. Но душевные и физиологические слияния с прекрасной половиной всегда сливались в одну большую каплю удовольствия сами по себе. Вот вроде никто ни за кем не ухлёстывал, не строил глазок и не охмурял друг друга, а повалялся Лёха лет с пятнадцати до восемнадцати и в кроватях, и на задних сиденьях легковушек, на цветущих лугах за рекой и даже на полках купейных вагонов. Покувыркался, как говорят парни, с таким количеством красивых и не очень, желанных и случайных, что и сам не считал, и друзьям не хвастался ни числом, ни уменьем. Просто, как он считал – раз уж выходило само-собой, значит, так надо. Кому, зачем надо так много, он не вдумывался, поскольку главным в жизни были спорт, рисование, игра на баяне и гитаре, сочинение авторских песен, рассказов и заметок для газеты. Потом шли друзья, дружки, товарищи и кенты-урки. А уж на последнем месте пристроились быстрые, бурные, но краткие романы, возникавшие из ничего и через пару-тройку дней исчезавшие бесследно. Тут Лёха целиком в отца пошел. Батя Лёхе достался красивый, сильный и умный. Потому на него вешались все, кто осмеливался. А он был человеком интеллигентным, журналистом известным, и чисто из гуманного отношения к дамским желаниям никому не отказывал. Что, собственно, и привело его через тридцать один год ладной с виду семейной жизни, в восьмидесятом, когда исполнился ему пятьдесят один, к безвозвратному расставанию с мамой. Хотя, как рассуждал сам Лёха, в этом престарелом возрасте уже никому из них двоих гулящий батя не мог доставлять огорчения и заслуживать изгнания из семьи. А поскольку у самого Лёхи не имелось даже иллюзий о женитьбе, то скорые и не нагруженные обязательствами да любовью спортивные приключения с юными дамами, не оставляли на душе ни рубцов, ни даже царапин.

Поэтому встреча с Надеждой в пять часов после раннего бригадного ужина не навевала на него никаких эмоций. Ну, наверное, кроме потрясающе красивых и умных глаз, глубоких и чёрных как ночная небесная бездна. Вот они не то, чтобы взволновали много повидавшего юношу, а просто упали в его душу и нашли себе в ней очень много места.

– Привет! – улыбнулась Надя сразу же на выходе из столовой.

– И тебе! – тоже улыбнулся Лёха, минут десять ждущий её на травке напротив двери. Из столовой вышла Надежда, но какая-то другая, не та, что сидела с ним утром на пороге вагончика. На ней были белые обтягивающие брюки из неизвестной ткани, тонкий шевиотовый свитерок с вшитыми блёстками и странные кеды. Лёха в жизни таких не видел. Кожаные, на утолщенной подошве, голубой углубленной стрелой от пятки к носку. Черный и блестящий как качественный антрацит короткий её волос возле челки был собран и сжат натуральной рубиновой шпилькой. Лёха в камнях драгоценных понимал. Пацанами на рудниках недалеко от города они после взрывов на карьерах доставали из земли и рубины, агаты, цеолиты, и похожие на чистое золото куски пирита.

– Ну, куда пойдём? – спросила Надя так, будто они были до этого уже везде и стоило напрячь ум, чтобы отыскать достойное место, куда их до сих пор ещё не заносило.

– В Большой, конечно! – засмеялся Лёха и взял её за руку. Палец его уперся в металл. Он поднял её кисть. На левом безымянном пальце мягко светился изнутри сразу бордовым, розовым и красным камешек тонкой огранки. Тоже рубин. – Ты что, за границу часто ездишь? У нас вроде не продают такую невидаль.

– Я не езжу, – Надежда смутилась. – Папа ездит раза три в год по работе.

– Ювелир? – Лёха остановился.

– Да нет. Он в обкоме партии работает. – Надя убрала руки за спину. – В Германии бывает, в Чехословакии, в Венгрии и Польше. Ещё где-то, не помню.

Лёха ничего не понимал в обкомах, райкомах, горисполкомах. Абсолютно. И чем там народ занимается – не интересовался вообще. Было и без того так много интересного в бурной его жизни, что лишнее просто не влезало.

– Ну, решили? В Большой идем? Или во МХАТ? – он снова взял её за руку.

– Вот по этой дороге можем пойти? – спросила Надежда. – Куда она бежит?

– Вообще-то в деревню. В Демьяновку. Но есть поворот. Вот он до середины степи идёт. А там озеро. Все туда купаться ездят. И рыбу ловить. Я тут за две недели почти всё оббегал.

– Оббегал? От кого бежал?

– Да по делу бегал. Тренировался. Кросс называется. Я легкоатлет. Бегаю, прыгаю, метаю диск и копьё, ядро толкаю.

– Всё сразу? И то и другое и пятое, и десятое? – Надежда высвободила руку, сошла с дороги и сорвала с обочины твердый фиолетовый цветок.

– Ну да. Десятиборье называется, – Лёха случайно наткнулся на мысль, что с девушкой говорит впервые не о страсти и желании покрепче её обнять и приголубить. – А на кой чёрт ей мои копья, кроссы, ядро с бегом? Во, дурак.

– Ну, ты чего замолк? – Надя уже шла с ним рядом и касалась плечом его руки, опущенной в карман. – Интересно же. Разряд, наверное, имеешь?

– Первый взрослый. Хочу мастера сделать через пару лет.