Я твой день в октябре

– Конечно, сразу, – Лёха засмеялся. – Сейчас я только валерианку приму.

Тут уже и тесть не выдержал. Расхохотался в голос. После чего одной фразой легко поменял Лёхину, намеченную раньше, биографию на совершенно чуждую и даже немыслимо безобразную.

– Алексей. Надежда в июле едет в аспирантуру в Москву. И ты едешь в Москву. Будешь два года слушателем Высшей Комсомольской Школы при ЦК ВЛКСМ. Факультет журналистики. В ней из тебя будут делать руководителя молодежного комсомольского издания. Газеты, журнала или телевидения. Практика там занимает семьдесят процентов. Сидение в аудиториях – тридцать. Практиковаться – только в столичных газетах и журналах. После ВУЗа экзаменов нет. Одно собеседование и всё. В конце диплом о высшем политическом образовании.

– Это вы лично с Брежневым договаривались? – съязвил Лёха.

– Нет, я сначала с Господом богом обсудил, а потом с одним приятелем из ЦК партии, – тесть ответил в тон. И попал. Лёха смутился.

– Ну, так я же болван полный в политике. И руководить не хочу никем. А поскромнее ничего не было? Давайте, я поеду с Надей, устроюсь там, в аспирантуре или институте ночным сторожем. И два года отпашу. А чего?

– Короче, я уже всё решил и с людьми серьёзными оговорил. Ты меня подвести хочешь? Так они в жизни мне больше ничем не помогут. И вычеркнут меня нафиг из «своих». Из надёжных и доверенных. Смотри. Я-то тебе предлагаю то, что тебе толчок вверх и вперёд даст. А ты-то предлагаешь, что меня унизит в глазах вышестоящих товарищей. Так по какому пути пойдём? Если я тебе зла желаю – откажись.

Долгое молчание тихонько перемещалось по всей квартире. Так оглушительно тихо, что кухонные часы электронные, работы которых никто никогда и не слышал, зазвучали вдруг как Кремлевские куранты.

– Согласен, – сказал Алексей.– Поставили Вы мне мат в один ход.

– Ты готов был меня одну в Москву отпустить? – прошептала Надя.– А сам тут…

– Не, не был готов, – оборвал неуютную мысль жены Алексей. – Я тоже поехал бы. Писал бы там в газеты, работал бы сторожем. Не у вас, так ещё где. Москва большая.

– Тогда так, – тесть поднялся. – Тебе Алёха, надо завтра сбрить усы. Иван Максимович заедет в десять и отвезёт тебя к нашему фотографу. Сделаешь

там три снимка на личное дело в ВКШ и четыре – на партийный билет.

– В смысле? – изумился Лёха.

– В прямом, – Игнат Ефимович пошел к двери. – В ВКШ принимают только членов КПСС. Снимки потом мне занесешь домой.

И он вышел. Аккуратно щелкнул английским замком.

– Ни хрена так загнули меня, – произнёс Лёха. – Усы-то зачем брить? Нормальные усы – он открыл дверь и крикнул тестю вдогонку.

– На партбилет – только без усов, бород и длинной стрижки. Женщинам – без ожерелий, цепей и с классической укладкой волос.

Последние слова Лёха еле расслышал. Удалялся Игнат Ефимович.

Сел Лёха на диван и задумался. Надежда ужин готовить пошла. А Малович Алексей и аппетит потерял и все мысли, которых ещё полчаса назад было в избытке.

– Лихо меня крутанули, – говорил он себе под нос одну фразу. – Лихо меня прогнули.

Но деваться и вправду было некуда. Тут или сразу разводись или езжай, учись у старых коммунистов как стать лидером в волчьей комсомольской стае. Иначе, имея опыт общения с комсомолом, Лёха будущее своё теперь представлял только так. Грубо и зло.

Поздно вечером Надежда что-то переписывала в общую тетрадь. Верхнюю люстру не включал никто, а польская настольная лампа могла так изгибаться ножкой своей, скрученной из нержавеющей блестящей спирали, вставленной поверх гибкого медного прута, что свет от неё ложился точечно ровно туда, куда нагнёшь ножку. Поэтому Лёха с дивана видел часть щеки Надиной, кусочек носа и фрагмент очков. Ну, ясное дело руку высвечивала лампа, ручку в ней и тетрадь. Верх авторучки шевелился так быстро в разные стороны, будто пытался вырвать всю ручку из пальцев и пропасть где-нибудь. Отлежаться, передохнуть. Но нежная рука жены привычно сжимала инструмент очень крепко.

– Не, не вырвется, – с сожалением решил Лёха. – Главное, чтобы пластмасса вытерпела, не разрушилась.

Он пытался придумать себе дело. Но дочь забрала на ночь тёща, а, стало быть, даже поиграть в детские игрушки он мог только сам. В одиночестве. Но это могло неважно отразиться на взрослой психике, потому решил Алексей книжку почитать. Подошел к жене. С ней рядом стоял книжный шкаф.

– Надь, ты лампу поверни на минутку. На книжные полки свет направь. Я возьму что-нибудь почитать.

– Леший, ты спать лучше ложись, – жена скороговоркой предложила ему дельную мысль, переворачивая страничку книги, откуда списывала. – Мне отрываться нельзя. Не успеваю я. Конспект ждёт завтра завкафедрой, проверить хочет текст. Его мне надо в диссертацию вставлять. Тут без мнения специалиста можно не попасть точно в задание

– Ну, я тогда люстру включу на минуту. Ничего? – Лёха сделал шаг к выключателю.

– Ой, не надо! – почти воскликнула жена. – Мысль перебьет за мгновение яркий свет. Я вот только сосредоточилась. А ты, серьёзно, поди, отоспись получше. Тебе завтра на партбилет фотографироваться. Это же навсегда. Его как паспорт не меняют с возрастом. И потом папа же сказал, чтобы ты усы сбрил. Помнишь?

– Как я электробритвой усы срежу? – Алексей почесал затылок.– Родители твои не спят ещё? У отца вроде бы станок с лезвием. Даст?

– Позвони, – не поворачивая головы сказала Надя. – Леший, ты, честное слово, меня отвлекаешь. Мне бы успеть поспать хоть пару часиков.

Лёха набрал номер телефона Альтовых. Трубку тёща сняла.

– Лариса Степановна, извините, что поздно. – Лёха говорил тихо, боялся ещё раз отвлечь Надежду от трудового процесса. – У тестя моего хотел станок бритвенный попросить. У меня электробритва. А усы большие. Даст?

– Секунду подожди, – тёща прижала трубку микрофоном к халату и что-то громко пробубнила. – Приходи, Алексей. Только прямо сейчас. А то мы уже одной ногой в кровати.

Побежал Лёха. Лариса Степановна вынесла из ванной прибор и уже протянула его зятю. Но вышел Игнат Ефимович из спальни, взял бритву и провел ей по щеке.

– Лара, там на стеклянной полке новый пакетик лезвий. Одно принеси. Это туповатое уже.

Тёща ушла. Лёха молча стоял и разглядывал пижаму тестя. Она была льняная, светло-бежевая и вполне могла бы сойти за летний выходной костюм для жаркой погоды.

– Я забыл сказать тебе, Алексей, – Игнат Ефимович потёр глаза. Видно много читал и на работе, и дома вечером. – Приедете в Москву, сначала устройтесь в свои общежития, но потом снимите квартиру. Причём, чтобы обоим было удобно добираться. Отдельно не живите. Я перед отъездом дам вам номера трёх телефонов. Обязательно позвоните этим людям и отнесите каждому то, что я передам. Хорошо? И ещё. Высшая Комсомольская Школа – заведение элитное. Туда кого попало не направляют. Во всём СССР туда очередь длинная. И отбор из лучших в неё делают. Знания ты там получишь редкие. Уникальные. Ни в одном учебнике по политике или экономике такого не пишут. Многое на лекциях вам не разрешат записывать. Потому, что вам, как будущим руководителям партийных и советских органов, а также прессы – нужны реальные знания ситуации во всех сферах жизни страны. Чтобы у вас не было иллюзий и вы смогли управлять делами , понимая, что надо знать населению, а чего не надо. Вот на это настройся и с профессурой тамошней не спорь. Они дадут прекрасный запас реальных знаний о подлинной ситуации состояния страны и положения провинций. Ты будешь иметь подлинную информацию о достижениях и проблемах жизни Союза, партии, Советов и народа.

– То есть, всё совсем не так как нам говорят здесь и сейчас? – Лёха произнёс это так, будто и без уникальных лекций знал это давно. – И в газету мы пишем то, что положено. Ну, а выучусь я, стану главным редактором и что, смогу знания, взятые в ВКШ, переносить на газетные полосы?

– Вот как раз наоборот, – тесть ещё раз потёр глаза и зевнул. – Ты точно и без подсказок сверху сам будешь знать, чего населению рассказывать не стоит. Потому, что строительство социализма, могучего строя, не может идти гладко. Есть ошибки, промахи досадные. Но внедрять в мозги суть и причины некоторых провалов в управлении таким огромным государством – это только вредить и государству, и партии, и портить психику народа, вызывать недоверие к строю. И так много диссидентов, которые громко хаят власть, не имея верных знаний о причинах наших проблем. А это уже подлость. Давай, учись. Ты неглупый, а потому сможешь стать толковым руководителем.

– Да я вообще-то не хочу руководить, – тихо сказал Алексей.

– Но надо! – тесть тронул его за плечо. – Что нам делать, старикам? Дураков к власти ставить? Если ты умный – стань полезным партии, народу. Не прав я?

– Ну, раз уж еду туда учиться, то у меня потом и выбора не будет. – Весело ухмыльнулся Лёха. – Научусь скрывать правду профессионально. Это же сейчас главное для партийных руководителей?

– Короче, ты езжай, учись, – тесть тоже улыбнулся. – А вот когда вернёшься, посмотрю я на тебя. И потолкуем тогда на равных.

– Ну, с вами на равных… – засмеялся Лёха. – Скажете тоже!

Тёща принесла новое лезвие, Лёха пожал тестю руку и побежал домой брить усы, которые носил с восемнадцати лет. Жаль было брить.

– Ну и как без них? Узнаёшь меня? – спросил Алексей жену. Надя, конечно, не обернулась. Шептала что-то.

Пошел Алексей в спальню, ещё раз глянул на облысевшее своё лицо в трюмо, хохотнул с отвратительной интонацией и разобрал кровать. Читать было нечего, думать ни о чём больше не хотелось. И он уснул, тупо глядя на белый потолок, который ночью выглядел как пустое место, никем и ничем не занятое. Утром он дождался водителя. Лучше бы, конечно, пешком было сгонять, но Лёха не знал – куда. Фотографировали его долго. То подбородок низковато был опущен, то глаза прищурены. Ну, галстук фотограф ему два раза сам поправлял. Ответственная была съёмка. Будто был он членом Политбюро и здоровенный его отретушированный портрет собирались прибить к кремлёвской стене для живых представителей народа и грядущих поколений. На паспорт, кстати, за пару минут сфотографировали. А тут, конечно, документ раз в сто поважнее. Партийный билет члена КПСС.

– Завтра в десять заберете. И на личное дело, и на партбилет, – фотограф сел на стул и взялся читать «Известия».

– Охренеть! – сказал сам себе Алексей, когда вышел .– «Куды мы котимси!»