Я твой день в октябре

Так покойная бабушка говорила всегда, когда узнавала из газет, что СССР совершенно правильно поссорился с очередной капиталистической страной.

Проснулся он утром на следующий день в восемь, но жены уже дома не было. До десяти ещё времени оставалось навалом и пошел Лёха к Жердю.

– Еду я учится уму-разуму в Москву, Генаха! – доложил он другу. Жердь собирался уходить. Написал статью. Сдать надо было в редакцию. Поэтому отреагировал он на ходу и быстро.

– Москва – столица, Родины моей!

– В Высшую Комсомольскую Школу при ЦК ВЛКСМ, – добавил Лёха.

– Ну и дурак, – Жердь обулся. – Пошли.

– Ну, жену тесть в аспирантуру пристроил и решил, что я тут один без присмотра жены по рукам пойду и по чужим койкам. Потому и насчёт меня тоже договорился. Ему это – раз плюнуть. На партбилет снялся. В партию примут. Буду образцовым коммунистом.

– Я ж уже сказал, что дурак ты, – Жердь стал медленно спускаться по ступенькам. Нога у него болела. Колено. – С тебя, блин, коммунист, как с атеиста верующий.

Лёха развернулся, не сказал ничего в ответ и пошел за фотографиями. Тихо. Медленно. Подождал с полчаса, забрал и двинул прямиком в обком.

– Мне надо товарищу Альтову передать фотографии. Он просил доставить, – сказал мрачно Алексей дежурному, сидящему за большим столом в углу холла. За спиной у дежурного висела доска размером под два метра вширь и метр ввысь. На доске висели всякие ключи, под которыми краской написали номера.

– Это сколько же кабинетов в обкоме? – нечаянно для себя спросил Алексей Малович.

– Сколько надо, – сердито глянул на него дежурный. – Оставьте пакет. Его помощник спустится и заберёт. Я позвоню.

Выбрался Лёха на волю и автоматически, не думая, направился к стадиону. Сел на нижнюю ступеньку трибуны и смотрел как Николай Ерёмин гоняет начинающих легкоатлетов. Увидел его Николай и подошел. Вынул изо рта свисток.

– Привет, Алексий. Третьего июня выступишь на первенстве области?

– Если пустишь, – ответил Лёха.

– Тогда послезавтра к одиннадцати на тренировку. Прогоним все десять видов и третьего бери хотя бы третье место. Не занимался долго, выше не поднимешься. Но очков команде дашь навалом.

– Ладно, – Алексей поднялся и пошел к маме. У неё в этот день два урока всего. Позвонил по дороге. Она была дома и про ВКШ уже знала. Тёща просветила. Поговорили, и она тоже одобрила выбор Игната Ефимовича.

– И знания там хорошие дадут, и практики много, руководителем станешь. Ничего плохого в этом. Ну и с Надей разлуки не будет. И это главное.

– Я позвоню, – Лёха набрал домашний номер.

– А, Лещий! – обрадовалась жена. – Хорошо, что позвонил. Папа заходил. На обед шел. Он сказал, чтобы ты в десять утра завтра дома был обязательно.

– Завтра буду. А сегодня ночую у родителей. Не хочу тебе мешать готовиться к аспирантуре. Путаюсь под ногами. Есть иногда прошу. Отвлекаю тебя. Давай. До завтра.

– Давай.– Надя чмокнула микрофон трубки и отключилась.

Отец поздно пришел. Сказал, что учёба в ВКШ ему не нравится.

– Ты тут без инструктажа коммунистического хоть не врёшь в статьях, а вернёшься, будешь врать. Там только этому и будут учить.

– А то у меня другой выбор есть, – психанул Лёха, сказал, что есть он не хочет и пошел в спальню. Почитал на кровати рассказы Эдгара По и уснул в одиннадцать, не раздеваясь.

На следующий день события вогнали его в ступор. Мало того, настроение у него испортилось настолько, что сразу после десяти он ушел из дома, засел на пару часов в кафе «Колос», а потом, после пары стаканов портвейна, понесло его на хазу к уркам.

А в десять часов он ждал дома звонка в дверь. Надежда писала. Злата играла у бабушки. Позвонили ровно в десять. Лёха открыл и увидел стройного молодого парня в красивом сером костюме, фиолетовом галстуке под голубую рубаху.

– Как денди лондонский одет. И, наконец, увидел свет. А то всё кабинет, кабинет и кабинет… – улыбнулся гостю Лёха и пропустил его в прихожую.

– Ваше личное дело уже отправили в ВКШ, – сказал он хорошо поставленным солидным голосом. – А это ваш партийный билет. Первые взносы до июля уже внесены и пропечатаны. Он подал красную книжечку Лёхе, пожал ему руку, сказал «поздравляю». Повернулся и ушел, сказав на ходу: « Удач вам!»

– Твою мать! – громко сказал Лёха.– Это что? Сейчас так принимают в партию? В нашу великую КПСС?! А где комиссия, экзамен на зрелость и знание теории марксизма-ленинизма. Где вопросы по работам Владимира и Леонида Ильичей?! Он мне партбилет сунул, как месячный проездной, бляха! Тьфу, скотство!

Надя поздороваться с пришельцем не успела. Отвлекаться нельзя было. Лёха глянул на неё со спины, но лица не увидел. Жена работала, низко склонив голову над тетрадью.

Он бросил красную книжицу с профилем Ленина на кровать, плюнул себе под ноги и пошел жечь-прожигать жизнь от большого расстройства и разочарования.

27.Глава двадцать седьмая

Очень большие города от маленьких, собственно, не отличаются ничем. Если глядеть на них с простой житейской точки зрения. Коренной житель Шанхая, где кроме него радуются жизни в самом огромном городе мира ещё двадцать три миллиона счастливчиков, никогда Шанхая-то и не видел. Существует конкретный житель только в небольшом районе, где и работает. Дом у него там, школа для детишек рядом, магазины, пивные, любовница тоже под боком. Какого лешего щарахаться ему за много километров в неизвестное место? Убедиться, что там тоже тот же Шанхай? Всё чужое, незнакомое, да хорошо ещё, если обратную дорогу запомнил или карта при себе есть. А то ведь и пропасть нетрудно, кануть в неизвестность. Это в родном-то городе.

Ужас? Нет – кошмар!

Поэтому в мегаполисах народ живёт, мягко говоря, оседло в небольшой своей городской «деревеньке» и заставить его броситься в полное неожиданностей путешествие на другой конец обожаемого туристами пятнадцатимиллионного Стамбула может либо горькая нужда, либо лихое внезапное психическое расстройство. Достопримечательностей, к которым слетается поочерёдно половина мира, коренной житель не видел никогда и путешествовать к ним ему некогда. Потому что вот работа с утра до вечера, вот любовница в обеденный перерыв, а кроме них – магазин по дороге домой и пара пивных.

То есть, провинциальный городишко, который при хорошем попутном ветре

переплюнуть из конца в конец можно без особого напряга, знаком коренному его жителю до последнего раздолбанного бордюра и сто лет знакомого попрошайки на базаре, а всё население – наполовину друзья-товарищи-знакомые, а наполовину родственники. И на местные, не знакомые миру достопримечательности, ты устал натыкаться ежедневно по пять раз.

Вот Лёха с Надей приехали на полусонном поезде в город-герой Москву

набираться ума до внутренней поверхности черепной коробки, поскольку после первого института маленько места для дополнительного ума осталось.

Возле вокзала Казанского они разделились на мобильные группы из одной персоны состоящие и полдня добирались до заветных мест. Лёха – в Вешняки уехал, почти к большому окружному кольцу. Там на территории бывшей усадьбы графа Шереметьева в заповедном парке Кусково коммунистическая партия разрешила разместиться Высшей комсомольской Школе при ЦК ВЛКСМ. В этой кузне ковались руководящие комсомольские кадры, обязанные впоследствии естественным образом сменить в креслах сошедших с круга на пенсию либо в могилу ответственных посланцев КПСС. Школа, живущая в двух старинных, удивляющих красотой архитектуры домах двухэтажных, похожих на дворцы, имела помимо того несколько современных многоэтажных общежитий и комплекс из стекла и бетона размером со столичный дворец спорта. В комплекс втолкали огромную столовую, ещё и спортзал, бассейн плюс кинозал. По периметру Школа была опоясана трёхметровым ажурным кованым забором с двумя проходными КПП, где проверяла пропуска военизированная охрана. Попасть во двор ВКШ чужому было сложно. Примерно так же, как в рай без разрешения апостола Петра. Лёха сдал в канцелярию документы и получил вид на жительство на первом этаже небольшого дворца графа, в комнате номер шесть. А в другом крыле и на втором этаже обосновалось руководство среднего звена и разместились учебные аудитории. Сервис, по тем временам – просто недостижимый для любых других учебных заведений. Продрал слушатель с утра глаза, выходя из своей комнаты, а перед носом уже ему – большая дверь. Заходи и постигай всякие науки с помощью лучшей учёной профессуры московской и не только.

Ну, до собеседования ещё три дня оставалось и Лёха попытался обойти школьный двор по внутреннему периметру. Для первого ознакомления со столицей Родины. Где-то на шестом километре пути попал он в чащу тонких берёз и колючих елей, после которых вдоль забора простиралась длиннющая клумба, утыканная какими-то волшебными цветами. Они разливали в воздух такой приторный, вязкий аромат, что даже пчёлам многочисленным от него становилось дурно и они, прихватив дозу нектара, мгновенно улетали за забор, где, похоже, таилась за кустами пасека. Рванул Алексей на скорости сквозь сладкий воздух и остановиться уже не смог. Так и пробежал ещё километров семь и остановился только возле пропускного пункта номер два.

– Ты откуда? – вежливо спросил его охранник с кобурой на поясе. – И куда?

– Я слушатель. Приехал учиться на первый курс. Вот пропуск мой.

– А зачем тогда через забор лазишь? Вот же будка с двумя дверями и турникетом,– охранник взял Лёху за руку и подвел к двери. – Запомнил?

– Я вообще-то от первой будки вдоль забора шел посмотреть – большой ли двор, -сказал Лёха, с трудом вынимая руку из ладони человека в форме и с кобурой.

– Ха! – обрадовался охранник. – Двор, если гектарами мерить площадь его, тянет примерно на десяток этих гектаров. А то и побольше.

– Ни фига! – восхитился Алексей, новый слушатель. -А зачем столько?

– Ну, забор не я городил,– улыбнулся человек с кобурой. – Но скажу, что в Москве это самый элитный ВУЗ. После Высшей Партийной, конечно. Тут советских меньше половины учащихся. Остальные – молодые коммунисты со всех стран. Лучшие представители. Что наши, что импортные. Элита! Ей все привилегии! Даже территория самая большая. Такой ни у одного университета нет, даже у МГУ. Гордись.

– Всё, пошел гордиться. Мне бы для начала свой корпус «Б» найти, – Лёха огляделся