Чудо в перьях

– Так тут от первой до последней буквы – честная правда. Среди наших был лично я. И лично меня первого зло взяло, что какие- то занюханные «наримашки» разбавленное позавчерашнее пиво заедают вяленым окунем, а нам рыбку не дают, жлобы! И это я с расстройства подошел к ихним и – «хрясь» одного по его темечку тупому. Правда жизни! Так прямо и сказал бы народу.

– Ну, так иди и крой там правду- матку, коллективу наримановского СМУ-4.-Похлопал его по плечу председатель.– Вот на тебя как раз от них и заявка. Хотят с тобой творческой встречи.

– Это я буду один, а их – целое СМУ.– Задумался Лыско.– А мне хочется жить и дальше без второй группы инвалидности, творить творчество и радовать им культурное население. Социалистический, как в этой повести, доносить до умов реализм. Дайте мне милицейское сопровождение или писателя Андрюшу Блаженного. Он один, если что – по кирпичу ихнее СМУ- 4 одной левой развеет по окрестностям.

– Есть хорошая защита. Получше кулаков Блаженного.– Посоветовала Завадская, изданная поэтесса. – У меня муж прорабом работает. Так если к нему работяги лезут драться за то, что он им наряды закрыл не по самым высоким расценкам, то достаёт Сеня из кармана устав КПСС и с первого листка начинает вслух его громко читать. – Так никто не выдерживает. Или засыпают стоя, или бегут в ужасе.

– А что там жуткого – то? – Насторожился председатель Панович.– Хотя….

Я до конца его и не читал. В партию приняли, но спросили только – знаю ли я Устав. Я врать не любитель. Но выхода не было. Сказал, что глубоко изучил и проникся. А чем работяг муж ваш пугал? Они же не коммунисты.

– А вот Вам лично захотелось бы руками махать, когда тебе долдонят монотонно, что «член партии обязан:

а) бороться за создание материально-технической базы коммунизма, служить примером коммунистического отношения к труду, повышать производительность труда, выступать застрельщиком всего нового, прогрессивного, поддерживать и распространять передовой опыт, овладевать техникой, совершенствовать свою квалификацию, беречь и приумножать общественную, социалистическую собственность – основу могущества и процветания Советской Родины;

б) твердо и неуклонно проводить в жизнь решения партии, разъяснять массам политику партии, способствовать укреплению и расширению связей партии с народом, проявлять чуткость и внимание к людям, своевременно откликаться на запросы и нужды трудящихся;

в) активно участвовать в политической жизни страны, в управлении государственными делами, в хозяйственном и культурном строительстве, показывать пример в выполнении общественного долга, помогать развитию и упрочению коммунистических общественных отношений.

– Что, прямо так? Способствовать расширению связи партии с народом?– Переспросил прозаик- фантаст Маслов.– Это же для фантастической повести готовый эпиграф!

– С чего вдруг ты текст наизусть выучила, Люся?– Подозрительно оглядел Завадскую Лыско.– Хочешь оторваться от населения и взлететь к высокому званию коммуниста? Сдурела что ли?

– Во сне он мне в мозг впился, устав ихний.– Завадская развеселилась.– Сеню моего двигали из прорабов в замы начальника. Нормальных брать нельзя было. Только коммунистов. А у зама зарплата на сто рублей больше. Был смысл вступить в ряды. Сеня стал учить устав с вечера до утра. Он ни черта не запомнил, а я спала и он мне в голову сам залез. Назубок знаю. С любого места начиная. И даже если с конца рассказать до начала. Да запросто. А Сеню после единственного вопроса приняли. Спросили – почему Ульянов выбрал псевдоним Ленин. Он сказал, что понятия не имеет. Председатель комиссии вздохнул. Сказал:– «Вот и мы не в курсе. Хотели у Вас узнать».

И приняли. Живём теперь ещё лучше. Сто рублей прибавка- это не хухры- мухры.

– Отвлеклись.– Махнул рукой Панович.– Ты на встречу позови жену Лихобабина. Они с мужем зимой на лыжах уехали кататься чёрт знает куда. И на них в степи волки напали. Так она всех исключительно добрыми, блин, словами разогнала. Один даже помер с перепуга.

– А она пойдёт? – Недоверчиво спросил Лыско.

– Пойдёт.– Обрадовал его Лихобабин.– Ей рявкнуть на кого или даже волосья подрать – как нам с тобой рыбалка с хорошей закуской. Она так отдыхает. Я сам живой хожу только потому, что слово знаю заповедное. Оно её тише воды делает.

– Скажи слово! – взмолился мясник Гриша Кукин. – А то моей супруге при скандале нет удержа.

– Дорогая!– Говорю я ей тихо. – Лихобабин доложил с охотой. – Одно слово только говорю. «Дорогая!» И она с открытым ртом застывает на полчаса, не меньше. За это время утихает в ней агрессия. – Просто всё.

На творческой встрече Лыско рассказывал всё, о чём спрашивали. Сколько классов он закончил? Как женился и на ком? Чем дети занимаются? Не сволочь ли тёща? Есть ли родственники за границей и если он пьёт индийский чай, то где его достаёт? Ещё спрашивали про зарплату, про земснаряд. Сколько кубов песка он в час снимает со дна? Каким по счёту в очереди он стоит на машину «москвич», ковры, холодильник «снайге» и мебельный гарнитур «стенка полномерная»? Про повесть детективную всего один вопрос был. Какой заплатили ему гонорар?

Володю Лыско этот вопрос расстроил, поскольку не заплатили ему как и всем ничего. После того, как он всё же соврал, что тысячу рублей отвалили ему за произведение, творческую встречу пришлось закончить. Потому, что из зала выбросились нехорошие выкрики: « Я тысячу за четыре месяца с трудом зашибаю. Мозоли ложку держать не дают!» и ещё « Бумаги перевели за такую ахинею тонну, не меньше. А в магазинах колбасу завернуть не во что!». Лыско уже собрался с духом и открыл рот, хотел извиниться и честно пообещать, что добьётся, чтобы стоимость бумаги высчитали за год из его зарплаты. Но в трудный для него момент жена Лихобабина поднялась и зарычала на весь зал.

– Что, суки, завидуете?! А вы бросьте кирпичи класть и буквы учите. Потом идите в писатели. Так сразу четвертаками и начнёте вместо обоев даже в чужих домах стены оклеивать! Денег – то больше девать некуда будет. Позавидовали! У, паскудники! А сами то! Здания вон кладёте из сырого, не прожженного кирпича. Стены трескаются. С улицы воробьи через эти трещины в жильё залетают. Да вас судить всех надо и к расстрелу приговаривать! Враги народа, падлюки! Щас всем зубы вышибу, гниды!

После этого выразительного монолога писатель и его защитница рванули в открытую дверь и успели добежать до остановки пока благодарные за такую встречу слушатели не вышли из немого оцепенения.

Но сам Лыско считал и всем доложил на очередном сборе в объединении, что встреча ему полюбилась и прямо- таки душу сполоснула теплой водичкой, настоенной на лепестках роз. Вдохновила на новые творческие искания.

– Написать книгу и выпустить – полбеды.– Одобрил настроение писателя главарь объединения Панович. – Главное, чтобы потом читатели тебя не узнавали на улицах и по морде не стучали. Вкусы у народа разные. В основном недоразвитые. Половина населения в школе на тройки училась. И понимание прекрасного искажено у него как время в пространстве.

–В принципе все застрахованы отсутствием фотографий авторов в книжках. Но о том, что ты не просто шофёр, а ещё литератор, который написал, блин, «Стекло из гранита», могут проболтаться под влиянием третьей рюмахи «московской» ваши родственники в гостях у соседей.– Панович перешел на шепот. – А те дальше двинут новость. Кто- то может вас сфотографировать незаметно. И тогда гуляй- оглядывайся. Опасная у нас вторая профессия. И она обязательно станет первой и главной. Обязательно! Если не пришибут завистники или те, кому книжка не по нутру придётся.

–А всем ведь не угодишь. – Председатель стал строгим и говорил как приказ отдавал. – Поэтому теперь все издавшиеся должны носить в карманах кулёчек с песком. Наковырять его можно возле речки пока не зима. И просушить хорошо. Чуть что – нападающему из кулёчка в глаза горсточку – на! Короче – читать книжки почти безопасно. Почти, потому как выпускают сейчас и такое, от чего сдуреть можно или плохому научиться. Но лучше вам совсем не читать. Чтобы не подражать потом подсознательно. Вы же не читатели. Вы – писатели. Задача ваша – издать книгу и потом уцелеть. Не пасть от рук завидующих и не быть покалеченными на буйных творческих встречах.

– Вот меня позвали о своей повести рассказать и о пути в литературу. С завода искусственного волокна пригласили на завтра.– Поднялся двухметровый и неохватный даже двумя крупными мужиками Андрюша Блаженный.– Чего мне ждать, во – первых? Во – вторых, можно ли всех участников встречи скрутить в один клубок и запереть эту смесь в приёмной директора, если вдруг нападать начнут?

– Вот как стулья в тебя станут кидать – тогда можно.– Разрешил нехотя председатель.– У тебя ведь – литература будущего века. Сейчас так кроме тебя не пишет ни один дурак. Я хотел сказать-ни один дурак так не напишет. Только такой умный как ты! Человек из двадцать первого века. Мысленно ты там. И написал так, как будут излагать в две тысячи двадцать втором году.

На следующий день Блаженный стоял в огромном заводском актовом зале напротив пятисот, примерно, работников предприятия. Все шмыгали носами и нетерпеливо покашливали как в театре, торопя режиссёра открывать уже занавес. Ждали.

– Читайте!– Пропищала девушка из середины зала.

– Я вашу книжку купил позавчера. Читал перед сном в кровати. – Поднял руку дядька в спецовке.– Плакал всю ночь. Подушку грыз и с балкона пробовал слететь. Но сын меня перехватил по дороге от койки к перилам.

– И я купила.– Крикнула дама с пышной причёской и золотой цепочкой на полной шее, и с крупным перстнем, украшенным бирюзовым камнем на левом безымянном. Бухгалтер, видно. Возможно- главный.

– Читали вслух семьёй. Так очень, знаете, понравилось. У меня аппетит как вырезали. Не ела после того, как муж дочитал. И сейчас не хочу. А у меня лишний вес. Буду сама читать и вес сбрасывать. Полезная книга. Лечебная. Правда, дочка замуж отказалась выходить за Димку – таксиста.

Он не понимает ничего из вами написанного. Ну, дочка и сказала нам с мужем, что чуть-чуть за дурака не выскочила. Маялась бы всю жизнь потом. Мы, правда, тоже не понимаем про что книжка. Но я худею от текста. Муж пару страниц пробежит глазами и бегом в туалет. А до этого пять лет запорами мучился и не брали его лекарства никакие. Дочка после третьей главы стала тайком в церковь ходить. Говорит, что душу там спасает. Ну и пусть ходит, хоть партия возражает. Всё лучше, чем с Димкой своим прыгать на танцах. Рок энд ролл, блин, пляшут, аж из карманов всё вытряхивается!

– Хорошая книжка!– Подошел к огромному Блаженному совсем маленький толстенький старенький мужичок в хорошем костюме при дорогом галстуке.

– Гля! Сам директор.– Зашептал огромный зал.

–Я страшно устаю за день читать докладные, отчёты, анонимки, сводки бухгалтерские.– Директор завода двумя руками с трудом пожал руку писателя.– А домой придёшь – там «Известия», «Гудок» и « Труд». И в них то ругают кого-то, то пугают, что Запад на нас зуб имеет, а иногда обещают все предприятия сырьём снабжать щедро. Я радуюсь, а сырья всё не хватает, да и качество – тьфу на него!

А Вашу книжку секретарша мне купила и она мне моментально усталость снимает. Я голову вообще не чувствую когда Вас читаю. Такой «всадник без головы» я по вечерам. И замечательно ведь. Смотрю в книжку, буквы вижу, но что они на странице делают вообще – никак не доходит. И хорошо! На работу прихожу третий день свежий как ветерок с севера. Спасибо Вам!

И директор лёгкой походкой, какая бывает только у молодых влюблённых, удалился к себе в кабинет.

–Читайте теперь! – Вторично, но уже с напором пропищала та же девушка из середины зала.

– Итак, я представляю вам образец литературы двадцать первого века. Профессора из института вычислили, что именно такой будет почти вся литература в две тысячи двадцать втором году. Короче – залез я своим умом в будущее. На пятьдесят пять лет вперёд. Отрывок из главы первой. Остальное прочтёте если книжку купите.

– Не продают. Кончились!– Подсказал мужик в костюме подешевле, но с дорогим галстуком.

– Скоро ещё партию выпустят – Улыбнулся Андрюша. – Но в библиотеках она есть точно. Короче – тишина. Слушаем литературу двадцать первого века. «Колосись, блинчик!» Глава первая.

– «Старый хрен больше коц, больше колосись, колосись! Коц больше! Дуроц! Ну, как это не знал количество!? Большее количество на помёт, коц больше, коц меньше – на помёт, все присутствующие тарабули.!

Мой коц – это мой! Мой на помёт, где Куприн Урот, ну, как это не знал старый хрен непребывавшее коц!!! Был ты безразличный, так колосись, колосись! И, между тем, футбол там один на газе друга и я, и ты будешь блинчиками, которые съедают блинчик, которые произведены, между тем разрабатывает меня! Я дуроц рассеиваю как коц на помёт, на помёт и не мне его – го, производят. Парень изученньенький с газом коктейля и я – это блинчики. Блинчики коц съедобно, это был дуроц необходим, условие – коц! Состояние государства на помёт, на помёт!!! Дуроц всем! Всем коц! Блинчик колосись, старый хрен! И возникай!!!»

Первый стул с зелёной обивкой сиденья пролетел в метре от Блаженного и, встретившись со стеной, мелкими деталями рассыпался по паркету.

Второй попал Блаженному в голову и тоже разложился на мелкие фрагменты. Андрюша даже не понял ничего. Два следующих стула влетели ему точно в грудь и развалились в воздухе, отлетая обратно от каменной груди писателя в зал. Обломки падали в народные массы и наносили им телесные повреждения средней тяжести.

Тогда массы сорвались с мест и, сопровождая быстрый угрожающий бег нечленораздельными, но явно грубыми словами, налипли на Андрее Блаженном, стучали по нему всем, чем удавалось, страшно матерились и проклинали литературу будущего.

– Это за что нашим детям и внукам такое наказание!?– Кричали Блаженному в уши самые несдержанные.