Осенняя поездка в прошлое

Мама сохранит тебе это письмо, и ты поймёшь его, когда подрастёшь.

А пока расти скорей, скорей. Желаю тебе много счастья, оставайся здоровым.

Любящая тебя тётя Люда».

Вот и вся жизнь Владимира Геворского, длиной в 36 лет. Конечно это основные вехи, а его многие личные качества и поступки так и остались неизвестными его сыну.

И краткое заключение.

Человек, биографию которого частично восстановил его сын: по отрывочным сведениям и архивным данным, прожил непростую и короткую жизнь в переломные годы становления Советского Союза. Являясь чужим по национальности, он упорным трудом и настойчивостью выбился из нищеты, получил высшее образование и стал врачом, о котором и спустя более 40 лет благодарно вспоминали его бывшие пациенты, которым он вернул здоровье, потеряв своё. А врачом он был каких-то 6 лет. Многие ли из нас за 6 лет работы смогут оставить такую память? Конечно, нет. И это говорит о его незаурядных способностях как врача.

Он самостоятельно выучился играть на фортепиано, гитаре и некоторых других музыкальных инструментах и, по отзывам, имел абсолютный музыкальный слух. Находясь под постоянным гнётом жизненных обстоятельств, он не утратил человеческого достоинства, не преклонялся перед невеждами и проходимцами, занимавшими руководящие посты и решавшими судьбы людей, а занимался учёбой и работой по гуманной специальности врача. К сожалению, неизлечимая болезнь и трудные условия жизни того времени оборвали его жизнь в 36 лет, но это была достойная жизнь достойного человека.

Иван Петрович потом часто сожалел, что не начал поиски сведений об отце раньше, когда были ещё живы люди, знавшие отца, целы архивы и была единая страна – СССР, что позволяло обратиться в любые архивы на территории этой страны. А теперь в самостоятельных странах – осколках СССР, добраться до архивов невозможно. Но молодость беспечна и разумом зрелости не исправить ошибки молодости.

XXI

На следующее утро, Иван Петрович с семьёй брата собрались в дорогу на свою родину. Поехали на машине брата, который став безработным, стал свободным от времени. Возможно, безработица это и есть свобода в понимании демократов. Уж как они хулят прежнюю обязанность всех трудиться и лозунг советской власти: « Кто не работает – тот не ест». Сейчас, именно неработающие мошенники пьют и жрут в три горла и всё благодаря демократии.

В поездку увязались жена брата и его дочь с внучкой – экипаж машины сформировался полностью. Погода по-прежнему стояла спокойная, теплая и солнечная.

Ехали не спеша, так как разбитая дорога не позволяла быстрой и безопасной езды. Здесь, в глубинке области, вдали от магистральных дорог, разруха и опустошение земли виделись постоянно и повсеместно. Окрестные поля и луга заросли бурьяном и молодыми деревцами берёзы и осины. На местах когда-то больших деревень оставались лишь по несколько жилых домов. Земля совсем обезлюдела и затихла в ожидании новых, чуждых ей переселенцев.

Кавказцы и азиаты уже примериваются к здешним условиям: открывают торговые точки по скупке сельхозпродуктов и осваивают ближние к городам поля, выращивая для горожан овощи. Если так пойдет и дальше, то лет через пятьдесят русских людей здесь уже не останется, а новые обитатели этих мест будут мостить дороги плитами с русских кладбищ, как сейчас торгаши строят себе магазины и дома, разбирая сельские фермы и школы.

На полпути они остановились и съехали на обочину, чтобы отдохнуть от дорожной тряски и позавтракать. Внучка брата, умяв бутерброд, бегала взад-перёд по пустой дороге – за всё время пути им встретились только две-три машины. Раньше в это время года шла уборочная страда: комбайны обмолачивали поля, грузовики развозили с полей зерно, силос и сено, сельчане убирали урожай с огородов и заготавливали дрова на зиму, поэтому машины сновали по дорогам непрерывно. Сейчас было тихо и пусто.

Вдали виднелось озеро и на нём пара лебедей-шипунов. У озера раньше стояла небольшая деревенька – теперь от неё не осталось и следа. Лебедь осторожная птица и не селится там, где часто бывают люди. Теперь людей здесь не осталось, и лебеди обжили это тихое озеро. Иван Петрович вспомнил, как он, пятнадцатилетний студент сельхозтехникума, работал вместе со своей группой в этих местах на уборочной в сентябре. Работали они наравне со взрослыми целый день и всё же хватало сил сходить вечером на фильм в сельский клуб. Теперь от тех людей и полей остались только заросли бурьяна на месте их жилищ и на окрестных полях, да пара белых лебедей на озере.

Отдохнув полчаса, они поехали дальше. Вокруг раскинулся край озёр. Здесь, на абсолютно ровной местности, каждое небольшое понижение равнины, заполняясь водой, становилось неглубоким озером, потому озера и тянулись вдоль дороги и вдали от неё одно за другим, перемежаясь с полями и перелесками. Говорили, что озёр здесь сотни, каждое не больше километра, обычно круглое и глубиной 2-3 метра, не больше. В этих озёрах водились караси – единственная рыба, выживающая в местных условиях. Карасей ловили сетями, а потом рыбаки продавали излишки улова на местных рынках или просто у входа в сельский магазин, который в прежние времена был единственной торговой точкой в деревне и местом общения сельчан.

В подлые девяностые годы, когда многие местные жители остались без средств существования, а пенсии стариков стали совсем мизерными, все, кто мог, вылавливали карасей для пропитания. Все озера в округе процедили сетями, выловив почти всю рыбу, и несколько лет потом карась почти не ловился. Затем некоторые озёра прихватили в аренду или в собственность местные предприниматели, ловить рыбу посторонним запретили и карась появился вновь и в озёрах и в продаже, но уже по другой, спекулятивной цене – не всем доступной.

Наконец, перелески отступили от дороги до горизонта, и показался городок – цель и конец их поездки. Прямо на их пути, у въезда в город стояла кладбищенская роща вековых берёз, за которой виднелись крыши домов, а слева раскинулось озеро.

Путники решили сразу же заехать на кладбище, чтобы прибрать могилки родных, а если потребуется, то и нанять рабочих для расчистки выросших за лето зарослей бурьяна и крапивы. Как и везде, в этих местах, кладбище сильно разрослось, приняв много новых постояльцев и могилы родичей, бывшие на окраине, стали почти в центре – так что сразу и не найдёшь их в зарослях кустарника и травы. Но вот и знакомая группа крестов и памятников, отмечавших места упокоения обеих семей: по отцу брата и бабушке Ивана Петровича.

Всё погребение заросло репейником – руками не убрать и брат с семьёй поехал к своим знакомым за лопатой, а Иван Петрович остался и присел на скамью в центре надгробий. Это место было их семейным захоронением, но уже несколько лет как ушли последние представители их родов и на свободные территории стали заселяться чужие – благо место это было высокое, сухое и среди берез. Но что делать: это не квартира, чужака не выселишь, хорошо ещё, что не уничтожили древние могилы, оставшиеся без крестов и неизвестно кому из предков принадлежавшие.

Вон тот холмик без оградки, с железным крестом без надписи, который поставил Иван Петрович взамен деревянного, сгнившего от времени, принадлежит его прабабушке Евдокии, скончавшейся почти полвека назад, когда он уехал на учебу в Москву. Что он знает о ней?

XXII

Его прабабушка, Щепанская Евдокия Платоновна (урождённая Соловьёва) родилась в бедной крестьянской семье в 1867г (точная дата рождения не установлена) в селе в сорока километра на север от этого городка. Её отец Платон Соловьёв занимался сапожным промыслом и вёл крестьянское хозяйство. В семье было пятеро детей: Аксинья, Пелагея, Мария, Иван и она Евдокия. Многодетной крестьянской семье с единственным мужчиной, в то время, даже в Сибири: где не было крепостного права, жилось достаточно трудно. Земельные паи выделялись только на мужчин, а обработка земли требовала мужского труда. Отсюда и бедность. Как вспоминала Евдокия Платоновна, зимой не было на всех тёплой одежды и валенок и в морозы дети выходили из дома на улицу по очереди. Какой был дом тоже неизвестно, но скорее всего это был пятистенок – бревенчатый дом из двух помещений: кухни и горницы, общей площадью около 30м

– обычный крестьянский дом в Сибири того времени, отапливаемый русской печкой и без всяких удобств.

Тем не менее, все дети этой бедняцкой семьи были обучены грамоте – окончили местную церковно-приходскую школу (3 класса), дальнейшее образование получила только Мария, которая окончила медицинские курсы, кажется в г. Тобольске который был в те времена губернским центром, а потом всю жизнь проработала акушеркой в больнице этого городка.

А Евдокия обучилась портняжному делу и стала работать швеёй у себя на дому. Надо думать, что это занятие в небольшом селе не приносило больших доходов, но позволяло содержать себя и оказывать помощь семье.

В личной жизни Евдокия, как говорили в то время, «засиделась в девках». Дело в том, что она повредила глаз, неизвестно когда и как, и с таким недостатком, деревенские женихи её обходили.

Может она так бы и осталась одинокой, но примерно в 1891-93гг появился и желающий на её руку и сердце – Щепанский Антон Казимирович, поляк, сосланный в Сибирь за политическую деятельность. Его биография неизвестна, а отрывочные сведения таковы: он был сослан (примерно в 1881-83гг) откуда и за что неизвестно. По семейным преданиям, как бы за деятельность в союзе «народовольцев» в группе Желябова, известного в те годы борца за свободу народа, а по нынешним представлениям – террориста. Он прошёл пешком по Владимирскому тракту на поселение в этом уезде, в пригородное село, где находилась пересыльная тюрьма.

На поселении он занялся предпринимательской деятельностью: сначала заготавливал и продавал щепу – это колотые из бревна дощечки, которыми покрывали деревенские крыши или оббивали дом для обмазки глиной, чтобы был теплее, а затем он занялся производством сливочного масла и торговлей. По своим делам, Щепанскому разрешалось передвигаться в пределах уезда, вот и оказался он в селе прабабушки, где и познакомился с Евдокией. Он был старше её лет на 10-15, но купец и порядочный человек без самодурства.

Надо сказать, что и Евдокия Платоновна имела характер твёрдый, была упорна, но без истерик и домашнего властвования, может именно поэтому Щепанский её и выбрал и, по-видимому, никогда об этом выборе не сожалел. Венчались они в этом городке, о чём есть запись в церковных книгах соборной церкви св. Георгия (в 30-е годы эта церковь была закрыта, купола снесены, а на остатках разместилась районная пожарная часть, существующая и по настоящее время).

Вскоре у Щепанских родилась единственная дочь – Анна, которая была крещена в православие в той же церкви. По-видимому, они уже постоянно проживали в городке. Сохранился и их дом: на берегу реки, фактически в центре городка, но на другом берегу. Дом имел 3 комнаты и кухню, был на фундаменте и под железной крышей, что по тем временам говорило о достатке.

К рождению дочери Анны у Евдокии, все её три сестры были уже замужем, но детей ни у одной из сестёр так и не появилось. Во время Первой мировой войны их дочь Анна: после окончания прогимназии, в том самом городке откуда и приехал Иван Петрович с братом, и педагогического училища в Ялуторовске, стала работать в пехотном училище города Омска и вышла замуж за офицера царской армии, а Евдокия Платоновна с Антоном Казимировичем продолжали жить в своём городке, куда перебрались и три её сестры и брат Иван. У Ивана был сын, но их дальнейшая судьба неизвестна.

Дочь Анна после замужества жила у родителей, а её мужа – Ивана Петровича, офицера и дворянина, судьба кидала по фронтам Первой мировой и гражданской войн. По принуждению, он служил то у белых, то у красных, пока в 1922 году его не демобилизовали, окончательно, из Красной армии и не сослали в Вологду – на проживание под надзором властей (милиции или ОГПУ). Вместе с ним в ссылку поехала его жена Анна с детьми (Августа и Лидия) и Щепанские: Евдокия Платоновна и Антон Казимирович.

Иван Петрович имел высшее образование и стал работать учителем, а его жена Анна вместе с матерью Евдокией вели домашнее хозяйство. Имущество Щепанских, а именно: дом, небольшой маслозавод и мельницу– отобрали как купеческую собственность, тем не менее, Щепанский Антон Казимирович получал государственную пенсию, как пострадавший от царского самодержавия. Так, одной рукой советская власть отнимала честно нажитое имущество, а начинал Щепанский с ноля, а другой рукой назначала пенсию за борьбу с царизмом.

В Вологде Щепанский по болезни лишился ноги и стал инвалидом, а в 1929 году умер, и Евдокия Платоновна вернулась обратно сюда в Сибирь, где и стала жить в доме у сестры Марии. К этому времени три её сестры были уже вдовами и жили вместе в одном доме, совсем недалеко от бывшего дома Щепанских. Мария работала акушеркой, Евдокия получала пенсию за мужа Антона Казимировича (до 1935г) и все вместе вели домашнее хозяйство: была корова, иногда и две, птица (куры, гуси, утки), держали и откармливали свиней – тем и жили в те трудные годы.

В 1930-ых годах, туда же вернулась и дочь Анна с детьми. Таким образом, в небольшом доме (около 40м

общей площади), без каких-либо удобств, проживали семь человек (сестра Аксинья умерла в 1930г), к тому же небольшую комнату (около 7м

) постоянно сдавали, внаём квартирантам: семейной паре без детей или одинокому мужчине, о чём есть записи в домовой книге. Как все там ютились трудно представить. В 1935 году к ним приехал и Иван Петрович – дед, но сразу же по доносу он был арестован, обвинён в контрреволюционной деятельности, осуждён на 10 лет лагерей и сослан в Амурскую область, где позднее, в 1937 году был расстрелян (реабилитирован в 1990г).

В связи с арестом зятя, Евдокию Платоновну лишили пенсии, которую она получала за мужа – Щепанского, и она оказалась на содержании дочери Анны, которая стала работать учительницей начальных классов, имея трёх детей-подростков. Евдокия Платоновна вела домашнее хозяйство в доме, который ей остался по наследству от сестры Марии. Дочь Анна Антоновна работала учительницей, а внуки учились в школе и все получили среднее образование.

К началу Великой Отечественной войны (1941г), Евдокии Платоновне исполнилось уже 74 года, но она была крепкая крестьянская женщина: неустанно занималась домашним хозяйством, содержала корову, которой сама заготавливала сено на зиму. Летом много работы требовал огород, но он же и был поддержкой в питании, т.к. зарплаты Анны Антоновны хватало только на самое необходимое для неё с матерью и подросших детей. К этому времени сёстры Евдокии Платоновны уже умерли бездетными, внучка Августа вышла замуж и родила дочь, но всю войну прожила у бабушки, внук Борис ушёл на фронт, а внучка Лидия тоже жила у бабушки.

Как все они пережили войну, и какие тяготы испытывали эти женщины можно только гадать, подробности неизвестны, а делиться воспоминаниями, и сетовать на трудности, в те времена было не принято. Люди жили в тылу войны, и каждый делал всё, что требовалось для фронта и личного выживания.

После войны внуки Евдокии Платоновны разъехались и обзавелись семьями, а она осталась жить в своём доме с дочерью Анной и правнуком, которым и был сам Иван Петрович. Несмотря на свой возраст, она по-прежнему вела всё домашнее хозяйство, которое постепенно сокращалось: сначала отказались от коровы, примерно в 1955 году из-за больших натуральных налогов и трудным заготовлением сена на зиму.

В те времена у власти в СССР был Никита Хрущёв: первый «демократ» из коммунистов, малограмотный проходимец и самодур, вот он и решил, что в сельском хозяйстве люди должны работать, как на заводах, определённое время, освободиться от подсобного хозяйства, а продукты покупать в магазинах. И чтобы заставить так поступать, глупых людей, не понимающим этой «государевой» заботы, сельчан обложили налогом за каждую корову, свинью, курицу и т.д., так что стало невыгодно держать живность на сельском подворье и выращивать овощи и фрукты на огородах и в садах.

Таким образом, к 1957 году, к своему 90-летию, Евдокия Платоновна тоже освободилась от подсобного хозяйства, появилось свободное время, и она стала читать книги из библиотеки, которые приносил ей правнук, а кое-какие книги были и дома. Так она и запомнилась Ивану Петровичу: сидящая у окна и читающая книгу через очки, но одним глазом.

Дочь Анна в 1950-е годы окончательно вышла на пенсию и часто уезжала погостить к детям, а Евдокия Платоновна оставалась одна с правнуком. Её дом продали, потому что он был большой, и требовалось много дров для отопления, а взамен был куплен почти на берегу озера небольшой домик, где Евдокия Платоновна и прожила остаток жизни. Умерла она в возрасте 96 лет и похоронена под этим крестом, рядом со своими сестрами, от могил которых остались только безымянные холмики.

Такая длинная, почти вековая жизнь Евдокии Платоновны Щепанской охватила и патриархальную жизнь российских крестьян, сразу после отмены крепостного права, и все революции и две мировых войны. Это была трудная жизнь простой русской женщины, повторяющая все изломы судьбы России того периода.

XXIII

Рядом с прабабушкой, в тесной оградке под небольшим памятником, лежит бабушка Ивана Петровича – Анна Антоновна. Мать и дочь были здесь вместе уже около сорока лет. «Объединяет ли их там что-нибудь или лежат они рядом, но бесконечно далеко друг от друга в вечности?»– думал Иван Петрович, сидя на кладбище, на прогретой солнцем скамейке и слушая жужжание мух, уцелевших в эту осень из-за отсутствия осенних заморозков.

О своей бабушке он знал, конечно, больше, так как она была ещё жива в зрелые его годы и кое-что из их общения, при редких уже встречах, здесь в городке – где она прожила последние годы своей жизни, осталось в его памяти.

Его бабушка – Анна Антоновна (урожденная Щепанская) родилась в этом же городке в конце 19-го века. Она была единственной дочерью у своих родителей: Антона