Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

К лету 25-го года учитель стал вполне эрудированным знатоком искусства, почти безошибочно различая стоящую вещь от подделки, и определяя истинную цену каждого предмета, принесенного к нему в лавку их случайными владельцами.

В учительских заботах и торговых делах промелькнул незаметно учебный год и, освободившись от учебных хлопот, Иван Петрович собрал в лавке всё, что предполагал к продаже, упаковал вещи в два чемодана и при первой возможности выехал в Москву, надеясь выгодно продать свой товар в московских антикварных магазинах.

В этот раз он остановился в Москве у знакомого по торговым делам антиквара, чтобы не смущать Фёдора Ивановича, который относился к торговле весьма отрицательно, называя деятельность Ивана Петровича спекуляцией, что, отчасти, было справедливо, ибо покупка товара с целью его последующей перепродажи с выгодой и есть не что иное, как спекуляция.

Выгодно продав часть вещей, Иван Петрович сдал на комиссию наиболее ценные предметы культуры и искусства, чтобы получить за них настоящую цену.

Освободившись от торговых забот, он навестил старого революционера, который оказался уже одиноким: зимой внезапно умерла его жена, и Фёдор Иванович остался совсем один в своей маленькой квартирке в самом центре Москвы. Потеря жены заметно состарила революционера: он высох, пригнулся к земле и стал походить на несуразного мальчика лет 10-12-ти с шаркающей походкой и обширной лысиной на голове.

– Что же вы, Иван Петрович, огорчили старика и не остановились у меня гостевать, – высказал Фёдор Иванович своё недовольство, услышав, что Иван Петрович уже несколько дней находится в Москве и живёт в другом месте.

– Не хотел вас стеснять, Фёдор Иванович, и смущать своей торговлей, – откровенно признался Иван Петрович. – Семью-то кормить надо, вот и подторговываю всякими редкими безделушками и не вижу в этом ничего плохого: одни люди избавляются от ненужных вещей и получают за них нужные им деньги, а другие люди, имеющие деньги, и не знающие, куда их девать, покупают эти вещи, тем самым обеспечивая и мою многочисленную семью.

– Хорошо вам, Иван Петрович, в семейных заботах жить в окружении детей, и Антону Казимировичу, видимо, скучать не приходится, а я остался один, как перст, – ни родных, ни знакомых не осталось здесь в Москве. В Ленинграде, как сейчас называется Петроград, должны были остаться племянники от старшего брата, но как их отыскать и зачем навязываться им в родственники, ума не приложу.

Иногда думаю: скорее бы безносая смерть прибрала меня к жене поближе, но потом здравый смысл жизни отгоняет плохие мысли. Да и интересно мне пожить ещё и посмотреть, что получается у партийцев-большевиков насчёт построения социалистического общества справедливости – о том ли мы мечтали в молодости, когда вместе с Антоном Казимировичем занялись революционной деятельностью и замышляли убить царя, думая, что другой царь будет лучше и справедливее. Наивные мечты молодости!

Дело не в царях, а в стяжательстве людьми власти и богатства, которое эти цари олицетворяют. Нужно не царей уничтожать, а изгонять из человеческих душ жажду стяжательства власти и наживы, тогда и цари сами собой исчезнут за ненадобностью.

Большевики сейчас ищут пути очищения человеческих душ от желаний наживы и устройства хорошей жизни одних за счет других. Хотелось бы, чтобы это у большевиков получилось, иначе идеи социализма и равноправия будут извращены и погублены алчными до власти и наживы людишками, прикрывающими эти свои низменные чувства выгодными и благородными словами о свободе, равенстве и братстве, – закончил Фёдор Иванович свои рассуждения и пригласил Ивана Петровича попить с ним чаю и просто поговорить за самоваром.

– Вот большевики разрешили торговлю и предпринимательство частное, и сразу же появились люди, которые нажились на торговле, имеют деньги, и покупают красивые безделушки, которые я продаю, – объяснял за чаем Иван Петрович свои соображения старому революционеру. – Другие же перебиваются с хлеба на воду и никак не выберутся из нужды, даже при народной власти. Не кажется ли вам, Фёдор Иванович, что в этом неравенстве уже кроется крах социалистических идей Маркса-Ленина, о которых постоянно талдычат советские газеты. Большевики сначала отобрали имущество у богатеев, а теперь разрешили другим ловкачам обзаводится этим имуществом без меры – были бы деньги, которые большевики тоже хотели отменить да не смогли, и купля-продажа идёт по всей стране.

– Товарищ Ленин уже давно ответил на этот вопрос, что частная торговля и предпринимательство разрешены вынужденно и временно, пока страна не восстановится от разрушений войны и интервенций, чем рабочие и крестьяне занимаются сейчас самоотверженно. Отступить – не значит сдаться.

Помнится, Кутузов отступал до Москвы и даже Москву отдал Наполеону, но в итоге победил, так и сейчас: временно разрешить предпринимательство, чтобы в погоне за наживой некоторые люди производили товары, а крестьяне производили зерно и продукты, продавая их, и сами жили лучше, и рабочим на заводах было, что купить в магазинах.

Как только положение немного выровняется, партия снова вернётся к социалистическому принципу: «От каждого по способности – каждому по труду». Сейчас доходы торговцев не соответствуют их труду, потому что торговать всегда выгоднее, чем производить.

Вы, Иван Петрович, тоже занялись торговлей, потому что это выгоднее, чем учить детишек в школе. Надеюсь, что такое положение продлится недолго, и частная торговля будет ликвидирована, как только государство научится само распоряжаться торговлей, – ответил Фёдор Иванович на слова учителя-торговца.

– Кстати, Дмитрий Гиммер, с которым Вы беседовали в прошлый приезд в Москву, говорил, что товарищ Сталин уделяет большое внимание развитию советской торговли и производству товаров для людей. Но чтобы производить товары, надо создавать промышленность, которая в царской России была отсталой, да и та полностью разрушена была в войнах.

Сталин сейчас выдвигается на первое место в партии, и некоторые лизоблюды уже называют его вождем и начинают восхвалять без меры. Плохо будет, если у этого грузина от «похвалы вскружится голова» как писал в своей басне Крылов, и он начнет устраивать себе роскошную жизнь и будет самодурствовать, забыв о народе и об идеалах революции.

Хотя Гиммер говорит, что Сталин сам живёт скромно и других порицает, особенно Троцкого, за барские замашки, – объяснил Фёдор Иванович своему гостю ситуацию в партийном руководстве страны, где после смерти Ленина началась борьба за власть, и каждый из 6-7 руководителей считал себя лучшим и навязывал другим своё мнение о дальнейшем развитии страны.

Троцкий призывал разжечь пожар мировой революции и только после победы пролетариата во всём мире начинать строить социализм, пусть даже в этом пожаре погибнет половина русских.

Бухарин призывал крестьян «обогащаться» и через развитие частных хозяйств на селе строить «крестьянский социализм», что соответствовало лозунгам партии эсеров.

Каменев и Зиновьев предлагали развивать частное предпринимательство и передать фабрики и заводы в частные руки, и чтобы Советская власть не вмешивалась в дела предприятий.

Рыков, Пятаков и Томский предлагали открыть страну для зарубежных капиталистов, брать у них деньги в долг и на эти деньги, как и при царях, развивать промышленность.

У каждого из этих вожаков большевистской партии были свои прихлебатели, которые устраивали в партии дискуссии по любому вопросу, не позволяя никому заниматься реальным созидательным делом превращения России в сильное и самостоятельное государство на основе социалистической теории Маркса-Энгельса-Ленина.

Лишь Сталин был целиком предан заветам Ленина, намереваясь строить социалистическое государство свободы и равноправия для всех с конечной целью обеспечения достойной жизни для всех трудящихся и всех слоёв общества на основе всеобщей государственной собственности в промышленности и крупных коллективных хозяйствах в сельском хозяйстве, превращая сельские общины, которые пытался уничтожить Столыпин, в предприятия подобные фабрикам и заводам.

Но эти намерения Сталин тщательно скрывал от упомянутых партийцев, понимая, что его планы могут быть осуществлены только после установления в партии его единоличной власти.

С восточной хитростью, Сталин присоединялся то к одной, то к другой группировке в партии, добиваясь, чтобы ошалевшие от власти руководители партии большевиков дискредитировали и уничтожали друг друга как пауки в банке, расчищая ему, Сталину, путь к абсолютной власти, которую он намеревался использовать не в личных целях самодурства, наподобие римских императоров Нерона и Калигулы в древнем Риме, а во благо государства СССР и всех населяющих его народов.

К этому времени Сталину удалось уже отстранить Троцкого-Бронштейна от реальной власти, и тому оставалось лишь злобно шипеть, называя Сталина «серой посредственностью».

В борьбе за власть Сталин опирался на партийный аппарат, который он возглавлял, будучи Генеральным секретарем партии, что соответствовало должности заведующего кадрами на любом предприятии. Эта должность позволяла ему подбирать и расставлять свои кадры по всей стране и в партии, а потом, опираясь на эти кадры, проводить свою линию в партии и правительстве. Несколько позднее Сталин и скажет известную свою фразу: «Кадры решают всё».

Пройдя через тюрьмы, ссылки и лишения подпольной жизни до революции, Сталин и после революции вёл привычный ему, скромный образ жизни, ставя на первое место достижение поставленных целей, а не житейские удобства, сохранив такое поведение до конца своих дней, оборванных предательством партийной верхушки, но это будет через много лет.

Иван Петрович засиделся у старого революционера, слушая его суждения о государстве, революции, старых и новых временах, о политике царской власти и власти большевиков – всё то, о чём он, как учитель и офицер имел слабое представление из опыта своей жизни. По настоянию Фёдора Ивановича он остался ночевать у него, чтобы на следующий день, закончив торговые дела, уехать в Вологду, заработав в Москве денег на семейную поездку к отцу в Белоруссию.

Перед отъездом из Москвы Иван Петрович вновь посетил Исторический музей, где разговорился с заведующим отделом Европы средневековья, показав хорошее знание истории и предметов культуры тех времен, на что работник музея предложил Ивану Петровичу быть внештатным искусствоведом исторического музея.

Учитель согласился с этим предложением, заполнил анкету и получил удостоверение искусствоведа Московского Исторического музея, которое открывало ему доступ в хранилища музея, а также позволяло производить подбор антикварных вещей и их оценку по заявкам музея или в собственных интересах.

Довольный поездкой, Иван Петрович возвратился домой, собрал своё семейство и через неделю, вместе с Аней и тремя детьми уехал к отцу погостить, как и обещал ему в прошлом году, оставив тестя и тёщу присматривать за домом и заботиться об огороде.

XXV

Путешествие по стране было интересно детям, особенно в поезде. Они не отходили от окна в вагоне, смотря на мелькающие за окном поля, леса и реки, полустанки и посёлки, пригороды Москвы и, наконец, саму столицу, которая показалась им огромным городом.

Переночевали всей семьёй у Фёдора Ивановича, который ещё в прошлый приезд Ивана Петровича пригласил всех к себе в гости, узнав, что семейство Домовых собирается в Белоруссию и будет проездом в Москве.

Маленькая квартирка революционера с трудом приютила семью Ивана Петровича, но, как говорится «в тесноте, да не в обиде». Фёдор Иванович с удовольствием возился с детьми, Анечка сбегала в магазин, купила продуктов, подивившись их изобилию и низким ценам, приготовила обед и, накормив всё семейство, пошла прогуляться с детьми и показать им Москву, а Иван Петрович отправился на вокзал за билетами на поезд к отцу.

Билетов на завтра не оказалось, и пришлось задержаться в Москве ещё на один день, в который они семьей прогулялись на Красную площадь, прошлись по Тверской и усталые, но довольные возвратились на квартиру Фёдора Ивановича.

Вечером зашёл Дмитрий Гиммер, подивился многочисленному семейству Ивана Петровича и упомянул, что рассказал товарищу Сталину о встрече с офицером, который должен был в Ачинске отправить Сталина из ссылки после Февральской революции.

Сталин, по словам Дмитрия, отличается феноменальной памятью и помнит всех людей, с которыми когда-либо встречался. Припомнил он и прапорщика с разноцветными глазами, что в Ачинске снабдил его солдатской шинелью и шапкой, чтобы грузинский ссыльный не пострадал от сибирских морозов, и просил передать этому прапорщику наилучшие пожелания, узнав, что Иван Петрович служил в Красной армии и теперь работает учителем.

– Сталин становится первым человеком в партии, и он считает, что в партии, как и в армии, успех дела зависит от командира: Ленин обеспечил победу в Октябрьской революции и в Гражданской войне, но после его смерти, проходит второй год разброда и шатаний в партии и этому надо положить конец.

Товарищ Сталин считает необходимым, чтобы партия взяла курс на индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, иначе империалисты сомнут страну Советов и уничтожат Советскую власть, чего допустить никак нельзя. Эту свою линию товарищ Сталин и будет продвигать в ближайшее время, как только покончит в партии с различными уклонистами: правыми и левыми, прекратит пустую говорильню и заставит партийцев заняться реальными делами, – поделился Дмитрий новостями из Кремля, где он тоже проживал вместе с женою и дочкой, которая училась в школе вместе с детьми Сталина: Василием и Светланой. Высказав свои соображения по политическим вопросам Гиммер ушел, пожелав семье Домовых приятного путешествия.

На следующий день Иван Петрович с семейством сел утром в поезд и через сутки добрался до родного села, наняв подводу в Мстиславле.

Отец и Фрося радушно приняли гостей, благо что оба были здоровы и вполне довольны своей жизнью, которая наладилась с помощью Ивана Петровича и старшего сына Иосифа, что прислал весточку из Ленинграда и, убедившись, что отец жив, стал присылать ему ежемесячно по двадцать рублей, занимая какой-то важный пост в Советском учреждении и получая хорошее жалование.

Жена Аня быстро сошлась с Фросей в общих заботах о детях, которых никогда у Фроси не было, и потому она относилась к Ивановым детям как к родным – также она раньше и сейчас относилась к Ивану Петровичу, словно к своему сыну.

В погожие дни Иван Петрович ходил с детьми на речку и, сидя на берегу, смотрел на плещущихся в воде своих малышей, вспоминая, как совсем недавно он также плескался в этой заводи, хотя с тех пор прошло более тридцати лет. Как всё-таки быстро прошли годы, и время сейчас уже не идёт, а бежит: недели мелькают, как раньше мелькали дни, а дни пролетают словно птицы и исчезают в сумраке ночи, и только ночи, во сне, проходят как и раньше – заснул и проснулся, кажется, прошло мгновение, но был вечер, а наступило утро.

С реки он уводил детей в усадьбу на обед, после которого младшего сына Бориса укладывали спать, а дочери убегали в сад-огород и лакомились там сладкой вишней, смородиной и крыжовником, чем увлекался и Иван с приятелями в своём детстве.

Старшей дочери Августе в этом году предстояло идти в школу, и Иван Петрович с нарочитой строгостью проводил с ней каждый день занятия, обучая дочь чтению, счёту и письму.

Пётр Фролович, наблюдая за этими занятиями, частенько напоминал сыну, как тот в детстве тоже отлынивал от занятий, как теперь его дочь Ава тоже норовит поскорее отвязаться от учёбы и убежать во двор или на реку: одна или с пятилетней сестрой Лидой, если разрешали родители или тётя Фрося, – так они называли хозяйку дома.