Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

Он выбрал несколько книг, которые хотел увезти с собой, взял все фотографии, что были у отца, оставив Фросе на память фото отца в офицерской форме, отложил несколько безделушек из накопившихся в доме за долгие годы и упаковал всё это в увесистый тюк. Вечером он допоздна просидел с Фросей, вспоминая за чаем былые годы жизни здесь, когда он был мальчиком, а Фрося молоденькой служанкой.

От этих воспоминаний Фрося, ставшая старой женщиной, не раз всплакнула, по-старушечьи вытирая слёзы уголком фартука.

Утром Иван Петрович попрощался с одинокой женщиной и с почтовой повозкой уехал из родного села, чтобы никогда больше не возвращаться сюда, к истоку своей жизни.

Потом, в течение года, он иногда посылал Фросе почтой небольшие деньги в помощь одинокой женщине, пока однажды такие деньги не вернулись с отметкой, что адресат выбыл, и это означало, что Фрося, как и хотела, перебралась на погост к Петру Фроловичу, закончив свой жизненный путь.

Дома Ивана Петровича ждала неприятная новость: жена Анна, поскользнувшись неловко, сломала себе руку и встретила его с загипсованной правой рукой на перевязи. По этой причине она не могла заниматься домашними делами, часть из которых взяла на себя старшая дочь Августа. Но скоро должны были начаться занятия в школе, и кто и как будет управляться по дому, чтобы кормить семью, было неизвестно. Нанять служанку не позволяло ни материальное положение Ивана Петровича, ни социалистические отношения в обществе, осуждающие эксплуатацию человека человеком и полагающие, что прислужничество унижает человеческое достоинство.

Анна, которая, видимо, для себя уже всё решила, сообщила Ивану Петровичу о своём скором отъезде в Сибирь к матери, чтобы успеть к началу учебного года устроить детей в школы.

– Пойми, Ваня, – уговаривала она мужа, – там мать и две тётки Мария и Полина, будут заниматься нашими детьми, пока моя рука не заживёт, на что, доктор сказал, можно рассчитывать через полгода. Здесь плохо с пропитанием, продукты по карточкам, которых у нас с тобой нет, поскольку мы не работаем, а лозунг власти: «Кто не работает – тот не ест». На детей есть карточки, но на них не прокормишься. На базаре трудно что-либо купить из съестного, кроме картошки, а детям нужны мясо и молоко.

Деньги ты, конечно, зарабатываешь, но получается, что купить на них нечего. А в Сибири, по словам матери, трудностей с продуктами нет – были бы деньги. Ты матери посылаешь деньги, и взамен мы получаем посылки с продуктами, где есть и сало, и колбаса, и масло сливочное. Если мы все уедем туда, то не надо будет пересылать и деньги, и посылки. Можно будет устроиться там на работу учителями: тебя там знают и помнят как депутата Совдепа и наверняка разрешат работать учителем.

Всё это Анна говорила мужу поздно ночью, когда дети все спали, и она ублажила мужа женской ласкою, несмотря на сломанную руку. Иван Петрович вяло возражал на уговоры жены, понимая, что, в основном, она права.

– Делай, как знаешь, но я сразу поехать не смогу: слишком много скопилось вещиц у меня, которые надо умело продать, ожидая покупателей. Там, в Сибири, на эти предметы старины, искусства и ювелирные изделия спроса нет, поскольку нет ценителей с деньгами. Здесь, в Москве их тоже мало, но они есть среди иностранцев. Мне придется много ездить в Москву, иногда и жить там по нескольку дней и поэтому я не смогу оказывать тебе помощь по домашнему хозяйству.

Дочь Августа заканчивает школу, и ей тоже будет не до борщей, а Лидия ещё маловата, чтобы хозяйничать на кухне под твоим присмотром. Я помогу вам уехать, а своими делами займусь позднее. Посмотрим, что из этого получится и потом решим : уехать ли в Сибирь насовсем или вы вернётесь сюда будущим летом для устройства Августы в институт после окончания школы.

Решение было принято, и Анна удовлетворенно уснула на плече у мужа, получив свою порцию женского удовольствия и согласие на переезд в Сибирь к матери. Она давно уже искала способ избавиться от домашних дел, заниматься которыми не умела и не желала, прожив много лет в пансионах при школе, в учительской семинарии и потом на работе в училище прапорщиков: везде девушке не приходилось домохозяйничать, поэтому и не было у неё стремления к простым и повседневным женским заботам по дому.

На следующий день Анна, не мешкая, пока муж не передумал, принялась собирать вещи свои и детей и к вечеру всё было готово к очередному переезду на новое место жительства в далёкую и холодную Сибирь.

Ночь перед отъездом Анна была заботлива и отзывчива на ласки мужа, понимая, что долго ей придётся жить вдали от мужних объятий и смирившись с неизбежной разлукой.

Поутру, быстро собравшись, вся семья Домовых отправилась на вокзал, где через два часа ожидания Иван Петрович погрузил всё семейство на проходящий поезд, следующий до Омска. Стоянка поезда была пять минут и, попрощавшись с детьми и обняв жену, он успел выскочить из плацкартного вагона, паровоз дал гудок, окутался паром, дёрнулся и медленно потянул состав за собой, увозя семейство Ивана Петровича за тысячи вёрст, куда ему, возможно, придётся уехать позднее, если здесь, вблизи Москвы не удастся обрести твёрдое положение, обеспечивающее благополучие подрастающих детей и любимой жены: только в этом случае он вызовет семью сюда, на что, оставшись один на перроне, он продолжал надеяться.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Исход

I

Кружение по Подмосковным городкам в поисках антиквариата на баврахолках и заезды в Москвудля продажи добытых красивых безделушек не давали Ивану Петровичу достаточно средств на содержание семьи: народу России под жестким руководством Сталина было не до дорогих безделушек – прокормиться и уже хорошо. Торговцев – нэпманов прижали налогами, партийная верхушка еще не переродилась в паразитов, желающих купить антиквариат было немного, и доходное прежде занятие Ивана Петровича рухнуло.

В конце апреля 1935 года Иван Петрович возвращался из московских скитаний на родину жены в сибирский городок Токинск, где не был четырнадцать лет с гражданской войны. Жена Анна с четырьмя детьми уже два года как проживала в Токинске у своей матери, в доме тетке Марии и настойчиво звала мужа присоединиться к семье и заняться учительством. В городе как раз открывалась средняя школа и требовались учителя, но не самоучки, а с хорошим образованием и у Ивана Петровича были все основания получить учительскую должность.

Молодое советское государство, настойчиво борясь с неграмотностью населения, одновременно готовило специалистов во всех отраслях народного хозяйства, чтобы преодолеть вековую отсталость страны от Европы, создать промышленность, поднять сельское хозяйство, и этим обеспечить улучшение жизни всех слоев населения, как и обещалось в Октябрьскую революцию но не было исполнено и спустя семнадцать лет. Конечно, была вина гражданской войны и послевоенной разрухи, но кто из простых людей будет слушать объяснения власти живя впроголодь в бараке, разутый – раздетый и занимаясь изнурительным и тяжким физическим трудом для подъема страны, в ущерб личной жизни? Никто!

Вот и Иван Петрович, не верил в посулы власти о лучшей жизни для всех, но наблюдая стремление простых людей к грамотности и образованию понимал, что именно через грамотность и образованность народа можно, упорным трудом, изменить жизнь к лучшему и, как учитель, он готов был все свои силы и знания отдать людям, несмотря на классовые различия между ним – дворянином и работными людьми, тянущимися к знаниям.

На ближней к городку железнодорожной станции Иван Петрович, в полдень, сошел с поезда с двумя увесистыми фибровыми чемоданами, которые поставил на скамейку у пристанционного здания и, глядя вслед уходящему составу, стал решать, как бы добраться до городка – куда было, без малого, семьдесят верст по раскисшему под весенним солнцем большаку.

В царские времена извозом здесь занимались местные купцы, которые обозами подвод на лошадях перевозили товары и людей от этой станции к уездному городку. По слухам, именно купцы в прошлом веке подкупили устроителей железной дороги, заставили их проложить дорогу именно через это село – станцию, чтобы не лишиться барышей от извоза. Нынешняя власть разогнала купцов – извозчиков и бывший уездный город – цель, поездки Ивана Петровича, остался без постоянного транспорта до Омска и этой железнодорожной станции.

Приходилось, рассчитывать только на попутную повозку и Иван Петрович, взяв чемоданы, направился на большак в надежде перехватить телегу или бричку с лошадью в попутном направлении. Идти пришлось совсем немного: большак на Токинск начинался сразу за станцией и, изогнувшись улицей приземистых домов, скрывался в березовой роще, которая начиналась сразу за крайними избами, где Иван Петрович и остановился, выбрав сухое место для своих чемоданов.

В этих чемоданах Иван Петрович вёз всё свое достояние, что удалось заработать за годы скитаний в Подмосковье и на что он рассчитывал оказать помощь семье в первое время проживания здесь в Сибири. Это были кое-какие вещи, ювелирные изделия и антикварные вещицы, которые можно было обменять на местном рынке на одежду и продукты даже в таком захолустной городке, как Токинск.

Простояв у дороги около часа, он решил было, что сегодня уехать не удастся и следует идти устраиваться, где-нибудь на ночлег, как вдали показалась повозка. Каурой масти тощая лошаденка понуро тянула за собой телегу, скользя копытами по дорожной грязи. Когда повозка поравнялась, Иван Петрович жестом показал лошади остановится, что она охотно исполнила. Возница – затёртый мужичонка в изношенном нагольном полушубке и стоптанных валенках, на которых сверкали чёрным лаком новенькие галоши молча уставится на городского жителя, каковым, несомненно, считал Ивана Петровича с его чемоданами.

– Вы случайно не в Токинск путь держите? – спросил Иван Петрович возницу. Мужичонка, подождал, обдумывая вопрос и вдруг оживившись, ответил: – Именно туда и еду, везу гвозди для нашей строительной артели, эти вот, -показал он на ящики, лежавшие на телеге. – А вам барин, какая надобность спрашивать меня, куда я еду?

– Какой же я барин,– запротестовал Иван Петрович, я учитель, и мне надо добраться до города, где живёт моя семья. Не прихватите попутчика? Я заплачу сколько надо.

– Мужичонка опять помолчал, с сомнением посмотрел на свою лошаденку и на чемоданы Ивана Петровича, выглядевшие солидно и увесисто, и выговорил: – Однако, моя лошадь не потянет по такой грязи вас и чемоданы вдобавок к гвоздям. И так плетётся еле-еле: всю зиму прокормилась на одном сене, без овса, вот и нет силы у неё тянуть телегу. Думал с утра выехать по заморозку, но не удалось получить гвозди пораньше, а сейчас по распутице, не езда – сплошная маета.

– Я могу и пешком идти, рядом с телегой, лишь бы чемоданы не нести, – попросился Иван Петрович у мужика. Тот опять помедлил, посмотрел на чемоданы, на лошадь и решил: – Однако, кладите барин свои чемоданы в телегу, а сами идите рядом: авось и доберемся до хорошей дороги, там и сами подсядете, глядишь, завтра к вечеру и доберёмся до города.

Иван Петрович, не медля минуты, подхватил чемоданы и забросил их на телегу. Возница понукнул лошадь, та напряглась и медленно потянула телегу по большаку, осуждающе косясь глазом на идущего рядом человека, который добавил ей в поклажу свои чемоданы.

Через несколько минут лошадь вытянула телегу за околицу, где дорога была получше: от близко подступивших березовых колков солнце не прогревало землю и на дороге, местами, сохранялся мерзлый наст не подтаявшей земли. Лошадь бодрее потянула телегу, и Ивану Петровичу тоже пришлось ускорить шаг, держась сбоку за край повозки.

Так он прошагал с час и начал прихрамывать – дала знать о себе старая рана, полученная в гражданскую войну. Возница, который молчал всё это время, заметив хромоту попутчика, обеспокоился: – Что-то вы барин хромаете, так мы далеко не уедем, наверное, ноги натёрли с непривычки к пешему ходу, надо бы переобуться, – и он, натянув вожжи, остановил лошадь.

– Нет, нет – запротестовал Иван Петрович, – едем дальше. Это старая рана разыгралась, но потом пройдет, ничего страшного.

– Ну, вам, барин, виднее, – ответил мужичок и, понукнув лошадь, продолжил путь.

– Я же сразу понял, что вы из бывших господ, наверное, офицер: вот и рана у вас от войны имеется, – рассуждал он.

– Сейчас может и учитель, а раньше точно офицером были. Эх, зря я вас прихватил в дорогу! Как – бы неприятностей не схлопотать. Документы– то, у вас барин имеются?

– Да не опасайтесь вы, точно я учитель. И документы есть у меня, и семья моя живёт в городке за речкой, напротив церкви и за дорогу я заплачу, – успокаивал Иван Петрович подозрительного мужичка, который продолжал называть его барином.

– Как жизнь в городе? Налаживается? Я не был здесь много лет. А был членом уездного совета, потом Колчак нас арестовал. Так и закрутило – завертело. И вот пришла пора возвращаться, – объяснял он мужику, чтобы снять его опасения и подозрения. Тот успокоится и предложил сесть Ивану Петровичу в телегу, когда повозка въехала на промёрзшую полосу дороги, протянувшуюся вдоль леса, в котором лежал снег, еще не подвластный апрельскому солнцу и выстуживающий дорогу.

Лошадка, ступив на твердую землю, ободрилась и без натужного усилия тянула телегу даже с дополнительной поклажей в виде присевшего в неё Ивана Петровича.

Через пару вёрст дорога вышла на обширную пустошь, вновь появилась липкая грязь и Иван Петрович, соскочив с телеги, опять зашагал рядом. Мужичок, оценив поступок, успокоился окончательно и начал рассказывать о жизни городка, куда он перебрался пять лет назад, в разгар коллективизации, из ближней деревеньки, и стал работать в строительной артели, для который и вёз три ящика гвоздей из станционных складов.

Артель эта поначалу рубила дома и избы для горожан по их заказу или заказу властей, а два последних года начали строить скотные дворы в колхозах для коров и лошадей, навесы для обмолота зерна и прочие немудрёные постройки.

– Работы хватает, успевай только поворачиваться, – рассказывал мужичок,– ты не гляди, что я мелкий, топором владею, нате – будьте, а за гвоздями послали взамен заболевшего конюха, потому и лошадёнка не привыкла ко мне. Вот вернусь в артель и снова за топор: не моё это дело -лошадью управлять.

– Как звать – то вас?– спросил Иван Петрович мужика, шагая рядом и держась за край телеги.

– Иваном кличут, – ответил возница, доставая кисет с махоркой и сворачивая самокрутку из обрывка газеты, заботливо сложенной в несколько слоев так, чтобы удобно было отрывать на одно курево.– Курите и вы, барин, угощайтесь табачком самосадом, сам табак рощу, сушу и сам режу махорку – такая забористая получается, даже глаза слезятся, когда курю.

– Спасибо я не курю,– ответил Иван Петрович, – меня тоже Иваном звать, так что мы тёзки, и перестаньте называть меня барином, а то в селе, куда мы скоро доберёмся, и впрямь подумают, что я барин, какой – то из бывших. И мне и вам, Иван, неприятности ни к чему.

– Ладно, Иван – учитель, будь по вашему, только негоже учителя называть по имени. Учителей, как и попов, следует называть полностью, по имени – отчеству.

– Полностью будет Иван Петрович Домов, учитель истории, бывший командир Красной армии, – сказал Иван Петрович, умолчав о своей недолгой службе у белогвардейцев.

– Вот и ладно будет, Иван Петрович, – приободрился возница, услышав о службе в Красной армии.