Гвенди и ее шкатулка

– Все верно. Так вот. СМИ кричат: «Девочки, женщины, вы можете стать кем угодно в этом дивном новом мире, при условии, что видите носки своих туфель, когда стоите прямо».

Он и вправду за мной наблюдал, думает Гвенди, потому что я каждый день проверяю, видны – не видны, когда поднимаюсь наверх. Она краснеет. Это никак от нее не зависит, но смущенный румянец – явление внешнее. Внутри у Гвенди нарастает вызов: и что с того? Именно это заставляет ее каждый день бегать по лестнице. Этот протест и еще Фрэнки Стоун.

– Моя теория состоит в том, что кто-то насмешливо отозвался о твоем лишнем весе, или о внешности, или о том и другом сразу, и ты решила взять ситуацию под контроль. Я угадал? Может, не в самое яблочко, но в мишень-то уж точно попал?

Возможно, потому, что он совершенно чужой человек, она может запросто рассказать ему то, о чем не рассказывала ни маме, ни папе. Или, возможно, все дело в его голубых глазах, в которых – искренний интерес и любопытство, но вовсе нет злобы. Во всяком случае, Гвенди ее не видит.

– Фрэнки Стоун, мой одноклассник, называет меня Гудиер. Знаете, как…

– Как дирижабль. Да, я знаю рекламные дирижабли «Гудиер».

– Ага. Фрэнки противный и гадкий.

Она думает, не рассказать ли ему, этому человеку, как Фрэнки расхаживал по детской площадке и орал: А я Фрэнки Стоунер! У меня огромный хер! Фу ты, ну ты, не меньше двух футов! – но решает, что лучше не надо.

– Другие мальчишки тоже начали обзываться, а потом подхватили и некоторые девчонки. Не те, с которыми я дружу, а другие девчонки. Это было в шестом классе. А в сентябре начинается средняя школа, и я… в общем…

– Ты решила, что это обидное прозвище не увяжется за тобой, – говорит мистер Ричард Фаррис. – Понятно. Кстати, ты еще вытянешься, подрастешь. – Он обводит ее взглядом с головы до ног, но в этом взгляде нет ничего гнусного. Скорее это пристальный взгляд ученого. – Я бы сказал, ты остановишься на пяти футах и десяти дюймах. Может, даже одиннадцати. Будешь высокой для девчонки.

– Я уже чуточку подросла, – говорит Гвенди, – но я не собираюсь ждать.

– Я так и думал, – отвечает Фаррис. – Не жди, не скули и не ной, а разбирайся с проблемой. Атакуй ее в лоб. Восхитительно. Поэтому мне и хотелось с тобой познакомиться.

– Было приятно с вами поговорить, мистер Фаррис, но мне действительно надо идти.

– Нет. Тебе надо остаться здесь. – Он больше не улыбается. Выражение его лица стало строгим, голубые глаза как будто сделались серыми. Тень от шляпы лежит тонкой линией у него на лбу, словно татуировка. – У меня для тебя кое-что есть. Подарок. Потому что ты именно та, для кого он предназначен.

– Я не принимаю подарки от незнакомцев, – говорит Гвенди. Вот теперь ей становится чуточку страшно. А может быть, и не чуточку.

– Знать имя – не значит знать человека, тут я согласен, но мы с тобой не совсем незнакомцы. Я тебя знаю – и знаю, что вещь, которую я собираюсь тебе отдать, была сделана для кого-то такого, как ты. Еще очень юного, но твердо стоящего на ногах. Я знал тебя, Гвенди, еще до того, как увидел. И вот мы встретились. – Он сдвигается на край скамейки и похлопывает рукой по сиденью. – Присядь рядом со мной.

Медленно, словно во сне, Гвенди подходит к скамейке.

– Вы… Мистер Фаррис, вы хотите меня обидеть?

Он улыбается.

– Схватить тебя? Затащить в кусты и надругаться? – Он указывает на тропинку, ведущую к детской площадке, где две или три дюжины детишек в футболках Детского дневного лагеря Касл-Рока качаются на качелях, съезжают с горок и карабкаются по лесенкам под присмотром четырех вожатых. – Вряд ли получится при таком-то скоплении народа. К тому же я не испытываю сексуального интереса к малолетним девочкам. Как правило, девчонки не интересуют меня в принципе, но, как я уже говорил – или подразумевал, – ты не такая, как все. А теперь сядь.

Она садится. Пот, покрывающий ее тело, вдруг становится ледяным. Почему-то ей кажется, что, вопреки всем его уверениям, он попытается ее поцеловать, невзирая на ребятишек на детской площадке и их вожатых. Но опасения Гвенди напрасны. Мистер Фаррис ее не целует. Он вынимает из-под скамейки холщовый мешок с завязкой. Открывает его и достает красивую лакированную шкатулку из красного дерева, густо-коричневого и как будто мерцающего алыми искрами под слоем лака. Шкатулка примерно пятнадцати дюймов в длину, около фута в ширину, а в высоту вдвое меньше. Гвенди сразу же хочется заполучить эту шкатулку. И вовсе не потому, что она очень красивая. А потому, что это ее шкатулка. Как что-то по-настоящему ценное и любимое, что-то утерянное так давно, что почти забылось, а теперь вдруг нашлось. Что-то, чем Гвенди владела в другой жизни, в которой была принцессой или кем-то еще.

– Что это? – спрашивает она вполголоса.

– Пульт управления, – говорит Фаррис. – Твой пульт управления. Смотри.

Он наклоняет шкатулку, чтобы Гвенди увидела кнопки на крышке, шесть в три ряда по две и еще по одной с двух сторон от рядов. Всего восемь. Пары такие: светло-зеленая и темно-зеленая, желтая и оранжевая, синяя и фиолетовая. Одна одиночная кнопка – красная. Другая – черная. Есть еще два рычажка по краям и что-то похожее на прорезь посередине.

– Кнопки нажимаются очень туго, – предупреждает Фаррис. – Придется жать большим пальцем и прилагать силу. Но это и к лучшему, уж поверь мне на слово. С ними не следует ошибаться, о нет. Особенно – с черной.

Гвенди забыла о том, что боится этого человека. Она зачарована деревянной шкатулкой, и когда мистер Фаррис передает ее Гвенди, она берет шкатулку. Она думала, шкатулка будет тяжелой – все-таки красное дерево тяжелое само по себе, и кто знает, что там внутри, – но нет. Гвенди почти не чувствует тяжести. Она проводит пальцем по гладкой, слегка выпуклой поверхности кнопок, и ей кажется, будто она чувствует их цвета, которые словно подсвечивают ее кожу.

– А зачем эти кнопки?

– Мы вернемся к ним позже. Для начала обрати внимание на рычажки. Они переключаются легче, чем кнопки. Сдвигаются даже мизинцем. Потянешь за левый рычаг – рядом с красной кнопкой – и получишь маленькую шоколадку в форме животного.

– Я не… – начинает Гвенди.

– Да, я знаю. Ты не принимаешь конфеты от незнакомцев, – говорит Фаррис и так забавно закатывает глаза, что Гвенди невольно хихикает. – Кажется, этот вопрос мы уже обсудили, Гвенди?

– Нет, я хотела сказать, что не ем шоколад. Этим летом. Я хочу сбросить вес и вообще не ем сладкого. И не хочу начинать, потому что потом не смогу остановиться. Тем более шоколад! Я же шокоголик.

– Да, но в том-то и прелесть шоколадок, которые выдает пульт управления, – говорит Ричард Фаррис. – Они маленькие, не крупнее мармеладных драже, и очень сладкие… Но съешь одну шоколадку – и больше тебе не захочется. У тебя будет хороший аппетит, ты будешь нормально обедать и ужинать, но тебе не захочется взять добавку. И не захочется никаких перекусов, особенно – сладкого на ночь, главного врага стройной фигуры.

Гвенди, до этого лета имевшая привычку каждый вечер примерно за час до сна съедать большой сэндвич с зефирным кремом и арахисовой пастой, знает, о чем идет речь. К тому же после этих утренних пробежек на нее всегда нападает зверский аппетит.

– Что-то вроде тех странных продуктов для похудения? – спрашивает она. – Которые быстро тебя насыщают, но ты потом каждые полчаса бегаешь писать. Моя бабушка что-то такое ела, а через неделю совсем разболелась.

– Нет. Это обычный шоколад. Но чистый. Не как в шоколадных батончиках из магазина. Попробуй.

Гвенди мнется, но очень недолго. Она подцепляет мизинцем рычажок – для других пальцев он маловат – и сдвигает на себя. Из прорези в центре выезжает узенькая деревянная дощечка. На дощечке сидит шоколадный кролик размером, как и сказал мистер Фаррис, не больше мармеладного драже.

Гвенди берет его двумя пальцами и восхищенно рассматривает со всех сторон.

– Ух ты! Смотрите, какая шерстка. И ушки! И глазки!

– Да, – согласно кивает Фаррис. – Симпатичный зверек. А теперь съешь его! Быстро!

Без всяких раздумий Гвенди выполняет команду, и рот наполняется сладостью. Мистер Фаррис был прав: это гораздо вкуснее шоколадных батончиков из магазина. Это гораздо вкуснее всего, что она ела раньше. Восхитительный вкус, он не только во рту – он как будто во всей голове. Шоколад тает на языке, дощечка возвращается в шкатулку, прорезь закрывается.

– Понравилось? – спрашивает мистер Фаррис.

– М-м-м. – Вот и все, что она может сказать. Будь это обычная конфета, Гвенди сейчас повела бы себя словно крыса в научном эксперименте: она давила бы на рычажок, пока тот не сломается или пока не закончатся шоколадки. Но ей совершенно не хочется добавки. И еще ей кажется, что сегодня она не зайдет в кафешку у детской площадки, чтобы взять коктейль из фруктового льда. Ей совершенно не хочется есть. Она…

– Ты довольна? – спрашивает Фаррис.

– Да!

Вот верное слово. Гвенди очень довольна. Такого огромного удовольствия она еще не получала, даже когда ей подарили на девять лет двухколесный велосипед.

– Хорошо. Возможно, завтра тебе захочется еще одну шоколадку, и ты получишь ее, если пожелаешь, потому что пульт останется у тебя. Это твой пульт управления, по крайней мере пока.

– А сколько там шоколадок?

Вместо того чтобы ответить на ее вопрос, он предлагает ей потянуть второй рычажок.

– Он тоже выдает конфеты?

– Потяни и узнаешь.