ПРОТОКОЛ «ОМЕГА»
Врач, вошедший в палату, констатировал его возвращение без эмоций, но его взгляд, скользнувший от идеальных показателей на мониторе к неподвижному телу, выдавал профессиональный ужас. Он видел, как железо – плоть, кости, нейроны – отчаянно латает само себя, пока операционная система – его личность, его «я» – горит синим пламенем.
– Аномальная способность к регенерации, – пробормотал он скорее для себя, чем для отчёта, глядя на монитор. – Любой другой превратился бы в овощ. Ваша клеточная структура показывает признаки ускоренного, почти неестественного восстановления. Но при этом нейронная активность на грани катастрофического сбоя. Словно тело отчаянно пытается залатать железо, пока операционная система горит.
– Объект… демонстрирует аномальную адаптацию, – пробормотал он, глядя на цифры. – Плата – деградация операционной системы.
«Он видит цифры на мониторе, но не видит меня, – промелькнуло в сознании Артёма. – Он видит работу процессора, но не видит, что операционная система треснула пополам». Артём слушал и понимал: его не оставят в покое, пока не выжмут досуха.
Позже Елена, с холодной отстранённостью, пересказала ему итоги «разбора полётов». Крутов был в ярости. Штайнер лепетал о «непредсказуемой реакции объекта». Она же заняла жёсткую позицию: сбой дал им бесценные данные. Теперь они знают, как откалибровать его, чтобы он выдержал. Альтернативы не было. Он был их единственным ключом.
Итог: временная приостановка «Омеги». Ему – несколько дней на «восстановление». Им – на доработку протокола пытки.
Эти дни в белой клетке были адом. Физиология восстанавливалась мучительно. Но сознание было сломано. Его дар исказился, стал неконтролируемым. Видения – ярче, навязчивее. Лида с лицом, искажённым ужасом. Максим, распадающийся на атомы. Голос из Разлома больше не шептал – он спорил с ним, увещевал, предлагая сделку. Депрессия накатывала, как волны чёрного, ядовитого прибоя.
На третий день пришла Елена.
– Как ты? – её голос был мягким. Его внутренний декодер кричал о лжи.
– Как экспонат, – прохрипел он.
– Мы получили данные, – сказала она. – Мы сможем скорректировать протокол.
– Вы чуть не убили меня.
– Цена всегда высока, когда речь идёт о настоящих изменениях, – её голос стал стальным. – Мой отец заплатил свою. Теперь наша очередь.
Она положила рядом планшет.
– Здесь информация о состоянии Максима. И наши расчёты. Крутов считает, что следующая попытка может быть успешной. Для всех.
Когда она ушла, он открыл файл. Сухие медицинские термины. Состояние Максима – критическое, стабильно тяжёлое. Не лучше. Не хуже. Жестокая надежда, которую она пыталась зажечь, угасла, оставив привкус пепла.
Через несколько часов вошёл Крутов.
– Вы отдохнули. Хорошо. Времени мало. Следующая попытка – через два дня.
– Я не уверен, что смогу…
– Вы сможете, – перебил он. – У вас нет выбора. Состояние вашего сына напрямую зависит от успеха. Любое промедление может оказаться для него фатальным.
Артём понял. Это были новые цепи. Его провал не освободил его. Он лишь дал им больше рычагов давления. Он был заложником, и цена его рабства – жизнь его сына.
Он молча кивнул.
Крутов хмыкнул.
– Вот и отлично. Отдыхайте. Готовьтесь.
Он вышел, оставив Артёма в белой клетке. Он был сломлен. Но в этой тишине его разум, единственное, что ему ещё принадлежало, начал запускать диагностику. Холодный, безжалостный процесс отсева вариантов.
ЗАПРОС: ПУТЬ_1_ПОДЧИНЕНИЕ.
ПРОГНОЗ: Крутов получит свой ключ. «Мост» будет запущен. Шанс на исцеление Максима – статистическая погрешность, приманка. Итог: полное порабощение воли под видом спасения. ОТКЛОНЕНО.
ЗАПРОС: ПУТЬ_2_ОТКАЗ.
ПРОГНОЗ: Немедленное отключение Максима от аппаратов. Конец. ОТКЛОНЕНО.
ЗАПРОС: ПУТЬ_3_ФИЗИЧЕСКИЙ_САБОТАЖ.
ПРОГНОЗ: Он – под тотальным контролем. Любая попытка сопротивления будет пресечена до её начала. Итог: провал, смерть Максима. ОТКЛОНЕНО.
И когда все логичные, «безопасные» протоколы вернули ошибку, в системе остался только один, самый безумный и самый страшный вариант. Не бороться с системой. А возглавить её сбой.
Где-то в глубине его истерзанной души, там, где ещё тлела искра, шевельнулось что-то похожее на холодную, тёмную ярость.
Ярость обречённого, которому уже нечего терять.
Глава 18. Последние Часы Перед Затмением
Сознание вернулось в тело, как в чужую, сломанную машину. Первым загрузился звук – мерное пиканье монитора. Затем – боль, приглушённая препаратами, но всё ещё определяющая его существование. Провал «Протокола Омега» оставил его выжженной пустыней.
И теперь ему предстояло пройти через это снова.
Он лежал, глядя в белый потолок, и в этой выжженной пустоте, где остались лишь пепел и руины его души, вспыхнула холодная искра. Не ярость. Не отчаяние. А ледяное осознание: если ему суждено сгореть, он, по крайней мере, сам выберет, как будет гореть его погребальный костёр. Эта мысль стала его новым, неуязвимым системным фаерволом. Что-то в нём сломалось окончательно, освобождая место для чего-то нового, пугающе твёрдого. Это не тело стало другим. Это его воля, наконец, нашла в нём приют. Это было не принятие жертвы, а решение стать свидетелем. И, если представится шанс, – помехой.
Он закрыл глаза, пытаясь унять дрожь. Вспомнились слова Доржо: «Мир подобен сновидению. Пойми, что ты спишь. И тогда, возможно, ты сможешь выбрать, какой сон тебе видеть. Или… проснуться».
Проснуться… Как же он хотел проснуться. Но сейчас слова учителя были не утешением, а инструментом. Если он не может проснуться, он постарается не дать этому сну поглотить всё.
Дверь открылась. Вошла Елена. Белый халат. Лицо – холодная маска. Но его искажённый дар видел за ней затаённое напряжение.
– Как ты?
– Как будто меня разобрали и забыли, как собрать обратно.
– Подготовка завершена, – проигнорировала она. – Мы учли осложнения. На этот раз всё будет под контролем. Вот, – она положила на тумбочку планшет. – Обновлённые данные. И информация о Максиме. Ему… немного лучше.
«Немного лучше». Его внутренний декодер взвыл от фальши. Он видел её код – сложную, многослойную программу из амбиций, боли и тёмной, опасной решимости.
Через час вошёл Крутов. Без стука.
– Надеюсь, вы восстанавливаетесь, – его голос был сух. – Завтра утром. Состояние вашего сына нестабильно. Любая ваша… слабость, может иметь необратимые последствия.
Голый, безжалостный шантаж. Артём подавил приступ ярости. Он был в углу.
Когда он остался один, он открыл файлы. Медицинская сводка Максима была приговором. «Прогрессирующая», «атрофия», «отёк». Это не было «немного лучше». Это был медленный, неотвратимый распад.
Файлы по «Омеге» были чудовищной мандалой из энергии, времени и страданий. Он, Артём, был её пульсирующим, кровавым сердцем, принесённым в жертву.
В этой абсолютной изоляции, в этой предсмертной тишине, он сел на пол. Попытался медитировать. Но вместо тишины на него обрушивался шквал хаотичных видений. Он пытался найти пустоту, о которой говорил Доржо, но натыкался лишь на стену собственной боли.
«Не-деяние», – прошептал он с горькой усмешкой.
Возможно, путь Доржо, путь отречения, был не для него. Не сейчас. Но сама попытка придала ему новую, холодную решимость. Если он не может найти покой, он найдёт силу.
Он перестал бороться. Он позволил своему дару обостриться, впитывая гул «Анатолии». Он мысленно перебирал свои артефакты: камень с дырой, обугленное зерно, шрам-спираль. Это были не сувениры. Это были его инструменты. Его погребальные дары.
Дверь открылась. Время пришло.
Артём медленно поднялся. В его движениях не было страха. Только ледяное спокойствие обречённого, принявшего свою судьбу. Но не смирившегося.
Он шёл по гулким коридорам. Гул станции звучал как барабанный бой, сопровождающий его в последний путь.
Двери лаборатории «Омега» распахнулись, как пасть чудовища.
Он сделал глубокий вдох и шагнул навстречу своей мандале распада.
Он был готов.
Часть 2. Спираль Судьбы
Глава 19. Второй Круг Ада
Он снова был в кресле. В этом гибриде пилотского кокпита и электрического стула. Провода, как стальные щупальца, снова впивались в его кожу. Шлем опустился, отрезая его от мира. Но на этот раз всё было иначе. В прошлый раз он входил сюда как жертва. Сегодня – как смертник, идущий на таран. Холодная решимость, выкованная в предсмертной тишине, стала его бронёй.
– Мы учли вашу специфическую реакцию, – донёсся сквозь динамики голос Штайнера, искажённый помехами и ложью. – Протокол скорректирован. На этот раз всё будет под контролем.
Артём усмехнулся. В этом мире не было ничего под контролем.
Его внутренний декодер кричал: Штайнер боится. Елена – на пике фанатичного азарта. Крутов, наблюдающий из своего бункера, – жаждет результата. Никто из них не понимал, с чем они играют. Они видели машину. Артём видел открытую пасть, готовую пожрать реальность.
– Инициализация… Пять… четыре… три…
Мир снова перезагрузился. Снова белый шум тишины, и затем – удар. Анти-звук, вышибающий душу. Вибрация из центра костей. Гул в черепе.
Но на этот раз Артём не сопротивлялся боли. Он оседлал её. Это был не акт отчаяния, а холодный расчёт: позволить системе дойти до пика, чтобы в самом сердце шторма считать её архитектуру. Он позволил потоку энергии хлынуть через него, используя его как сканер. Он искал не спасение. Он искал её. Спираль.
Система взвыла почти сразу.
– Нестабильность зашкаливает! – крик техника. – Он не борется, он… он резонирует с аномалией!
В его сознании снова возник образ Лиды. Но теперь это был не призрак-воспоминание. Это был курсор. Указатель. Она стояла в самом сердце энергетического шторма, невозмутимая, и её палец снова указывал. Не на стену. А внутрь. В самую суть разрыва.
«Смотри», – прозвучало у него в голове не голосом, а чистым смыслом.
И он посмотрел. Он прорвался сквозь слои протоколов, сквозь безумные графики на дисплеях, сквозь рёв энергии. Он увидел.
Спираль была не трещиной в бетоне.
Она не была и ошибкой в коде «Анатолии».
Она была константой. Фундаментальной константой вселенной, которую эта станция была построена, чтобы использовать. Как используют силу гравитации или скорость света.
Это был не баг. Это была фича.
Он увидел, как его дар, как смерть Лиды, как сам чёрный песок – всё это было лишь гармониками, порождёнными вибрацией этой изначальной, первородной спирали. Она была осью, на которую была нанизана вся его жизнь. И жизнь этого мира.
– Коллапс! Каскадный коллапс! – закричал Штайнер.
Система не выдержала. Не из-за сопротивления Артёма, а из-за его согласия. Он не пытался стабилизировать канал. Он использовал всю мощь «Омеги», чтобы войти в резонанс с первопричиной. И эта первопричина была слишком огромной, слишком чудовищной, чтобы её могла удержать их жалкая технология.
Елена с силой ударила по панели аварийного отключения.
Снова скрежет. Снова тишина, нарушаемая воем сирен.
Он обмяк в кресле. Снова. Но на этот раз он был не просто опустошён. Он был другим.
Когда Штайнер и Елена подбежали к нему, он открыл глаза. В них больше не было страха или боли. Только ледяное, нечеловеческое спокойствие того, кто заглянул в машинный зал вселенной и понял, что главный инженер – безумец.
– Спираль… – его голос, хриплый от перенапряжения, прорезал вой сирен. – Она не ошибка. Она – ключ.
Елена замерла, вглядываясь в его лицо. Она ожидала увидеть сломленного человека. А увидела пророка, вернувшегося из ада с картой в руках.
Второй круг был пройден. Но он не вернулся туда, откуда начал.
Его права доступа были повышены. Он видел исходный код.
Глава 20. Невидимая Спираль
Он лежал в стерильном боксе, прикованный проводами. Машины пищали, вливая в него препараты для регенерации. Врачи видели тело. Они регистрировали стабилизацию пульса, нормализацию давления, аномально быстрое восстановление нейронной активности. Они видели, как машинально он принимает пищу, как его физическая оболочка, его hardware, приходит в норму. Они констатировали удивительную живучесть объекта.
Они не видели пожар, бушевавший за его глазами.
Артём игнорировал боль. Он игнорировал писк приборов и безликие лица медперсонала. Его разум, перезагруженный после катастрофического сбоя, работал с нечеловеческой скоростью. Второй провал «Омеги» не сломал его. Он дал ему ключ. Теперь, глядя на белый потолок, он не рефлексировал – он лихорадочно сопоставлял факты, как дефрагментировал повреждённый диск.
Спираль… Дар… Смерть Лиды… Чёрный песок… Код начал складываться.
Фигура первая: Спираль.
Это была не ошибка. Не трещина. Это был закон. Фундаментальный принцип, на котором была построена сама архитектура реальности. Как гравитация. Как энтропия. Спирали галактик, спираль ДНК. Мысль вонзилась в мозг, как лезвие, отточенное простотой. Это был универсальный паттерн. Код творения и разрушения.
Фигура вторая: «Анатолия».
Его затошнило от осознания. Эта станция, со всем её бетоном, сталью и плутонием, была не источником. Она была примитивным, грубым инструментом. Усилителем. Гигантским резонатором, как дека в гитаре, построенным для того, чтобы заставить вибрировать одну-единственную струну – ту самую Спираль. Они не создавали энергию. Они пытались зачерпнуть океан ведром, не понимая природы океана.
Фигура третья: Чёрный песок.
Это был не просто «прах предыдущих циклов», как говорил Доржо. Это была память. SSD-накопитель реальности. Каждая его частица хранила «логи» предыдущих взаимодействий со Спиралью. Он вспомнил, как песок реагировал на него, на его дар. Он не просто реагировал. Он считывал его. Он видел в Артёме совместимое устройство.
Фигура четвёртая: Его Дар.
Теперь всё встало на свои места. Его дар не был проклятием или мистической силой. Это была врождённая чувствительность к вибрациям Спирали. Он был живым детектором. Биологическим осциллографом, от рождения настроенным на эту частоту. Смерть Лиды не была причиной. Она была калибровкой. Травма такой чудовищной силы обострила его чувствительность до предела, превратив пассивный приёмник в активный трансивер.
Фигура пятая: Крутов и Елена.
Слепцы. Гениальные, опасные, но слепые. Они нашли древний, нечеловеческий компьютер и пытались запустить на нём тетрис. Крутов видел в Спирали оружие. Елена – научный артефакт, наследие отца. Ни один из них не видел её истинной природы. Они были как дикари, пытающиеся разжечь костёр с помощью ядерной боеголовки. И он, Артём, был для них всего лишь детонатором.
Все фигуры встали на доску. Картина сложилась. И от её масштаба перехватило дыхание.
Не было никакой мистики. Была только физика. Физика, которую человечество ещё не открыло.
Он понял, что «Северный Мост» – это не просто второй резонатор для синхронизации. Это попытка создать «интерфейс пользователя». Панель управления для самой Спирали. Попытка взломать операционную систему Вселенной.
Он лежал неподвижно. Машины пищали. В отчётах писали: «Пациент апатичен, реакция на внешние раздражители замедленная. Возможны посттравматические когнитивные нарушения».
Они не могли ошибаться сильнее.
Он был не апатичен. Он был предельно сконцентрирован. Он не восстанавливался. Он проводил холодный ребётинг на новой, чудовищной версии себя.
Его права доступа были повышены. Он видел исходный код.
И он начал просчитывать свой следующий ход.
Глава 21. Резонанс с Прошлым
Он ждал ночи. Ждал, когда писк приборов станет тише, когда шаги в коридоре затихнут, когда в его стерильной камере воцарится иллюзия одиночества. Он сидел на полу, скрестив ноги, как его когда-то учил Доржо. Но это была не медитация. Он не молился. Он проверял аппаратную конфигурацию.
Его тело – основной интерфейс. Шрам-спираль на запястье – не мистический символ, а биометрический порт с уникальной сигнатурой. Обугленное зерно – не талисман, а аппаратный ключ аутентификации. Чёрный песок – сервером, хранящим логи мироздания. Все компоненты были совместимы и готовы к работе.
Он закрыл глаза. Глубокий вдох. Выдох. Он отодвинул на периферию сознания боль, усталость, страх. Сквозь шёпот прошлого до него доносился реальный звук – мерное гудение вентиляции в его камере, скрип кровати охранника за дверью. Эти звуки были якорями, не дававшими ему окончательно раствориться во тьме. Его разум остыл до температуры процессора. Он больше не был жертвой, пассивно принимающей видения. Он был оператором, отправляющим поисковый запрос.
Он прижал ладонь с зерном к шраму на другой руке.
Контакт.
Мир не взорвался болью, как в прошлый раз. Вместо этого он плавно растворился. Стены медбокса исчезли. Писк приборов затих. Он погрузился в тёмное, безграничное пространство, наполненное тихим, гудящим шёпотом. Это была память песка. Архив.
ЗАПРОС ПЕРВЫЙ: SEARCH: CHERNIGOVSKY_FINAL_PROJECT_DATA
АУТЕНТИФИКАЦИЯ… ПРИНЯТА.
Пространство перед ним исказилось. Он стоял в старом кабинете профессора. Сам Черниговский, моложе, чем на фотографиях, с горящими от возбуждения глазами, лихорадочно исписывал формулами доску. Вокруг него витали призрачные схемы «Анатолии». Артём видел не просто чертежи. Он видел потоки энергии, которые видел только он сам. Профессор не видел их, но он их чувствовал. Он был таким же, как Артём. Только его дар был не врождённым, а пробуждённым наукой.
Картинка сменилась. Черниговский, постаревший, измученный, сидит за столом. Перед ним – расчёты по «Северному Мосту». Его лицо искажено ужасом. Он смотрит на свои формулы не как на триумф, а как на приговор.
«Это не усилитель…» – пронеслось в сознании Артёма эхо мыслей профессора, отпечатанное в памяти песка. – «Это якорь. Он не даст нам власть над временем. Он остановит его. Зафиксирует одну-единственную реальность. Сделает её вечной… и мёртвой. Боже, что я создал?..»
ЗАПРОС ВТОРОЙ: SEARCH: DORZHO_ZARYA-1_CONNECTION
АУТЕНТИФИКАЦИЯ… ПРИНЯТА.
Образ Черниговского растворился. Артём оказался в другом месте. Холодном. Казённом. Стены советской лаборатории. Молодой Доржо – ещё не монах, а физик Доржи Бадмаев – стоит рядом с молодым, безжалостным Крутовым. Они смотрят на гудящий прототип реактора.
Артём увидел эксперимент. Они пытались сделать то же самое, что и сейчас, но грубо, по-дилетантски. И они потерпели катастрофу. Небольшой, локальный разрыв реальности. Доржо заглянул в него. И увидел то же, что и Артём. Спираль.
Память песка передала ему не картинку, а чистое знание. Отпечаток урока, который Доржо вынес из того ада.
«Колесо Сансары должно вращаться. Страдание – это часть вращения. Радость – тоже. Северный Мост – это не спасение от страдания. Это остановка Колеса. Это конец всего – и плохого, и хорошего. Это победа небытия. Величайшее из всех возможных проклятий».
ЗАПРОС ТРЕТИЙ: SEARCH: SPIRAL_WEAKNESS
АУТЕНТИФИКАЦИЯ… ПРИНЯТА.
ОБРАБОТКА ЗАПРОСА…
ОТВЕТ: UNDEFINED. SPIRAL_IS_A_CONSTANT. (НЕОПРЕДЕЛЕНО. СПИРАЛЬ – ЭТО КОНСТАНТА.)
Артём почувствовал разочарование. Но тут же пришёл дополнительный пакет данных.
ПОДСКАЗКА: CONSTANT_CANNOT_BE_ERASED. MANIFESTATION_CAN_BE_DISRUPTED. (КОНСТАНТА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ СТЁРТА. ПРОЯВЛЕНИЕ МОЖЕТ БЫТЬ НАРУШЕНО.)
Он увидел образ. Спираль, как гигантская, нерушимая струна, вибрирующая сквозь вселенные. И два резонатора – «Анатолия» и «Северный Мост» – которые улавливали её вибрацию и усиливали её, превращая в разрушительную силу.
Слабость была не в Спирали. Слабость была в резонаторах. В их связи. Если нарушить их синхронизацию в момент пиковой нагрузки…
Он разорвал контакт. Словно вырвал из мозга USB-кабель, по которому шёл ток.
Резко. Болезненно.
Он снова был в своей комнате. В ушах звенело. Тело ломило. Но его разум был кристально ясен.
Он получил то, что искал. Подтверждение. Предупреждение. И намёк на оружие.
Черниговский создал врата в ад. Крутов хотел получить ключ от них. Елена – стать их жрицей. А Доржо – единственный, кто понял, что эти врата нужно не открывать, а запечатать.
А он, Артём Гринев, был единственным оператором, способным выполнить эту команду.
Он лёг на койку. Закрыл глаза. Когда завтра за ним придут, они увидят то, что хотят видеть: сломленного, апатичного человека. Идеальный инструмент.
Они не увидят стратега, который только что закончил планировать свою последнюю, самоубийственную операцию.
Глава 22. Выбор Пути
На третий день его выпустили из медицинского бокса. Он вышел оттуда другим. Физическая оболочка всё ещё была слаба, движения – замедленны, лицо – маска измождения. Но внутри горел холодный, ровный огонь. Он был не сломлен. Он был перекован.
Когда за ним пришёл «куратор», чтобы отвести на встречу с Крутовым и Еленой, Артём подчинился без единого слова. Он идеально играл свою новую роль: роль послушного инструмента, чья воля окончательно стёрта двумя проваленными экспериментами. Его глаза были пусты, взгляд – потухшим. Он позволил им видеть то, что они хотели видеть.
Они ждали его в зале управления, том самом, где он едва не умер в прошлый раз. На экранах – новые, усложнённые схемы «Протокола Омега».
– Гринев, – начал Крутов без предисловий. – Надеюсь, вы осознали цену нерешительности. Следующей попытки у нас не будет. Только успех.
– Я всё понял, – тихо ответил Артём. Голос был хриплым, безжизненным. Идеально.
Его внутренний декодер считывал их состояния, как открытую книгу. Крутов – нетерпение и уверенность в полном контроле. Елена – смесь фанатичного азарта и затаённой тревоги; она чувствовала, что он изменился, но не могла понять, как именно. Её научный инструментарий был бессилен перед тем, что произошло с ним.
– Я готов, – добавил Артём. – Я сделаю всё, что нужно. Ради сына.
Ложь. Чистая, дистиллированная, идеальная ложь. Но его дар молчал. Потому что это была не совсем ложь.
В тёмном пространстве архива, куда он погружался прошлой ночью, он понял одну простую, ужасающую вещь. Спасение Максима и уничтожение «Северного Моста» – это не две разные задачи. Это одна и та же.
«Северный Мост» был не оружием. Он был системой жизнеобеспечения для новой, мёртвой реальности. Той, в которой не будет ни боли, ни выбора. А значит – и настоящего Максима.
– Прекрасно, – Крутов удовлетворённо кивнул. – Елена Викторовна, введите его в курс дела по скорректированному протоколу.
Елена подошла, развернув перед ним планшет. Она начала говорить о новых стабилизирующих полях, о фильтрации пси-резонанса, о необходимости более глубокого, но контролируемого погружения.
Артём смотрел на схемы и видел другое. Он видел уязвимости. Он видел, как их примитивная технология отчаянно пытается обуздать фундаментальную силу вселенной. Они построили плотину из палок и грязи посреди космической реки.
Он слушал, кивал, задавал правильные, технически грамотные вопросы сломленного инженера, который пытается ухватиться за последнюю соломинку. Он позволил Елене поверить, что она снова полностью контролирует его – свой самый ценный и самый нестабильный инструмент.
Его истинный план был другим.
Он больше не собирался бороться с потоком. Он становился им. Хищным током в проводке их адской машины.
Он не собирался саботировать «Омегу». Наоборот. Он поможет им. Он станет самым идеальным, самым послушным, самым эффективным камертоном, который они могли себе представить. Он доведёт их эксперимент до пика. До той самой точки, где синхронизация между «Анатолией» и «Северным Мостом» станет абсолютной.
И именно в этот момент, когда вся их адская машина будет на пике мощности, уязвимая, как натянутая до предела струна, он, используя своё уникальное знание о Спирали, нанесёт удар.
Он не просто разорвёт связь.
Он использует всю мощь «Анатолии», чтобы отправить по этому «квантовому волноводу» не исцеляющий импульс, а вирус. Разрушительный пакет данных, который обрушит операционную систему «Северного Моста» изнутри.
Это было самоубийство. Он это знал. Стать каналом для такой силы означало гарантированное стирание. Но другого пути не было.
Его статус изменён: двойной агент в войне концепций. Против тех, кто хотел её отменить.