Верочка

Верочка
Светлана Александровна Зверева

Бывает, что любишь и ненавидишь одновременно. Проезжая несколько станций метро, героиня мечется между противоположными чувствами к своей подруге. Вспоминает и переоценивает всё пережитое вместе.

Светлана Зверева

Верочка

«Станция «Щелковская». Конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.»

Что? Что? Почему Щелковская? Боже! Проехала! Проехала восемь остановок! Восемь!

Нет, это никуда не годится! Я схожу с ума! Я её боюсь! Надо уже давно признаться себе, что боюсь её. Это продолжаться так не может. Я истрепала себе все нервы. Я боюсь опоздать. И вот сейчас, выйдя заранее, всё равно опаздываю, проехав в каком-то тумане восемь лишних остановок.

Мы с ней договорились встретиться на Площади Революции. У этой собаки с блестящим носом от бесконечной полировки. Бедный пёс.

Вот опять! Причём тут эта собака? Ты сама себя загоняешь? Ты боишься опоздать и опаздываешь. Спала я что ли эти восемь остановок? Спала, наверное. Еду к ней в таком нервном состоянии! Нет, это невыносимо!

А почему ты её боишься так? Она же не орёт. Ни разу не повысила голос. Ни разу! Всегда на шёпот переходит. Губы узкие сожмёт и шепчет. Аж мурашки по коже. Губы такие тонкие. Никогда рот не красит. На краю губы всегда болячка. Говорит, витаминов не хватает, кожа сухая, вот и трескается в углу. Тихо так шепчет. А я как мартышка на удава… И потею.

Давно пора прекратить эти абьюзивные отношения. Что вот ты тянешь? Понятно, что тебе плохо. Совсем плохо. Так прекрати!

Ну, она неплохая на самом деле. Она так много для меня сделала. Я знаю её со школы. Всегда говорили, что она жёсткая. Но, когда у меня операция была, именно она договорилась с врачом, пристроила меня. Ходила, всё контролировала, за руку держала. Да если бы не она, я бы померла тогда.

А когда сын руку сломал, она опять помогла. Не успокоилась, пока его не вылечили. И с институтом так же. Точно так же. Всё благодаря ей.

Но всё остальное – просто ад. Если придёт на день рождения, то все сидят и молчат. Ну не всегда, преувеличиваю. Да, бывало и она пела. Да когда это было в последний раз? Сто лет в обед? Пела? Она пела, когда еще Коленька маленький был! А сейчас он уже в институте! Это… Постой, я считать-то не умею. Лет пятнадцать, как она уже не поёт. А сейчас только губы жмёт, да напрягает всех.

Да что ж я такая на неё злая? У неё несчастная судьба. Она одинока. Мама десять лет как умерла. У неё нет никого. Только пара подруг. Вот я одна из них.

Мама её, тётя Люся, такая весёлая была. Полная её противоположность! Помню, маленькие были, так у неё мужики менялись, как перчатки. И всё хохотала. Рот свой красный откроет и ржёт. Зубы белые крупные. Щёки румяные. Маленькая сама, пухленькая. Всё время делала химическую завивку. Ржёт, а кудряшки трясутся, как пружинки. Смотришь на неё и тоже смеяться хочется.

А Верка этих мужиков и смеха этого стеснялась. Перекосится вся, лицо брезгливое, и тянет на улицу меня из дома. Да, это мне весело было на тётю Люсю смотреть. А Вере с ней жить приходилось. И с детства взрослой за маму стать.