Зеленое платье Надежды

– Ну, если тебе так приспичило подстричься, разбудила бы меня… ты же знаешь, самой это делать нехорошо.

– Зна-а-ю.

Надя посмотрела на свое отражение в зеркале и разревелась уже совсем по-детски.

– Дурочка не реви, хуже будет.

– Хуже-е не-е бу-у-дет.

– Будет. Теперь тебе нечем прикрыть красные опухшие глаза.

Через пару секунд железный мамин довод дошел таки до сознания дочери и она усилием воли прекратила плакать.

– Ну, вот и хорошо. Теперь решим, как быть. У меня есть несколько вариантов…

– Только не предлагай мне побриться наголо.

– Хорошо.

В результате длительных препираний, активной жестикуляции, примерки заколочек и платков, было выработано революционное решение – довести абсурд до апогея.

Дрожащими от волнения руками Зоя Сергеевна взялась за ножницы.

– Теперь главное, чтобы никто не открыл дверь.

Дочь шутку оценила, но улыбка получилась вымученной.

Всего десять секунд и на лбу у Наденьки обозначились три пряди разной длины.

– Лестница в небо. Как ни странно, а тебе идёт.

Надя посмотрела на себя, непривычно – но совсем неплохо. Редко экспериментировавшая со своей внешностью, девушка вдруг ощутила прилив обновлённой энергии.

– Хорошо, что времени много. Теперь, мне нужно поменять подготовленную одежду.

Небо за окном посветлело настолько, что стало понятно – где-то там за многослойными тучами взошло солнце.

Мать и дочь пили горячий кофе, который кажется особенно ароматным именно по утрам.

– Может, тебе сделать пару бутербродов с собой?

– Мам, может тебе лечь ещё поспать?

– Нет. Через часок мне тоже идти на занятия. Я лучше помедитирую…

– Только, на всякий случай, поставить будильник.

Зоя Сергеевна улыбнулась.

– Обязательно. Ты не опоздаешь?

– Нет.

Девушка помедлила, раздумывая говорить или нет, потом продолжила.

– Мам, я боюсь. Чем ближе, тем больше.

– Это естественно. Первый день все боятся, но я тебя прошу помнить только одно: работа – это средство, а не смысл существования. Мы работаем чтобы жить, а не живём чтобы работать, поэтому, что бы не происходило на работе, это не конец света. Ты у меня умная, красивая и талантливая девочка, ты достойна большего, чем бегать на побегушках. Поэтому относись к этой работе, как к большому приключению.

– Хорошо, мам, я постараюсь.

Павильон №3 был похож на растревоженный улей, причем, на хорошо освещённый улей, десятки осветительных приборов всех калибров и мощностей работали на полную катушку. Бедная Надежда так растерялась среди бурлящего хаоса, что так бы и стояла как пень с хлопушкой, если бы Толик издалека не заприметил её.

– Привет. Поздравляю с первым рабочим днём. Я смотрю, ты уже написала на хлопушке номер сцены – это зря. Всё ещё может поменяться, не один раз.

– А что же мне делать? Каждый раз переспрашивать? Как дебилка?

– Для тебя же будет лучше. Лучше быть дебилкой без свидетелей, чем у всех на виду? Пойдем к второму спросим.

– Второму режиссеру?

– Ты помнишь, как его зовут?

– Геннадий… не знаю отчества.

– И я не знаю. Плетнёв Гена, вон он.

Крупный мужчина с солидным пузом, которое выглядывало из-под джемпера, разговаривал с актрисой в декорации гостиной. В это мгновенье кто-то истошно заорал:

– Афанасьев.

– Иду-иду. Не переживай, съемки начнутся часа через полтора.

– Ого, а я думала сейчас. Ты поможешь мне сегодня? Пожалуйста…

– Конечно помогу.

И Толик ушёл. Конечно, логичнее было бы попросить помощи у Макса, но его нигде не было видно, да и навязываться ему не хотелось.

Надежда попыталась прилепиться к Вике, снующей туда-сюда, но через пять минут преследования она догадалась, что отвлекает её и если хочет сохранить их дружбу, то лучше не мешаться под ногами.

Хаотичное движение озабоченных людей имело какой-то тайный алгоритм, пока не известный Надежде и она ретировалась в коридор, на лавочку для курящих. Она просто сидела, опершись локтями на своё орудие труда – хлопушку и наблюдала за людьми. Кто-то здоровался, кто-то с интересом поглядывал на девушку во время скоростного перекура, перед ней промелькнули все знакомые лица, даже Макс, и десятки незнакомых – так прошёл час.

Темп суеты стал заметно замедляться. Из павильона выглянул Толик.

– Надь, идём.

Сердце забилось так сильно, что Надежда отдала бы всё на свете, лишь бы продолжать сидеть на лавке. Ноги отказывались слушаться и цеплялись за всё, что ни попадалось на их пути. Тревога оказалась ложной, Толик подвел её к небольшому телевизору.