Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

– Ну чё, ты готова? Приняла свой истинный вид? Я иду к тебе! Пеняй на себя, слышь, барышня, если не сделала, как я велел. Пожалеешь, что на этот свет родилась.

Я забилась в самый темный угол, надеясь, что он не сразу меня отыщет. Он уже шел ко мне, но тут скрипнули половицы крыльца, и я услышала родной Анютин голос. Вместе с какой-то молодой женщиной они сразу прошли в комнату, не заметив меня.

– Тимошка, что ж ты раньше времени нализываешься, змей ползучий? – всплеснула руками женщина, – потерпеть не могешь? Как ты пьяными зенками на невесту свою любоваться будешь?

Тимофей остановился, замахал на них руками и заорал:

– Выйдите все вон! У меня с барышней сурьезный разговор.

– О чём, интересно, ты с этой подлюкой говорить будешь?

– А тебя, Фроська, это не касается. Вот тебя забыл спросить! Сказывал я выйти вон? Значить, пошли вон отседова! И эту с собой забери, – он кивнул на Анну, – которая жаною моею будет.

Анюта, поняв, что происходит что-то неладное, сказала:

– Я не уйду, пока своими глазами Наташу не увижу и не услышу от нее, что она в добром здравии.

Она оглядела комнату и, не увидев меня, начала громко звать:

– Барышня, где вы? – голос ее был взволнованным.

Я вышла из своего укрытия, подбежала к ней и разом выпалила всё, что произошло здесь, пока она неизвестно где отсутствовала. Указала на Веру, которая лежала, скрытая полутьмой, в углу, тихонько похрипывая. Если бы не этот тихий хрип, можно было бы подумать, что она умерла.

Анна словно впала в ступор от увиденного и услышанного. Я толкнула ее.

– Анька, ты что встала, как каменная баба?

Мы вместе подбежали к Вере, подняли ее, посадили на лавку. Но тело не слушалось, словно ватное, голова безвольно повисла. Вера была в сознании, но казалось, что ее покинули силы и желание жить. Она погрузилась в глубокую тоску по чему-то безвозвратно ушедшему. Мы не знали, что делать, а Фроська, даже не подойдя, начала заламывать руки, голосить и причитать как по покойнику.

Вдруг Вера тихо-тихо заговорила, и Фроська мигом смолкла.

– Скажите, милые девушки, скажите мне, когда он ушел, тот милый мальчик, которого я воспитывала и которого любила больше жизни? В какой момент он покинул меня? Он ведь уже никогда не вернется?

Она словно ждала, что мы ответим, голос ее был тих и очень трогателен, но она продолжала, сглотнув слюну:

– Я больше никогда не увижу того прекрасного, невероятно доброго мальчика. Боже, так ты караешь меня за мой дар?! Отбираешь самое дорогое… Так ты наказываешь меня за то, что я сделала, когда поддалась ложным идеалам и ничего не стоящим идеям. За это мне назначено наказание – теперь я знаю.

Вера окинула нас мутным взором.

– Уходите, уходите отсюда, девушки. Не ждите ничего. Будет останавливать вас – бейте его. Бейте прямо в грудь, в это холодное сердце, которое в одночасье уничтожило всё, к чему я шла целую жизнь. Это уже не мой сын! Про кого хочешь я всё ведаю, от рождения до смерти, а про него никогда ничего не знала. Я только воспитывала его, хотела любовью и добротой вырастить хорошего, достойного, близкого к Богу человека. Видать, упустила что-то, недоглядела, не вышло у меня. Не хочу его видеть, не хочу более ничего! Уйдите отсюда, оставьте меня одну. Нет предела моему горю, нет границ моему разочарованию, не хочу более ничего, не желаю! И жить не желаю, ничего не желаю… все уходите… уходите!

И продолжала повторять:

– Уходите, все уходите!

Я взглянула на Анюту. Она как завороженная глядела на Веру. Посмотрев на Тимофея, который сидел за столом с опущенной головой, я поняла, что настал час бежать. Я первой нарушила тишину, шикнув на Аньку и тихонечко ущипнув ее за руку, чтобы она очухалась.

– Аня, что ты стоишь столбом? Бегом отсюда!

Аннушка уже была одета как староверка. Сарафан и рубаха из простой ткани, вручную расшитые местными искусницами, голова повязана лентой, овчинный тулупчик… На первый взгляд одна из них, и не отличишь. Она медлила и неотрывно смотрела на Тимофея, который вышел из ступора, мгновенно протрезвел и направился к матери. Упал перед ней на колени, но та на него даже не взглянула.

Тимофей взмолился, целуя руки Веры и края ее одежды:

– Мамочка, прости, мамочка, это всё она… Она, ведьма проклятая, непотребство со мною сотворила. Как в тумане был, голова чужая. Бес попутал, прости, что руку на тебя поднял.

Вера сидела молча, тихо покачиваясь, безучастно и отрешенно смотря сквозь сына, будто его и не было вовсе. Еще недавно полная жизненных сил женщина с фанатичным блеском в глазах превратилась в старуху, только что похоронившую самого родного человека. Будто не понимая, кто ползает у нее в ногах, Вера брезгливо посмотрела на Тимофея и оттолкнула его:

– Уходи прочь, куда глаза глядят! Не желаю тебя более видеть! Чтоб духу твоего здесь не было!

Тимофей вскочил и, брызжа от злости слюной, заорал:

– Ах, чтоб не было-о-о-о? Так-то ты со своим единственным сыном заговорила? Никогда ты меня не любила! Никогда не понимала меня, добра мне не желала. Ты никогда не могла понять меня. Смеялась, что я хочу быть великим правителем. Не обо мне пеклась, о себе только думала! Ты ведьма, самая настоящая! Ни одному твоему слову больше не верю! Чтой-то я валяюсь у тебя в ногах и прощения прошу? Да ты никто – обычная колдовка, заманившая отца в свои сети. Неизвестно еще, от него ли я родился… Никто, ни ты, ни отец, никогда мне всей правды не сказывали, я чувствовал. Всё обмануть меня пытаетесь, думаете, я этого не понимаю? Я здеся вырос, ведаю, что есть в моем рождении что-то нечистое. Давно, давно по общине слухи ползут…

Вера наконец обратила свой взор на сына и горько улыбнулась. Голос ее был печален, тоска и боль звучали в каждом слове.

– Знать хочешь, кто твои родители? Кто тебе жизнь подарил? Хорошо-о-о!

Она выпрямилась и тихо сказала:

– Твоя мать сейчас наверху, а отец твой – кто-то из тех высокородных подонков, которые жизнь ей сломали. Легче стало?! В тебе кровь одного из тех, против кого ты так борешься, ты один из этих графьев и князьев, байстрюк. Вот и живи теперь с этим!

Вера качнула головой, вздохнула и гордо вышла из комнаты. Мы слышали, как она шумит в сенях, словно что-то собирая.

Тимофей, убитый правдой, сел за стол и уронил голову на руки. Его сотрясали рыдания. Я внезапно поняла, что это идеальный момент для ухода: лучшего шанса у нас не будет. Не медлить! Бежать, бежать отсюда быстрее, из того ужаса, которым наполнен красиво украшенный, словно расшитый изнутри узорами дом.

Я дернула Аньку за руку, увлекая к выходу, потому как разгадала ее намерение подойти к Тимофею, пожалеть или как-то утешить его. В ней всё-таки родились чувства к этому мужчине, наверное, юность была тому причиной. Проснулась женщина… Сердечко дрогнуло, и она ощутила то, чего доселе не испытывала. Ей хотелось изведать любовный трепет, пришлось по нраву то, что ее отметили, выделили, она желала и мужской ласки, и защиты…

Несмотря на мои слова и намеки, Аня всё же подошла к Тимофею, протянула к нему руку, но он резко отстранился:

– Уходи! Не желаю тебя более видеть! Никогда! Слышишь? Ты завсегда станешь напоминать мне, что со мной сотворилось! Все думы мои, чаяния, всё, с чем я боролся, идея – всё в прах рассыпалась. Ума не приложу, зачем мне таперича жить, и смыслу в этом никакого не вижу, не понимаю! Поди прочь, чтобы глаза мои больше тебя не видели! И упаси вас Боже даже подумать на обратном пути возле нашей деревни остановиться. Пусть вас лучше волки сожрут! А теперь пошли вон отсюда! Во-о-он, я сказал!

Глава 53. Снова в путь

Меня долго уговаривать не понадобилось. Схватив свою шубу, я опрометью выскочила из дома. Анька, шмыгая носом, понеслась в сторону конюшен. Я стала искать Веру, размышляя, куда она могла пойти. Мне хотелось попрощаться с ней, обнять, поблагодарить, сказать добрые слова.

Невдалеке толпился деревенский люд, и среди других крестьян я увидела Веру. Она удалялась в сторону леса, ступая по ледяной земле босыми ногами – простоволосая, в одной рубахе. Люди стояли, смотрели ей вслед, и никто даже не пытался окликнуть, остановить. Кто-то сокрушался, кто-то плакал, кто-то причитал. А она уходила всё дальше и дальше. Толпа загудела сначала потихоньку, а потом громче и громче, выражая волнение и смятение. Я тоже смотрела, как она уходит, и меня раздирали противоречивые чувства. Было очень жалко Веру, но одновременно жутко интересно, куда она пошла. Я вспомнила, как она говорила, что владеет очень древними знаниями и умеет видеть то, что другим людям не дано. Я подумала, что вершится какой-то обряд… Но вдруг ощутила, кожей почувствовала, что она уходит навсегда, хочет сама погасить в себе огонь жизни, потому что не в силах вынести того, что с ней произошло. Мне так нестерпимо захотелось остановить ее, отговорить, что я, не придумав ничего лучшего, подбежала к толпе и дернула за локоть первую попавшуюся женщину.

– Скажите, куда Вера пошла? С ней всё будет хорошо? Может, помощь какая нужна?

Женщина выдернула свой локоть и напустилась на меня:

– Это ты-ы-ы? Ах ты, мерзость, вошь чумная, ты-ы-ы-ы во всем виновата! Из-за тебя всё с ног на голову встало! Ты и есть корень зла! Надобно изничтожить этакую пакость, чтобы ни следа от тебя на этой земле не осталось, ни даже воспоминания!

Она наступала, и голос ее становился всё решительнее и громче, а я в ужасе пятилась.

– Искоренить, изничтожить тебя-я-я, чтобы духу твоего не было!

Вдруг женщина остановилась и кликнула остальных: