Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

Мы отправились обходить корабль дальше, и Николай продолжил рассказ.

– Паруса сшиты из лучшего клявердука, специального парусного полотна. О, вы не представляете, как это восхитительно, когда паруса, поднятые и наполненные ветром, влекут корабль через открытое море. Милая, вы сможете любоваться и закатом, и восходом… это так красиво, когда на линии горизонта море сходится с небом! Пойдемте дальше, я всё вам покажу…

Помещения поражали роскошью отделки. Каюты были обиты красным деревом и палисандром, обставлены дорогой мебелью, украшены зеркалами и литой бронзой. На столиках стояли вазы с фруктами, некоторые просто для украшения: яблоки и груши там были восковые, но имели вид натуральных. Их «спелость» манила, мне сразу захотелось схватить их и вгрызться так глубоко, чтобы сок потек по моей прекрасной шее…

Николай ненавязчиво, но пристально наблюдал за мной и видел выражение моего лица… как я дивилась всему, как мне приятно было оказаться в этом кричащем роскошью великолепном месте. Оно словно было создано специально для меня. Каждая комнатка, каждый уголок этого фрегата как будто шептал: «Милая, милая Наташа! Только тебя нам и не хватало, одной тебя!» Всё было сделано для удовольствия, для услады: полы, покрытые пушистыми коврами, круглые кровати, шелковое постельное белье цвета шампанского, бледно-розовое и золотистое – совершенно удивительные краски!

Помимо матросов, которые расположились в кубриках самой нижней палубы (так пояснил мне Николай), на корабле было много прислуги. Стюарды с беспокойством расхаживали вокруг нас, заглядывая в глаза и пытаясь предугадать каждое желание.

Ничто не вызвало у меня отторжения или неприятия. Роскошь была во всём, и казалось, она изливается через край! О, да, всё это было мне по нраву!

Переполненная впечатлениями, я почувствовала необходимость отдохнуть, поэтому попросила разрешения прилечь в какой-либо из комнат – в той, которую он выберет для меня. Как вы можете догадаться, он отдал мне самую шикарную, ту, что принадлежала лично ему.

Каюта оказалась весьма внушительных размеров. Шесть больших венецианских окон, обрамленных снаружи резьбой корабельного декора, выходили на кормовую раковину, а два были прорезаны в бортах. Неожиданно было увидеть на корабле мраморный камин, а рядом подставку для каминных принадлежностей из сверкающей латуни. Стены украшали панно, помещенные в резные рамы красного дерева, кое-где они чередовались с превосходными зеркалами. Потолок был затянут ярко красным дамастом, расшитым позументами и золотом, пол устлан персидским ковром. Из мебели имелись стол, кресло и рундук с выдвижными ящиками. Большая кровать была покрыта атласным покрывалом, обшитым бахромой. Черт возьми, даже занавеси, которые закрывали окна, были сделаны словно для меня! Они так странно смотрелись в комнате мужчины… Их следовало закрывать днем, чтобы в комнате становилось темно и можно было, лежа на кровати, представлять, что за окном звездная ночь, которая так и шепчет о запретных удовольствиях, которые здесь можно испытать.

Я с радостью плюхнулась на кровать, задев занавеси, и они чуть не соскочили с карниза. Николай, сдвинув брови, недовольно посмотрел на меня:

– Барышня, вы ведь не настолько бестактны, чтобы пренебрежительно относиться к роскошествам, кои здесь наблюдаете?!

Я не обиделась, ведь и сама сказала бы то же самое, аккуратно поправила штору и сказала:

– Ах, простите меня, сударь! Обязуюсь ничего здесь не сдвигать и не ломать.

– А это вам и не удастся, Наташа. Вся мебель закреплена. Да-да, не удивляйтесь. Хотел бы я на вас посмотреть, когда при большой волне или, хуже того, при шторме корабль сильно накренится – и на вас поедет стол, или кровать будет гулять по каюте. Не-е-ет, милая, здесь всё продумано до мелочей. Ну, довольно разговоров. Видите вон ту дверь? – я молча кивнула, – так вот, это ваша ванная комната. К вам будет приставлена служанка. Если захотите принять ванну, позвоните вот в этот колокольчик, служанка будет неподалеку и всегда поможет. Милая сестренка, ты должна чувствовать себя как дома, плыть нам ох как до-о-олго!

– Я и так как будто дома.

– Хм… Мне радостно это слышать. Я покину тебя, нужно отдать распоряжения.

Я остановила его:

– Граф, позволите ли вы мне написать несколько строк домой, чтобы отец не сошел с ума от беспокойства?

– Не волнуйся, Наташа, я предугадал это желание и еще из Твери, с почтовой станции, отправил гонца к твоему батюшке. И вот тебе ответ, только что доставили прямо в порт.

Он достал из-за пазухи небольшой запечатанный сверток, протянул мне и вышел. Я дрожащими руками вскрыла сургуч, развернула пергамент – в руках оказался мой собственный дневник, из которого выглядывал уголок письма. Я развернула листок, отчаянно боясь того, что увижу. Но как только начала читать, брови мои поползли вверх от изумления.

«Доченька, Наташа!

Ты такая умница! Желаю вам доброго пути и хорошо провести время при дворе французской королевы, ведь ты плывешь именно к ней. Отправляю вместе с этим письмом твой дневничок, чтобы ты могла показать ее величеству, что ни единого дня не провела без дум о ней.

Если ты останешься во Франции и решишь, что там тебе будет лучше, я поддержу это твое решение. Плывите!

Совет вам да любовь, мои милые голубки! Николай очень хороший, он тебя достоин. Какая же ты молодец, Наташа!

А за пса своего смердящего ты не беспокойся, его граф отправил в полк, на учения. Если ты надумаешь остаться во Франции, то я скажу ему, что тебя болезнь одолела, да такая, что ты прям забыла, как его зовут.

Милая Наташа, я так горжусь тобой!

    Твой любящий отец,
    Дмитрий Валерьянович Ярышев»

Я отбросила записку и упала на кровать. «Ах, папенька, и ты туда же! Я надеялась, что в нашем доме есть хоть один порядочный человек… ан нет! Мне бы с самого начала догадаться, когда я только собиралась в путь. Вы спланировали мою поездку в Москву уже давным-давно… То-то ты в последнее время зачастил к Шереметьевым, папа! Вы все были в сговоре – и граф Петр Борисович, и отцы мои. В том сундучке, который ты со мной передал, я везла твое благословение, папенька… Ты ведь так хорошо знаешь меня, отец, каждую струнку моей души. Ты верно понял, что я не смогу отказаться от столь заманчивого предложения, и решил подарить мне этот глоток сладкого шампанского. Ну так что же… я с удовольствием выпью его за твое здоровье. Я люблю тебя, папа! Больше, чем кого-либо на этом свете. Спасибо!»

С этими радостными мыслями я сняла с себя дорожный костюм и с удовольствием вздохнула свободной грудью.

– А-а-ах, как же хорошо!

Глава 150. Морская болезнь

Глаза закрывались, и я погрузилась в сладкий сон, даже не подозревая, какое испытание ждет меня впереди.

От качки на большой беспокойной воде мне стало дурно, и я, бледная, худая, обессиленная, целую неделю провалялась с зеленым лицом и тазиком под кроватью. Не было никакой возможности справиться с приступами тошноты. Николай даже выдвинул предположение, что я беременна. Но я отвечала ему, зажимая рот одной рукой и показывая на него пальцем другой:

– От тебя – никогда! – и тут же бежала в уборную и отдавала ей всё, что съела за завтраком, обедом, ужином… сегодня, вчера, давно. Всё это выходило из меня такими фонтанами, что молодой граф брезгливо отдергивал руки.

– Ну ладно, ладно, полежи еще немножко. Скоро должно пройти! Я тебе обещаю.

Я грозила ему кулаком и пыталась промычать:

– Зачем ты втравил меня в эту поездку, злодей?!

Наконец, к началу второй недели, организм мой обвыкся, тошнить и шатать почти перестало. За это время походка моя стала очень смешной. Я ходила, широко расставляя ноги и стараясь удержаться на беспрестанно качающемся корабле.

В один из вечеров я выбралась из каюты на палубу подышать воздухом. Сидела в удобном кресле, чуть покачиваясь, смотрела на воду, лунная дорожка от взошедшего на небосклоне ночного светила манила меня вперед. Николай подошел, сел рядом и взял меня за руку.

– Ну что, Наташа, тебе получше?

– Когда ты со мной, мне почти хорошо. Ты совсем перестал меня посещать…

Мы не заметили, как перешли на весьма свободное обращение.

– Да ну, Наташка! – махнул он рукой. – Там у тебя такая вонь стоит… хоть бы окна почаще открывала. Сейчас отправил слуг, чтобы привели всё в идеальный порядок. Самую лучшую каюту тебе отдал, а ты ее изгадила. Ну что такое? Так долго ни одна барышня… – он осекся.

– Хм… Не беспокойся, Николенька, говори… Мне, право, интересно, сколько барышень побывало здесь до меня. И куда ты их катал на своей без конца шатающейся посудине? Все ли они выжили, или ты их уморил да за борт выкинул? И не мудрено! Я вот думала: еще чуть-чуть – и точно помру.

– Ну и язва ты, Наташка! Плавучий дворец посудиной называешь. Хорошо еще не сказала «дырявая»! А барышни, не скрою, здесь и до тебя бывали. Разные, власть имущие и невольницы, но такой как ты, Наташа, я не видел никогда. Ты мой бриллиант!

– Да-а-а?! – усмехнулась я, – язва, значит? Да мы похожи с тобой, как две капли воды. Чего удивляешься? А ты иди и в зеркало посмотрись, оттуда буду глядеть я. Ненадолго зажмурься и представь, что у тебя отросли длинные каштановые волосы, глаза из черных превратились в зеленые, и губы стали чуть побольше.

Он с удивлением посмотрел на меня.

– Об этом я как-то не задумывался… А ведь правда! Поэтому нас так влечет друг к другу, притянуло как магнитом?

Я засмеялась.

– Да! Потому что мы с тобой похожи, как два уродливых брата-близнеца.