Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

– Анька, лучше бы ты помолчала! Сейчас-то тебе что не нравится? Вкусно поели, хозяйка приятная, встретили нас ласково, девочки там какие хорошие были. Лошадей наших обиходили… Чего тебе еще-то надо?

– Ей-ей, будто нечистый нас путает, словно с пути сбить хочет, привесть к беде прямо в руки. Как не настоящее там всё, будто картинка красивая. Сла-а-адкая, ажно приторно. Нарисовали как специально для нас, ишо краски не высохли.

Я была так увлечена своими мыслями, уносившими меня далеко вперед, что не сразу сообразила, о чём она бормочет. Потом спохватилась, постучала по деревяшке:

– Анька, если ты не замолчишь и не перестанешь каркать как ворона, я не по дереву постучу, а по твоей голове бестолковой, да вот этой палкой от хлыста. Не пойму никак, чего тебе неймется. Самой не надоело? Замолчи лучше, ничего не говори, слушать тебя не хочу. Так мне радостно было, мы почти уже доехали… Нет, обязательно надо всё испортить. Ешь вон лучше.

Она помотала головой:

– Дьявольская это еда, барышня.

– А-а-а, не хочешь дьявольский хлеб есть? Так дай я сама съем да вином запью.

Анька встрепенулась, сменила тон.

– Ну что вы, барышня? Вино пить стану, я ведь волнуюся больше, чем вы. А вам и так хорошо, весело, вон, всё смеетесь да смеетесь, вот и смейтеся себе на здоровьице.

Я улыбнулась. Ничто не могло испортить мне настроение. Я смело шла к своей цели, и до нее оставалось немного, совсем чуть-чуть. Это придавало мне сил.

Наступил вечер, Анька просила остановиться, а я была категорически против. Она всё бубнила:

– Надо, барышня, лошадям дать ночь постоять, обязательно надо отдохнуть, а то не добегут, упадут.

– Анька, ерунда это, посмотри, как они прекрасно идут. Яшка вон не хромает совсем.

Она махнула на меня рукой.

– Ну, как знаете, барышня. Ваши лошади, как хочете, так с ими и поступайте.

Я подумала, что Аня опять перестраховывается, преувеличивает, не отнеслась к ее словам серьезно.

Ехали мы полями, дорога шла через холмы, которые встречались всё чаще. Земля собиралась в ребристые складки, как одеяло под неспокойными ногами, и получались цепочки из маленьких и средних холмов, горочек и горок. Пришла настоящая зима. Несмотря на то, что была только середина ноября, здесь стало уже холодно, накануне выпало много снега, и всё было устлано им.

Время шло к полуночи, когда кони резко сбавили ход, начав вязнуть в непривычном для них снегу. Мои столичные лошадки по вязкому первопутку никогда не ходили, разъезжая только по мощеным мостовым да по укатанным дорогам за городом. Им было тяжело пробираться по сугробам, да и колеса коляски стали застревать. Я поняла, что проблема нешуточная. Анька сидела, скрестив на груди руки, и ворчала:

– Ну что, кулема, допрыгалася? Во-о-о-т, теперь сиди здеся. Ведь ни души вокруг нетути, что делать-то будешь? В ночи замерзать? Тьфу на тебя, тьфу!

Я молчала: возразить было нечего. Анька оказалась права. Надо было ее слушаться и оставаться на ночь на постоялом дворе.

Лошади совсем встали: они уже не могли сдвинуть коляску с места. Вот тут и ко мне пришло отчаяние, впервые за всю дорогу: «Неужели так глупо, не доехав всего ничего, мы здесь увязнем и замерзнем?»

Я начала громко кричать:

– Люди, люди, эге-гей, помогите, кто слышит!

Анька взволнованно затараторила:

– Ори, ори, дурёха! Щас тебя волки услышат, придут, помогут: лошадьми поужинают да нами закусят.

Я не выдержала.

– Да уймись ты, отрава, помоги лучше кричать: вдруг услышит кто-нибудь, это наш единственный шанс. Давай, ори своим басом.

– Лаетесь вы, барышня, как девка…

– Заткнись и ори, говорю.

– Чё делать-то, орать али заткнуться, никак в толк не возьму?

– Щас тресну промеж глаз, вмиг сообразишь, что делать.

Анька хмыкнула, но спорить не стала, и мы вместе начали кричать во все стороны. Но никого не было, как нам казалось, на сто верст вокруг. Только горки, снег и зимняя ночь. Жуткий мороз становился всё сильнее и сильнее. Светила яркая луна, но и это не радовало: куда ни посмотришь – всюду снежные заносы.

Я в изнеможении рухнула на диванчик коляски и начала рыдать. От усталости, от перенесенных злоключений, от осознания того, что никто не может нам помочь и нет ни конца ни края этому снегу, за которым не видно ни неба, ни земли. Со мной случился нервный припадок, я уже не плакала, а выла и сетовала на судьбу.

Вволю нарыдавшись, встрепенулась и начала проклинать Федора и свою затею, тихонечко приговаривая: «Зачем же я поперлась в такие дальние дали». Потом начала виниться перед Анной, которую сюда затащила, просила простить, что не слушала ее предупреждений. Я не могла остановиться, пока не почувствовала, что Анна тихонько треплет меня за плечо и говорит:

– Долго вы тута, барышня, жалеть себя будете? Надоть что-то делать, а то мы взаправду замерзнем. Давайте же, вставайте. Да подите умойтесь снегом, придите как-то в себя, надобно дальше двигаться.

Я не стала спорить, тем более что сил на споры у меня не осталось, и последовала ее совету: набрала в руку снега и стала протирать им лицо. Это действительно привело меня в чувство.

– Но что же мы теперь будем делать, Аннушка?

Она передразнила меня, пропищав:

– Ну что же теперь делать? – и уже своим обычным басом продолжала:

– Что, попали в переделку? Вот теперь-то вы призадумались! Вот теперь-то и мой совет хорош стал? У-у-у, окаянная! Давайте, вставайте, барышня, – уже почти приказывала Анна, – неча тут рассиживаться, топайте лошадей распрягайте. Ну же, чего еле шевелитесь?

Я на негнущихся ногах подошла к Бене, начала выпрягать его из экипажа.

– Анька, а куда же мы дальше-то двинемся?

– Куда двинемся? Вперед и только вперед теперича, а то заметет нас тут вовсе.

– Аня, Анна, Анечка, а как же мы вещи оставим? Посмотри, сколько тут всего: провизия, платья, саквояж мой с драгоценностями…

Я растерянно оглядывала наши пожитки.

– Тьфу, дура, драгоценностей она с собой напихала, как раз для тяжести, чтобы лошади пеной изошли… Вот и тащи таперича в зубах свой саквояж, а я верхом поеду.

Я вдруг опомнилась:

– А чего это ты мне хамишь? Ты говори, да не заговаривайся, – строго прикрикнула я. – Девка, чего это ты рот свой раскрыла, ну-ка захлопни быстро.

Эти слова дали ей понять, что я пришла в чувство и могу трезво оценивать ситуацию. Я старалась побыстрее распрячь Беню замерзшими пальцами, Анька занималась Яшей. Мы высвободили лошадей и вывели их из сугроба, который намело вокруг коляски.

Я спросила Аню: