Мерцание зеркал старинных. Наташа – рождение яркой кометы

– Папа… ну зачем ты меня будишь?.. Ведь в пансион сегодня ехать не нужно, я спать хочу.

– Встать, я сказал!

Услышав приказной тон, я быстро вскочила с кровати, шутливо вытянулась по струнке и отрапортовала:

– Слушаюсь, мой генерал! Чего изволите?

– А ну-ка одевайся… Давай, давай… Солдатка без сапог… – Я скорчила отцу забавную рожицу и весело рассмеялась. – Тьфу на тебя. Ну разве барышни так себя ведут? Которым уже замуж пора…

– Пап… Ты чего-о-о? – поперхнулась я. – Какой-такой замуж? Мне годков еще мало… Я еще не всему выучилась, – лукаво улыбнулась я.

– Выучилась, выучилась… – не очень строго, для пущей важности негодовал отец. – Не зли меня, Наташка! И не говори со мной об учебе… Вон, мадам из пансиона опять с жалобой приходила. Поседел уже с тобой! Скоро полысею от твоей учебы! У-у-ух! – погрозил он мне. – Одевайся! Да выбери что-нибудь поприличнее.

К этому времени в доме уже проживала наемная портниха, которая шила мне наряды на французский манер. И костюм, который я собиралась надеть, она перешивала не в первый раз – по мере моего взросления. Лишь одно было неизменно: его фасон и цвет сукна, темно-зеленый оттенок бутылочного стекла, который удивительно гармонировал с цветом моих глаз. Он состоял из брюк и сюртука, к которому сзади можно было пристегнуть распахивающуюся юбку. Мне он очень нравился: я подсмотрела фасон во Франции у одной барышни, которая выезжала вместе со мной на конные прогулки.

Я облачилась в свой любимый наряд и взяла в руки хлыстик, чтобы завершить образ. Волосы оставила распущенными: не любила я чопорные прически. А если честно, лень мне было укрощать свои пышные кудри. Когда же их расчесывали служанки, пытаясь уложить по моде, я готова была разорвать прислугу на месте. Так что, распустив волосы по плечам и осмотрев себя в зеркале, я осталась вполне довольна.

Я вышла в таком виде к отцу, который терпеливо ждал меня в своем кресле в гостиной.

– Ох-х, – выдохнул он. – Наташа, а космы свои ты собрать не хочешь?

– Нет, – ответила я, беспечно покачав головой, – пусть их ветер раздувает. Мы же верхом поедем?

– С чего ты это взяла? В карете. Я же тебе сказал: оденься прилично.

– Папа, разве я плохо выгляжу? Костюм новый, элегантный, по последней французской моде.

– Сдается мне, что эту моду «последнюю» я из года в год наблюдаю, – усмехнулся отец. – Ну да Бог с тобою: если тебе нравится, значит, так и поедем.

Я бросилась к нему, умоляя:

– Папочка… а можно мы в моей коляске поедем, в которой меня в пансион возят? Я хочу сама править.

– Э-э-э… не-е-т… Сказывал мне кучер, как ты у него поводья отбираешь, стоит вам только за ворота выехать… Мне на тот свет еще рано! Нет-нет-нет, – отмахивался он. – Только с кучером и в парадном экипаже!

– Ну папочка, ну пожалуйста, я тебя очень прошу! – хватала я его за руки, шутливо становясь на колени.

Отец не мог отказать мне ни в единой просьбе, я это знала. Важно, для порядка пожурив меня, он и в этот раз согласился:

– Ну Бог с тобой, егоза: пусть будет, как ты хочешь!

Я запрыгала от радости и захлопала в ладоши да скорее побежала отдавать распоряжения. Когда всё было готово, я раньше папы выскочила из дверей и вспрыгнула на облучок. Отец уселся в коляску, я обернулась и крикнула:

– Куда путь держим, мой генерал?

Он хитро прищурился и, махнув рукой, дал мне знак трогать:

– Выезжай! Я покажу.

Мы тронулись, я ловко управляла лошадьми и краем глаза поглядывала на папу. Гордость переполняла меня. Миновав ворота нашего имения, я подхлестнула коней. Отец сзади охал, ахал и причитал:

– Да не гони ты так, Наташка… ну хоть чуть-чуть помедленнее… Ох, чует мое сердце, не доеду я… помру со страху. Что ж ты со мной делаешь, окаянная? Я кому говорю? Тише!

Я громко смеялась и кричала, подгоняя лошадей:

– Не бои-и-ись, папенька! Не пропаде-е-ем! Смотри, какой ветер! Как же хорошо! А ты встань, почувствуй этот ветер, он пахнет свободой! Папа… он пахнет весной! Свежестью, новой жизнью! Ах, какая прекрасная пора…

– Ох-х, Наташка! Чем он там тебе пахнет, я не знаю. Чего болтаешь… по-моему, сама не понимаешь.

– Папа, ну что ты как старый дед, всё ворчишь и ворчишь?.. – хохотала я, нахлестывая лошадей.

– Наташа! Наташа, угомонись! Угомонись, я тебе говорю!

Но я не слушала его и хохотала, всё сильнее подгоняя лошадок. Любила я ветер! Свободу любила!

Мы въехали в город, и я в недоумении остановилась.

– Папа… Куда теперь-то?

– Так ко дворцу!

Я растерялась.

– Ка-а-ак?

– Да вот так! – заулыбался отец.

– Так там же сама… – я не решалась даже вымолвить, – сама императрица!

Отец важно кивнул.

– Я же сказал – туда. У нас там встреча. Ну, трогай!

Я сидела как вкопанная, не понимая, шутит он или нет.

– Чего оробела? Сразу испугалась? – отец хитро посмотрел на меня, сдерживая улыбку.

– Нет… ну… а почему ты мне дома не сказал, куда мы едем? – робко спросила я. – Я бы, может, волосы уложила да наряд какой побогаче выбрала из тех, что мне из Парижа прислали… – я сердито посмотрела на отца. – А ты промолчал!

– А я говори-и-ил! Так разве ты послушаешь когда отца своего?

Теперь пришла папина очередь веселиться. Он был мастером держать интригу и намеренно ничего не говорил мне, зная, что я изведусь от неизвестности и любопытства. Такой была его маленькая месть за мои проделки.

Видя мою растерянность, он заулыбался.

– Да не боись ты, не боись… Еще императрице тебя показывать… – много чести! Без слёз не взглянешь! Нужна ты ей больно…

Я облегченно вздохнула, решив, что отец пошутил: ехать во дворец мне было очень страшно.