Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

– Тютюревка… Да как же ж не знать. Недалече, верст тридцать, – отчего-то обрадованно сообщил мужик.

Я была несказанно рада этому известию. Душа ликовала: наконец-то я почти у цели, до нее осталось каких-то тридцать верст. Всего-навсего один день, и я увижу Федора, брошусь ему на шею с криком: «Я здесь, я приехала ради тебя, будь со мной, я желаю и принимаю тебя. Мне не важно, что ты сделал. Ты не поверишь, сколько я перенесла, чтобы добраться сюда». Мне хотелось рассказать ему, что с нами приключилось, ничего не утаивая – всё как есть! Я унеслась в своих мыслях так далеко, что не сразу заметила: мужик смотрит на меня странно и Анну в бок толкает.

– Чегой-то с барышней приключилось? Улыбается как дуреха, – мужик осекся и крякнул в кулак.

– Да, она малость бестолкова, – поддакнула ему Аня.

Эти слова привели меня в чувство. Я строго глянула на Анну, которая поддалась общему веселью и сидела, улыбаясь во весь рот.

– Анька, закрой рот, толковая ты моя. Чего языком мелешь, совсем страх потеряла? Лучше отвечай: ты уже рассказала, что у нас на дороге коляска осталась со всеми вещами?

Хозяева из-за резкого изменения моего тона мигом замолчали и посерьезнели, Анька выпрямилась, отложила в сторону ложку и, проглотив кусок, ответствовала:

– Барышня, я все как есть хозяевам обсказала: и как мы выбиралися, и где коляску оставили, всё в точности описала.

Я с грустью отметила, что тащила саквояж понапрасну. Его содержимое никак не могло мне здесь пригодиться: вещи, которые в нем находились, были предназначены только для Федора. Дорожная сумка осталась в коляске, и мне не во что было переодеться.

Я обратилась к хозяину:

– Аркадий, нельзя ли нам баню истопить? Хочется помыться и себя в порядок привести.

Мужик хмыкнул:

– А-а-а, таперича понятно: барышня к дролечке едет, – сказал он, обращаясь к Ане, и подмигнул, – а баню вам Маруся справит.

Я посмотрела на него строго, желая прекратить этот балаган, и уже хотела выдать достойную тираду, как полагается рафинированной дворянке. Но не нашла ничего более подходящего, чем снова повторить:

– Милостивый государь… я попросила бы не употреблять при мне подобных выражений…

Не дав мне закончить, он, едва сдерживая смех, громко кашлянул и отвесил шутливый поклон.

– Простите великодушно, барышня, редко к нам птицы высокого полета залетают, – и вышел в сени. Не успела закрыться дверь, как мужик разразился диким хохотом.

– Ха-ха-ха, «милостивый государь»… Нет, ну вы слышали, ха-ха-ха, – и его смех еще долго доносился с улицы.

Раздосадованная, я обратилась к Ане:

– Как нам теперь вещи забрать?

– Да он, Аркадий этот, за ими и пошел. Сказывал, что дорога эта у них одна только, он ее знает как свои пять пальцев и даже в пургу найдет, а там и нашу коляску отыщет.

Я поискала глазами хозяйку. Она возилась у печки, ловко подхватывая и переставляя чугунки. Глядя на нее, я почему-то вспомнила Веру, хотя крупная, статная Маруся была на нее совсем не похожа.

Пытаясь вспомнить, что предсказывала мне Вера и от чего предостерегала, я решила воспользоваться ее советами. Вдруг это сейчас пригодится? Но сколько я ни старалась, вспомнить ничего не смогла. Наверное, я не хотела верить в плохое и потому гнала прочь от себя ее слова: «Просмотрела же Вера своего сына, может, и со мной ошиблась?» Потом вспомнила, как она уходила босая по снегу, как прощался с ней народ, и щемящее чувство утраты – словно я потеряла что-то важное в жизни – сжало мое сердце…

…Не знала я тогда, что с Верушкой нам еще предстоит встретиться и она сыграет большую роль и в моей жизни, и в папенькиной…

Хозяйка окликнула меня, заглянула мне в глаза:

– Я вас чем-то обидела, барышня?

– Ну что вы, всё хорошо! Просто устала, да помыться бы нам…

– Ой, – всплеснула она руками, – это мы запросто справим. Я на двор пойду, дочку кликну, она и сготовит всё скорехонько.

Анна тут же вызвалась ей помочь. Они вышли вместе, а я осталась в комнате. Села за стол, раздвинула маленькие занавески и начала смотреть в окно. Там уже вовсю сновал народ, люди чистили снег, по улице то и дело пробегала ребятня – деревня жила свой жизнью, простой и бесхитростной. Я наблюдала и понимала, что после недавних событий отогреваюсь здесь не только телом, но и душой. Я не помню, сколько так просидела, пока не пришла Анюта.

– Пойдемте, барышня, пар ужо хороший, можно мыться иттить.

Второй раз за свою жизнь я мылась в бане, но она не была такой жаркой, как в прошлый раз от усердия натопил Кузьма. Забыв обиды и разницу в нашем социальном положении, мы с Аней принялись радостно плескаться, шутили, хохотали и всё простили друг другу.

– Барышня, пусть вода чистая, ключевая смоет все горести, да с грязною водою всё плохое и дурное изыдет от нас.

И окатила меня ведром холодной воды. От неожиданности я завизжала так, что, наверное, было слышно во всей деревне. Я уж хотела было выхватить ведро и огреть им Аньку, но она улыбалась мне и сама протягивала другое ведро – полное. Я окатила ее, но, к моему сожалению, это не произвело должного эффекта: она лишь крякнула как мужик и слегка повела плечами. Мы засмеялись и обнялись.

– Ну что, барышня, таперича мир? Тока пообещайте мне, что хоть немножечко будете ко мне прислушиваться, я же вам плохого не желаю.

– Хорошо, Аня! Я постараюсь слушать тебя внимательнее.

Мылись мы несколько часов, пока головы не начали кружиться, потом вышли в предбанник, завернулись в простыни, накинули крестьянские тулупы, и я, к своему удивлению, отметила, что проделываю это без брезгливости. Мы выскочили на улицу и босиком побежали к избе, в щенячьем восторге визжа и крича оттого, что снег щекочет и колет пятки. Вся деревня смотрела на нас с удивлением, и люди, улыбаясь, показывали в нашу сторону пальцами.

– О-о-о, городские-то дають жару! Дорвалися девки.

А мы, слыша эти простые беззлобные возгласы, хохотали еще пуще. Ввалились в избу, отряхнули с себя налипший снег и бухнулись на лавку, млея от приятной легкости. Хозяйка улыбнулась нам, встречая.

– О, барышни наши попарились, а мы вас ужо с гостинцами поджидаем. Аркадий вернулся, коляску вашу нашел. Он на наших санях весь ваш скарб еле доволок.

– Да, барышни, – вмешался Аркадий, – в ум не возьму, как только лошади ваши вытянули такую дорогу и такую тяжесть. Удивительно, что они в пути не околели.

Мы переглянулись и засмеялись:

– Где же они? Вещи-то наши?

– Да эвон, за печкою отогреваются, перемерзли все. А саму коляску не откопать пока, я и пожитки-то еле вытащил.

Я побежала за печку. Узлы еще не отогрелись до конца. Раскрыла дорожную сумку и достала первое попавшееся платье. Правда, оно было мятое, зато чистое и целое. Я вынула из саквояжа белье и пару новых чулок, надела бордовое платье с черными кружевами и сапожки. Потом повернулась к Аньке и захохотала:

– Анька, а хочешь, я тебе барское платье дам и ботиночки, у меня еще есть?

– Да ну вас, барышня, – отмахнулась она, – разве влезу я в ваше платье-то, а тем паче в ботинки, эвон у меня лапища какая. Платья ваши на мне затрещат да рассыплются, останусь в чем мать родила, конфузу не оберешься. Нет, не надобны мне ваши глупости.

Аня облачилась в хозяйкины рубаху с шитыми рукавами и сарафан, мы оглядели друг друга и остались очень довольны. Нужно было только волосы высушить да в порядок привести. Я достала расчески, а Анька свой костяной гребень, и мы стали наводить красоту возле печки. Хозяйка позвала трапезничать. На столе стояли каша с мясом, соленья, молоко, сало…

– Садитесь, садитесь, – суетилась хозяйка, – там, в печи, лапша из петуха кипит, подам щас, и яичков подам, согреетесь да насытитесь, садитесь, милые.

Наевшись досыта, я поблагодарила Всевышнего, что он привел нас к этим простым, но очень хорошим людям, которые всё время улыбались. После стольких злоключений казалось, что мы попали в рай.

Дверь скрипнула и отворилась, появился Аркадий.