Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

Мать, – обратился он к жене, – может, и мне щец плеснешь? А то пока я с девичьим скарбом возился, так оголодал, чую, кишка кишке колотит по башке.

Мы с Анькой переглянулись и прыснули в кулачок.

– Аркаша, щец нету. Мишка давеча петуха зарубил, так я знатную лапшу сварила. Будешь?

– Отчего же не откушать, наливай.

Ел он молча, с аппетитом и, что удивительно, совершенно беззвучно. Я даже удивилась: «Надо же, крестьянин, а вовсе не хлюпает и не чавкает. Хорошо в этом доме, чужие люди, а встретили как родных, и согрели, и накормили…»

– Ну что, вы готовы? – улыбаясь, спросил Аркадий, закончив трапезу. – Отогрелись, наелись?

Помня, как он реагирует на мое светское обращение, я захотела еще повеселиться.

– Благодарствую, милостивый государь, мы теперь в полном порядке и готовы продолжать свой вояж.

Он подавился смехом. Его щеки раздувались, он долго сдерживался, но не сумел и разгоготался, откинувшись на лавке и вытирая слёзы:

– Ну куда это годится, какой из меня милостивый государь? Ха-ха-ха.

Я засмеялась, и все в доме тоже. Нам было так хорошо, что даже выезжать не хотелось.

– Я вам сани, барышни, сготовил, домчу до Тютюревки. Если вы готовы, можем трогаться.

– Мы готовы, только вот хочется в вашем доме еще немного побыть.

Он опять захохотал.

– Побыть?! Побыть барышне в деревенской избе?! Чу-де-са! – и вышел.

– Хозяюшка, – я обратилась к женщине, – молочка с хлебушком дайте, пожалуйста.

Она живо налила. Я ела хлеб и пила молоко, и мне было необыкновенно хорошо среди этих честных простых людей, которые не лебезили передо мной.

Я смотрела в окно, когда там вдруг показалась голова маленькой девочки с конопушками на рожице. Держась за наличник, она с любопытством разглядывала меня и пищала:

– Ой, гляньте, гляньте, барыня, живая барыня, да кака красавица! – и тут же исчезла.

Я посмотрела в окошко. На снегу барахталась, видимо, сорвавшись с окна, маленькая девочка лет пяти, в тулупчике, подвязанном кушаком, укутанная теплым пуховым платком, из которого торчала забавная веснушчатая рожица. «Удивительно, – отметила я, – зимой веснушки». Рассмеявшись, я помахала ей рукой.

– Стой, маленькая, я сейчас выйду. Я побежала к саквояжу, нашла флакон французских духов, выскочила на улицу и крикнула:

– На, держи! Это тебе, милая, от «барыни», понюхай, как вкусно пахнет.

Она схватила флакон и начала жадно нюхать. Я забежала в дом и снова прильнула к окну. Девочка махала мне ручкой и кричала:

– Спасибо, спасибо, барыня, век вас не забуду, буду знать теперича, как барыни пахнут! – и побежала дальше, хвастаться подружкам.

От этого мне еще теплее стало.

– Анька, смотри, как тут хорошо, может, побудем еще немножко?

– Ну уж нет, барышня, надо ехать. Чего людей стеснять?

– Да, Анюта, ты права, давай собираться.

Я достала из большой дорожной сумки отрез на платье и шелковый платок, приготовленные в подарок родичам Федора. Подойдя к хозяйке, протянула ей:

– Маруся, примите от меня, это вам и дочке вашей.

Женщина смутилась.

– Барышня, мы ж не за корысть, а от чистого сердца…

– И я от чистого сердца. Кабы не вы, замерзли бы мы в ночи.

Маруся поблагодарила, шмыгнула носом и прижала подарки к груди.

– Спасибо, барышня, век такой красоты не видывали, – и, перекрестив меня, добавила, – ступайте с Богом, доброго вам пути.

Мы оделись. Стоя на пороге, я обернулась к хозяевам и, неожиданно для самой себя, поклонилась в пояс по русскому обычаю и задержалась в этом поклоне.

– Милые мои, дорогие, спасибо вам за всё, никогда я вас не забуду.

И с этими словами вышла. Анька шла за мной и бубнила:

– Ну точно, барышня тронулась! Ой, чтой-то нас впереди ждет, ой, барышня полоумная.

Я обернулась к ней, поняла, что мы опять вернулись к тем отношениям, от которых так старательно открещивались в бане, и зло прошипела:

– Сама ты полоумная.

На улице стояли сани, запряженные четверкой лошадей. Два моих коня стояли впереди, а два деревенских за ними. Аркадий опередил мой вопрос про третьего:

– Он, барышня, совсем плох, в горячке. Видать, подохнет к ночи.

– Жалко, конечно, но это не мой конь, вот этих было бы очень жалко.

Он усмехнулся:

– О, эти еще долго жить будут, холеные они, выносливые. Им и дорога нипочем, и мороз.

Мы сели, Аркадий тронул вожжи, кони полетели. День прошел очень быстро, мужик всю дорогу нас веселил и сам смеялся.

– Ой, барышни, пощадите, щас живот надорву от смеху-то, ой, не могу больше, ха-ха-ха…

Глава 55. Смятение

С шутками и прибаутками мы подъехали к холму, на котором раскинулась большая деревня. В ней было, наверное, около тридцати домов, огороженных, как крепость, общим забором из остроконечных бревен, стоящих в ряд одно к одному. В частоколе были только одни большие деревянные ворота, к которым и вела дорога. Завидев этот забор, я спросила мужика: