Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

– Да сказывала, что эти лошади у вас – последняя память, которая осталась от покойного дядюшки, больше ничего нет, дескать, сирота вы. Два целковых серебром ему сунула из тех, что вы мне дали заплатить сопровождающему, да бутылку самогонки, я их много в дорогу припасла, как знала, что понадобятся.

– Молодец, Анька, соображаешь, когда хочешь.

Анюта достала карту, на которой всё было так толково обозначено, что даже неграмотной понятно.

– Родственник мой нарисовал весь путь и станции до той деревни. Если что, нам по энтой картинке всё растолкуют. Каждый день нам проезжать по станции, одна позади, четыре осталось, я всё хорошо запомнила. Мы не по прямой следуем, а через деревни. Дорога эта надежная, по ней много народу проезжает, не робейте, не беспокойтеся, доедем. Он сказывал только так и езжать, никуда не сворачивать. По прямой немного короче, зато через деревни надежнее. Да и я не глупая, память у меня хорошая, всё поняла, запомнила. Та деревня Тютюревка, она большая, легко найдем. Да и личность ваш Федор там примечательная, сыщем, барышня.

Мы спокойно ехали всю ночь и утро. К полудню нам очень захотелось есть, но я просила Аню останавливаться как можно реже, только чтобы дать отдохнуть лошадям и покормить их. Мне хотелось быстрее пережить эту дорогу, тряску, холод…

Глава 48. Нелегкий путь

Мы подъехали к придорожному трактиру, и Анька взмолилась:

– Барышня, давайте остановимся, сами горячего попьем-поедим и лошадок наших накормим, да и отдохнут они, бедняги.

Я согласилась, мы вылезли из коляски. Навстречу вышел молодой мужчина.

– Чего изволите, барышни?

– Распрягите лошадей, дайте им овса. Только не шелухи, цельного.

Анька толкнула меня в бок и шикнула:

– Барышня, вам туточки не Петербург. Гонор свой подале спрячьте, только проблем наживем с таким обращением.

Я послушалась ее и повторила свою просьбу вежливо. Подумала и добавила, что мы и сами бы не прочь поесть горячего. Юноша усмехнулся и повел коней на задний двор.

Трактир находился в небольшой избушке, я стала с интересом его рассматривать. Стены были сложены из каких-то диковинных бревен, на свету отливающих серебром. Сверху крышу покрывала солома, она придавала постройке какой-то сказочный вид.

Мы зашли вовнутрь. На лавках у огромного грязного стола сидели мужики, которые что-то ели и пили. Когда мы вошли, все взоры обратились к нам. Им странно было видеть в убогом трактире барышню, разодетую в меха. Они разглядывали нас нагло, откровенно, и мне стало не по себе. Я посмотрела на Анюту. Лицо ее было непроницаемым, казалось, она ничего не боится. Но я почувствовала, что внутри Анька не так уверенна и спокойна, как виделось снаружи.

Мы молча сели друг против друга у дальнего конца стола и стали ждать. Анюта шепотом запричитала:

– Ох, не к добру это, барышня, не к добру. Чего это они там про нас шушукаются, поди, что-то плохое затевают.

– Анька, знай сиди да помалкивай. Tais-toi, – добавила я по-французски.

– Чаво? – открыла она рот.

– Закрой рот и жди. Поедим и двинемся дальше.

Но Анюту обуяло беспокойство: я увидела, как нервно дрожит ее рука, лежащая на столе.

К нам подошла женщина, видимо, хозяйка. Высокого роста, тучная, пышная грудь вываливалась из неопрятного платья, сшитого из дешевой ткани. Сверху был надет передник, видимо, когда-то белый, а теперь из-за постоянного вытирания грязных рук больше походящий на половую тряпку. Необъятный живот выглядел как опухоль, круглые бедра и огромный зад вызывали брезгливость.

Женщина внимательно рассматривала меня, глаза ее завистливо горели. Мне стало неуютно… Я очень кротко попросила горячей еды. Она уперла руки в крутые толстые бока, вперила в нас глаза, а потом, хитро прищурившись, спросила:

– Чегой-то вы забыли в нашей глухомани?

– Мы очень устали, очень спешим и очень хотим есть. Если же нам здесь не место, мы тотчас уедем.

– Ну конечно, уедете вы несолоно хлебавши, как же, – усмехнулась тетка. – Чичас щей горячих принесу.

– Вот спасибочки, – Анюта закивала, и по ее телу прошла нервная дрожь. Было странно наблюдать, как у огромной, крепкой девахи затряслись поджилки.

Хозяйка видела нас впервые, мы не сделали ей ничего плохого, но разговаривала она с нами отчего-то без приязни. Я добавила:

– Принесите еще теплого молока с белым хлебом.

Тетка кивнула и удалилась. Мы сидели тихонечко, а мужики всё оживленнее что-то обсуждали и уже не стесняясь тыкали пальцами в нашу сторону. Они громко ржали, точно кони, видимо, говорили какие-то непристойности. Что еще может вызвать такой животный смех у людей недалекого ума?

Вернулась хозяйка, поставила перед нами миски. Не дожидаясь, пока она отойдет, мы взялись за ложки и очень жадно начали есть. А она стояла, смотрела на нас и усмехалась. Я взглянула на нее и спросила:

– Вы хотите что-то сказать?

Она фыркнула и, ехидно улыбаясь, произнесла:

– Кушайте, ку-ушайте, барышни. Белого хлеба нетути, дак может вам че-е-рного принести?

Она как-то странно растягивала слова и говорила так громко, что ее было прекрасно слышно всем. Даже громко смеявшиеся до этого мужики притихли. Я почувствовала какой-то подвох и быстро сказала:

– Спасибо большое, более ничего не нужно. Мы уже сыты, ни молока, ни хлеба не приносите. Мы откушали щей, нам всё понравилось, сколько мы должны заплатить?

Она назвала незначительную сумму. Я положила на стол серебряный рубль. Она жадно раскрыла глаза.

– Ох, как много, у меня сдачи не будет…

– Ничего не нужно.

Мы торопливо прошествовали к выходу. Там стоял такой же толстый, как женщина, мужик. «Видимо, ее муж», – подумала я. От него крепко пахло потом, на грязной засаленной холщовой рубахе проступали мокрые пятна. Подавив приступ тошноты и брезгливость, я всё же обратилась к нему.

– Пусть запрягут наших лошадей, мы немедленно трогаемся. Велите подать экипаж.

Мужик ответил, зло блеснув маленькими глазками-буравчиками, которые были едва видны из-за заплывших жиром щек:

– Да они у вас бешеные какие-то, в упряжь не даются и кусаются, бестии. Вы уж ступайте на конюшню да сами запрягайте своих стервецов.

Я не стала ему перечить, лишь нервно дернула плечами. Я уже решилась идти, но Аня остановила меня, схватив за руку, и зашептала:

– Не надобно вам туда, барышня. Ох, чует моё сердце, что-то дурное он замышляет, не верю я ему, боязно мне.

– Анька, ты что, сдурела? Там же Бертран, это он, видно, тяпнул кого-то. Не дай Бог, они что-то с ним сделают. Надо немедленно идти. – Я резко повернулась и, обращаясь к мужику, в нетерпении спросила: – Ну, и где ваши треклятые конюшни? Как туда попасть?

Он махнул рукой направо, указывая на стоящие чуть в отдалении строения:

– Идите, эвон, первые два пройдете, третье и будет конюшня.

Не мешкая ни минуты, я направилась куда сказано, намереваясь как можно быстрее покинуть это неприятное место. Анюта покорно засеменила следом. Подойдя ближе, я услышала ржание лошадей и поняла, что иду правильно. Попав вглубь конюшен, я крутила головой, отыскивая своих лошадей, но их там не было: в стойлах стояли одни битюги. И только в самом дальнем углу я наконец увидела Бертрана и Яшу. Около них беспокойно бегал тот юноша, который встретил нас. Я отметила, что на них сбруя, всё на месте. Не понимая, зачем нас сюда зазвали, хотела уже разразиться гневной тирадой: «Вот шельмецы, могли бы их и вывести да поставить перед экипажем, а дальше мы бы и сами справились». В ту же секунду меня обуяли сомнения: «Что-то тут нечисто, не было бы беды».