Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

Глава 146. Шахматная партия

После этих слов он вышел. Отчего-то мне было очень обидно, я чувствовала себя набитой дурой! Мне стало так стыдно, что я неподобающе повела себя и не выпроводила его тотчас же… От стыда из глаз закапали слёзы. «Ну как? Как я могла так опрометчиво поступить? С чего я решила пренебречь всеми правилами и вляпаться в столь щекотливую ситуацию? Отчего я подумала, что он влюблен в меня? Да если бы даже и так, разве нужно было пускать его в комнату, находясь nеgligе? – недолго погоревав, я вытерла слёзы. – Нет, это неправильные мысли! Слезами горю не поможешь, нужно исправлять ситуацию! – разозлилась я. – Он так восхищался мною в Петербурге, а здесь словно насмехается… Почему в его отношении произошла столь разительная перемена? Почему он повел себя со мной так странно? Это дурацкое шампанское…»

Поглядев на себя в зеркало, я нашла, что прекрасна. И вдруг меня осенило: я знаю, знаю… он просто расставляет сети и заманивает меня в них. Слова подбирает, чтобы я покрепче увязла. Ах, милый граф, я вас недооценила. Ну что ж, Николенька, давай поиграем… И я усмехнулась своим мыслям. Мужчины столь высокого происхождения не так просты, тем более он намного старше и опытнее меня, как же я забыла об этом. Но знай, Николя, и я не так проста, как кажется. Мы еще посмотрим, кто кому поставит шах и мат, я играю в шахматы не хуже любого стратега! Пусть я и сделала один неверный ход, но партия еще в разгаре! Нет, этот Николай совсем другой, не то что мой Федька, и требует особого подхода.

Приняв ванну, я улеглась, и в голове моей созрел коварный хитроумный план…

– Анька, берегись, – прошептала я. – Ох, чую, не быть тебе его женой!

Зла я на нее не держала… но играть любила – и этими мыслями сладко уснула.

Проснувшись, я быстро вскочила с кровати, предвкушая прекрасный день и великолепную игру. Я еле сдерживалась, чтобы не начать бегать по комнате.

Осмотрев свои вещи, я выбрала самое закрытое, «пуританское» платье из тех, что взяла с собой в поездку. Ворот поднимался под самое горлышко, не показывая ни сантиметра моего тела. Тонкие перчатки прятали руки, поверх перчаток я не надела колец. Волосы собрала в чопорную гладкую прическу и тоже не стала украшать. Взяв веер, спустилась вниз.

Слуга проводил меня в особняк. В гостиной никого не было, кроме Анечки. Она сидела у камина и грела свои бледные худенькие ручки. Подойдя к ней, я поздоровалась и пожелала ей доброго утра.

– Как ты себя чувствуешь, Анечка, – сказала я очень учтиво, так, что от избытка сахара в голосе запершило в горле.

– Плохо, – с раздражением ответила Аня. – Отвратительно!

Я смотрела на нее, и мои брови ползли вверх от удивления. Куда делись степенность, мягкость, деликатность этой барышни? Ее тон был настолько резким, что даже мне стало не по себе.

– Почему ты так разговариваешь, словно с базара приехала, где тебе все ноги отдавили?

Она вздохнула, понимая, что с головой выдала себя, и уже спокойнее проговорила:

– Наташа, если ты мне подружка…

«Ха-ха, – улыбнулась я. Интересно день начался, что же дальше-то будет?»

– …Уезжай, пожалуйста! – вскрикнула она сквозь слёзы отчаяния. – Хочешь, золота дам. Что тебе нравится? Хочешь, ожерелье сниму? Кольца, браслеты – что угодно! Лошадей забирай, я знаю, ты в них души не чаешь. – Она воодушевилась, решив, что наконец-то придумала, что мне предложить. – Наташка, у меня от двух породистых, безумно дорогих орловцев жеребята народились. Серые, в яблоках, как ты любишь! Забирай обоих, и кобылу в придачу отдам!

Я смотрела на нее и отчего-то совсем не жалела эту девушку, которая от страха потерять жениха, по-моему, потеряла и разум.

– А ты чего так разволновалась, Аня?

– Наташа, ты ведь мне жизнь рушишь, сердце разбиваешь!

– А не ты ли мне вчера говорила, что не хочешь выходить за него?

– Ну, это я сболтнула… Не к лицу сразу признаваться. Воспитывались-то мы с тобою в одном месте, помнишь, как учили? Все барышни так говорят, все! По этикету положено. Или ты не помнишь?

– Всё я помню, не надо так волноваться. Не понимаю твоего беспокойства. Что случилось? Мне кажется, вы красивая пара, прекрасно друг другу подходите. И я совершенно не собираюсь вам мешать.

– Наташа, как ты не понимаешь, что своим появлением уже мешаешь?! Я здесь несколько дней, и до твоего приезда всё шло прекрасно. Не буду говорить кто, но мне сказали, что вечером он пошел к тебе. А сегодня не появился, как обычно, в гостиной, не поздоровался и не предложил мне кофия. Его нигде нет. Куда ты его спрятала?

– Да больно надо! Успокойся. Что ж ты думаешь, я его под юбкой укрываю? Барышня, имейте гордость, держите себя в руках! Или ты забыла самое главное правило нашей мадам? Высокородной барышне следует сохранять спокойствие, и пусть даже мир рушится, она должна улыбаться. Посмотри на меня: я не теряю хладнокровия. Я счастлива, я уверена в себе. Он мне не нужен, дорогуша, забирай его себе! Забирай!

– Кого забирай? Кто не нужен? – раздался знакомый голос за спиной.

Обернувшись, я увидела Николая. Ох, как же меня скрючило… мир всё-таки начал рушиться! «Что там нужно делать, когда рушатся стены? – пронеслось в моей голове. – Улыбаться? Вот и улыбайся теперь, идиотка, – и я обозвала себя последними словами».

Аннушка поудобнее устроилась на диване и с удовольствием принялась наблюдать, что же будет дальше. Как я, так высоко взлетев, начну стремительно падать. Увидев ее довольное лицо, я зло подумала: «Зря радуешься, где тебе со мною тягаться. Не надейся, я не доставлю тебе такого удовольствия».

Сделав неглубокий реверанс, я подала молодому графу руку для приветствия, и Николай, ничего еще толком не понявший, как воспитанный человек не замедлил ответить. Слегка касаясь руки, он поклонился в ответ и дотронулся губами до кончиков моих пальцев.

Стараясь придать своему голосу предельную беспечность, я томно произнесла:

– Ах, граф, право слово, не стану лукавить: мы говорили о вас. Я прошу вас, любезный граф, больше не посещать меня в столь поздний час и не стучать в мои двери. Ваша невеста буквально извела меня, вопрошая, зачем вы ко мне приходили. Как вы думаете, нравятся мне подобные объяснения? Вы меня смущаете, и моя репутация под угрозой…

Николай, видно, ожидал чего угодно, но только не того, что услышал. Он аж позеленел от такой наглости, попытался что-то сказать, но поперхнулся, и слова застряли у него в горле, а я как ни в чём не бывало продолжила, изображая на лице святую невинность.

– Я вас прошу, избавьте меня от подобных расспросов, – продолжила я наслаждаться возникшей ситуацией, которая сейчас работала на меня. – У вас замечательная невеста, она так любит вас, так печется о вас, что просто слезы умиления наворачиваются. Коли вы такая прекрасная пара, то я считаю своим долгом предостеречь вас от опрометчивых поступков. Да и я обручена… и моему жениху не понравится, если кто-то скажет ему, что молодой граф проник в комнату незамужней барышни, которая собирается под венец с другим. Пожалуйста, простите меня великодушно, но я вынуждена была вам это сказать, дабы сохранить и свою, и вашу безупречную репутацию.

– Это у меня-я-я-я? А-а-а… – он задохнулся, не смог вымолвить ничего вразумительного, и, лишь чуть отдышавшись, возопил, как раненый зверь. – Всё-о-о, более ни слова! От ваших речей у меня голова болит. Я, пожалуй, не буду завтракать с вами, попрошу, чтобы подали в покои.

У Николая был настолько обескураженный и растерянный вид, что я едва не расхохоталась, глядя на него, но мне было никак нельзя позволить себе это. Я сохраняла гордую невозмутимость, всем своим видом показывая, что меня здесь больше ничего не интересует. Развернувшись на каблучках, я двинулась к выходу.

– Ах ты… – от волнения он не знал, как меня назвать. – Да как ты посмела? – донеслось вслед.

Я медленно повернулась:

– Гра-а-аф, – я сделала драматическую паузу, – право слово, не к лицу вам подобные речи. Всего доброго, дамы и господа, – я сделала реверанс и удалилась, высоко подняв голову.

И это сработало! Граф был совершенно сбит с толку. И только зайдя в свою комнату и закрывшись на все замки, я смогла позволить себе побыть той самой чертовкой, которой родила меня мама.

– Мамочка! – восторженно восклицала я. – Как жаль, что ты не видишь моего триумфа! Мамочка…

Я стала тереть ладошки так, что они стали красными. Вскочив на кровать, весело запрыгала, как маленькая девочка, радостно восклицая:

– Как хорошо! Как хорошо! Какая я ум-м-м-ни-и-ца-а-а…

Расхохотавшись, я распласталась на кровати. Как же я была довольна собой! Немного поуспокоившись, я села и стала репетировать, как буду общаться с Николаем, когда он придет.

– Холодно – вот как я стану говорить с ним! И больше никакого растрепанного вида! Все должно быть очень достойно. Ведь я же приличная барышня? Да! Значит, и вести себя должна прилично!

Вволю натешившись, я привела себя в полный порядок и попросила принести кофию и чего-нибудь вкусного: от возбуждения у меня разыгрался аппетит.

– Ох, ну когда же? Мне, право, скучно… – томилась я, уплетая за обе щеки. – Он высокого рода, хорошо воспитан, а значит, обязательно должен прийти за объяснениями.

И Николай пришел… через два часа. Я думала, что это случится раньше, но не угадала. И стучал он в мои двери так, будто это не комната, в которой почивала высокородная барышня, а казарма, а он командир, пришедший вершить праведный суд, и ему непременно нужно вытащить наружу провинившегося солдафона.

– Открыва-а-ай, Наташка! – кричал Николай, барабаня в мою дверь. Вдруг я услышала, как он заорал на слуг, видно, посмевших высунуться: – Пошли во-о-он-н-н отсюда, щас всех поубиваю. – И вновь забарабанил в дверь. – Сию же секунду открой и объяснись со мной! Как ты посмела так меня опозорить? Ты знаешь, что сестрица влепила мне пощечину? Открывай!

– Кто там? – спросила я голосом невинной овечки.

– Кто та-а-ам?! – орал он. – Ты открой – и увидишь! Там тот, от которого ты нынче смерть примешь!