Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

– Ты ли это, Наташа, или мне до сих пор снится кошмар?

– Ну что ты, папа, так разволновался, конечно, это я. Я к тебе пришла, что случилось? Что-то приснилось, или ты плохо себя почувствовал?

Отец вздохнул и потряс головой, проверяя, не спит ли он.

– Наташа, мне приснился ужасный сон, я проснулся, позвал слугу, но только закрыл глаза – и вновь оказался во власти кошмара…

– Что же повергло тебя в такое смятение?

Я замерла и начала вслушиваться в его слова. Он взял меня за плечи и нежно прижал к себе:

– Мне приснилась ты, Наташа, и тот, кого более нет в твоей жизни. Вот в этой самой комнате он угрожал тебе. Это не человек, а коршун, демон, дьявол… Глаза его были налиты кровью, он пытался тебя убить. А ты всё никак не могла от него убежать, металась и не находила выхода, потому что не было двери. Вернее, вместо настоящей оказалась нарисованная, и ты никак не могла ее открыть. Я очень боялся за тебя, смотрел оттуда, – он указал на окно, – из-за стекла, и пребывал в ужасе от того, что, видя твои метания, я не в силах помочь. Я стучал… но ты меня не слышала. Я звал… но ты не отвечала… и ты боялась его, хотела убежать, но все попытки были тщетны. Ты никак, никак не могла найти выход, Наташа…

Отец, еще раз пережив свои ночные видения, закашлялся, ему опять стало худо. Откинувшись на подушки, он вновь погрузился в свой бред, без конца повторяя:

– Наташа, ты должна! Должна найти выход! Господи, да где же она, где эта проклятая дверь? Почему она не открывается? Где ручка, которую надо дернуть? Милая моя девочка, он погубит тебя! Почему ты меня не послушала? Почему я стучу, а ты меня совсем не видишь и не слышишь? Доченька, прости старика, я не могу тебе помочь… Ната-а-а-ша-а-а-а…

Горячий пот каплями стекал с его лба, он метался, тянул руки, плакал и звал меня. Я положила холодные ладони на его пылающий лоб и осторожно придерживала голову, пытаясь сдержать приступ. Когда он немного утих, я хотела влить ему в рот снадобье, но отец закашлялся, вскочил с кровати и начал бегать по комнате, повторяя:

– Ну где же… где же эта дверь? Как же тебе выйти, доченька-а-а-а?

Увиденное повергло меня в ужас: я испугалась за душевное здоровье отца – таким я его никогда не видела. Не зная, как его остановить, я громко крикнула:

– Па-па! Остановись! Ты меня пугаешь! Мне страшно, папа, папа! Пожалуйста, прекрати!

Отец вздрогнул, обвел комнату непонимающим взглядом, но, заметив меня, пришел в сознание и сел на кровать, тяжело дыша. Папа взял мои руки, и я почувствовала, как его бьет мелкая дрожь. Он прижал мои пальцы к губам и зашептал:

– Наташа, я напугал тебя? Прости, пожалуйста, это всё кошмары, которые мне снятся, я очень часто вижу во сне тебя…

– Папочка, – я гладила его по руке, – ты расскажи, может, тебе легче станет.

– Нет, доченька, не буду я рассказывать, не хочу лишний раз тревожить. Слава Богу, вроде, ты начала успокаиваться, так нечего об нём и говорить – пустое это. А сны, видно, порождение тех событий, которые приключились с нами за последнее время, и не нужно их проговаривать.

Он выпил снадобье и лег в кровать, я тихонько прилегла рядом. Обняв папу, я нежно гладила его по груди, пока дыхание не стало ровным. Он наконец-то успокоился. Мне совсем не хотелось уходить, я прижалась к нему да так и уснула у него под боком, как в детстве.

Проснувшись утром и обнаружив себя в отцовской постели, я села и с удивлением осмотрелась. Ночной кошмар будто кто-то стер, и я никак не могла сообразить, почему оказалась тут. Но когда в памяти стали всплывать картинки, невольно передернула плечами. От воспоминаний веяло холодом, и ужас, который я испытала этой ночью, вновь навалился на меня. «Странно, – подумала я, – два таких жутких сна приснились нам в одну ночь. И в моем, и в папином сне Федор выглядел злодеем. Что бы это значило? Нет! Хватит! – остановила я себя. – Сколько можно? Наверняка я его больше не увижу, так и думать о нём не стоит».

…Молодость… удивительное состояние души! Как быстро мы забываем печали и страдания и совсем не желаем видеть знаки судьбы. Стремительно несется время, но нам этого мало. Продолжая пришпоривать резвого коня, я не думала о том, что, наверное, нужно почаще оглядываться по сторонам и замечать, что ничто в нашей жизни не происходит просто так…

Глава 104. Что-то должно произойти…

В это утро я намеревалась сразу после завтрака двинуться к Надин и провести там весь день. Я открыла гардероб и начала выбирать платье. О, как же я соскучилась по этому приятному времяпровождению! Одежда висела ровненько, старательно приготовленная к моему возвращению. На платьях не было ни складочки, кружева бережно разглажены, новые туфельки выстроились в ряд, всё так и манило: «Надень нас скорее и иди покорять Петербург, порази всех своим великолепием».

Нежно проведя рукой по своим любимым нарядам, я все же выбрала новое платье, из тех, что мне соизволил подарить граф. Мраморно-розовый атлас с мягко драпированной распашной юбкой «полонез» красиво сочетался с кружевным верхом. Ткань нежно струилась, и, если приподнять руки, можно было уловить сходство с крыльями бабочки.

Я выложила платье на кровать и не спеша начала подбирать к нему туфельки, веер и кружевные перчатки, легкую шляпку и накидку. Но это было еще не всё: в маленьких коробочках я обнаружила шелковые чулки разных оттенков. Особый восторг у меня вызвали белые ажурные со сложным, изысканным рисунком и вышитой стрелкой – мечта всех придворных модниц. Я держала их в руках и мысленно благодарила Катерину: только она могла послать мне столь прекрасный подарок. Наверное, я не ошибусь, если предположу, что и новые платья, появившиеся в моем гардеробе, тоже были выбраны ею. Она знала толк в моде и всегда выглядела безупречно, ее наряды были последним писком заграничной моды и при этом отличались отменным вкусом.

Сколько приятных мгновений доставило мне перебирание гардероба! Находясь в благостном расположении духа, я оделась без чьей-либо помощи, дополнив свой образ комплектом из двух ниток серого жемчуга и сережек, так хорошо гармонирующих с туфельками, веером и перчатками.

Придирчиво оглядев себя в зеркале, я позвала одну из горничных девушек, чтобы узнать, не прибыл ли куафер, который должен привести в порядок мои волосы. Я хотела придать своему образу законченный вид, а для этого необходимо было соответствовать всем требованиям моды.

Этикет требовал от светских женщин разорительных трат на шиньоны, парики и каркасы для причесок, а также на драгоценные шпильки. Бог наградил меня роскошной шевелюрой, так что даже в особых случаях мне было достаточно лишь воспользоваться услугами куафера. В Петербурге и в Москве, где многие следовали французской моде, появились виртуозы парикмахерского дела. По моей просьбе Проша нашла для меня выдающегося мастера, итальянца Даниэле Богдини. Он не так давно приехал из Парижа, и за право пригласить его бились лучшие дома петербуржской знати. Обходительный маэстро бегло говорил на нескольких языках, включая русский, был чрезвычайно мил и искусен в своем деле. В нём души не чаяли все его клиентки, пожилые дамы, не владеющие иностранными языками, именовали сеньора Данилой Богданычем и вспоминали о знакомстве с ним с умилением.

Теперь и я стала одной из светских дам, пользующихся его услугами. Парикмахерских изысков я не любила, но не хотела отставать от моды… особенно сейчас.

Выслушав мои пожелания, маэстро быстро и умело приступил к работе, без умолку болтая то по-русски, то по-французски. Он поведал мне много интересного о том, что сейчас модно во Франции.

– Скажу не хвалясь, Наталья Дмитриевна, меня учили искусству укладки волос придворные куаферы самой королевы Франции, Антуанетты. Они знают толк в своем деле! Королева, смею заметить, в отличие от вас, очень любит высокие прически. Над ними трудятся по несколько часов кряду. Прихоть знатной дамы требует не только кропотливой работы мастера, но и богатой фантазии, и вкуса, и гармоничного сочетания волос, лент, перьев и цветов. А чтобы прическа долго оставалась красивой, приходится чуть ли не неделями спать сидя… Mamma mia! Вы не поверите, но при королевском дворе куафюры буквально растут в высоту, дамы даже соревнуются, у кого на балу прическа будет самой сложной, высокой и затейливой. Но, поверьте, никто не смеет превзойти королеву: это рискованно, хотя она и славится веселым нравом и добродушием.

Я слушала и улыбалась: «Да-а-а, Антуанетта никогда не любила чопорности, которой славился двор ее матери, австрийской королевы Марии-Терезии. Я запомнила ее милой девушкой с легким веселым нравом и светлыми кудрями».

– Чтобы быть comme il faut, следуя правилам и веяниям новой моды, главное – не закрывать чела. Нужно делать прически, которые зрительно увеличивают лоб. Локоны и пряди, ниспадающие на лицо, виски и щеки, считаются признаком дурного тона, mauvais ton.

Даниэле красиво собрал мне волосы вверх, заколов моим любимым бриллиантовым гребнем, а часть оставил распущенными по спине. Закончив работу и получив щедрое вознаграждение, он рассыпался в комплиментах и удалился.

Я осмотрела себя: мне очень понравился созданный образ. Добавив капельку пудры и румян, я пристально вглядывалась в зеркало: не хотелось выглядеть простушкой. Слишком румяные лица, «кровь с молоком», тоже считались признаком дурного тона. На меня гордо взирала не оборванная нищенка с потухшим взглядом, а настоящая графиня. Так я себя и ощущала.

Я распорядилась закладывать экипаж. Старая коляска не вернулась из путешествия, но папа давно приобрел новую. В этот момент я сообразила, что нужно нанести визит графу – поблагодарить за прекрасные дары. Узнать, как у них дела, и поговорить с Катериной, чтобы она развеяла мои сомнения и помогла стать увереннее в той новой жизни, от которой я чуть не отказалась. Возможно, стоит отправиться вместе с ней на прогулку… Катерина была интересным собеседником, и она мне импонировала. С этими мыслями я начала спускаться вниз и встретилась с отцом, который тоже намеревался покинуть дом. Он был облачен в парадный мундир. Я удивленно посмотрела на него и, улыбаясь, спросила, нарочито обращаясь «на вы»:

– Папенька, куда это вы изволите отправиться в столь блистательном виде? Давненько я не видела вас при параде.

Отец выглядел немного уставшим, но стоило ему увидеть меня в новом образе и хорошем расположении духа, как он улыбнулся и глаза его засветились.

– Наташа, как же мне приятно лицезреть тебя в добром здравии! Ты у меня просто красавица! Я должен нанести визит в дом Шереметьевых, – увидев в моих глазах немой укор, он поспешил продолжить: – я не приглашаю тебя с собой, дочка, лишь только потому, что визит будет деловым, по государственной надобности.

Я вздернула плечики:

– Папа, в следующий раз непременно возьми меня с собой. Я там никогда не была, а мне бы этого очень хотелось. Когда-то, ты помнишь, мы с графом гостили на каком-то приеме, там присутствовал и Шереметьев, с сыном и дочерью. Но я их совершенно не помню…

Отец усмехнулся:

– Неугомонная моя бабочка! Конечно, возьму. Я заручусь приглашением на чай, и в следующий раз мы обязательно поедем вместе. Я тебя представлю и графу, и его сыну, и дочери… но она старше тебя и уже года три как замужем – за Алексеем Кирилловичем Разумовским. В их доме всегда много знатных людей, и, конечно, тебе там понравится. Правда, после смерти младшей дочери Анны граф Петр Борисович не очень жалует особняк на Фонтанке, предпочитает жить в Москве: там ничто не напоминает ему о трагедии с любимым чадом.

– Ты никогда не говорил об этом, папа. Что с ней случилось?

– Анна Петровна скончалась ужо, почитай, десять лет назад, прямо перед самым замужеством – от черной оспы. К ней посватался граф Никита Иванович Панин и получил согласие, но свадьбе не суждено было состояться. Поговаривают, ей странным образом – неведомо, кому это надо было, – подложили то ли в шкатулку, то ли еще куда лоскут материи, зараженный оспой. После кончины любимой дочери граф окончательно отошел от дел при дворе и удалился в Москву. Но сейчас особый случай: прибыл из-за границы его сын, Николай, и Петр Борисович вернулся в Петербург по важным и неотложным делам. Но об этом позже, дочка, спешу я, да и ты, похоже, куда-то собралась.

Отец явно ждал разъяснений.

– Я к Надин поеду, папа, хочу с ней посплетничать.

– Поезжай, дочка, дело молодое. Пришли весточку, если вздумаешь задержаться. А мне поспешать надобно. Негоже опаздывать к столь уважаемым людям.

С этими словами он надел головной убор и вышел из дома, сел в экипаж и отправился. Я была рада, что он не вспоминал о тревожных событиях прошлой ночи. Папа был достаточно бодр и пребывал в хорошем настроении.

Я последовала за ним. Завидев меня, лошади дружно заржали. Я подошла, встала между ними, взяла за поводья и прижала их морды к своему лицу, ощущая приятное щекотание мягких губ. Радость встречи переполняла не только меня: Беня и Яша довольно зафырчали, не пытаясь отстраниться. Так мы и стояли, прижавшись. Они дарили мне радостные чувства, на которые были способны только эти животные. Вновь обретенное единение с моими любимцами давало мне силу и уверенность, увлекая вперед, к новым приятным событиям, которые, я верила, обязательно будут.

Намереваясь сесть в коляску, я вдруг почувствовала, что кто-то наблюдает за мной, так и буравит пристальным взглядом. Мне показались знакомыми ощущения, которые сопровождали этот взгляд. Стало не по себе. Боязливо оглядевшись вокруг, но никого не увидев, я быстро вспрыгнула на облучок и резко натянула поводья. Щелкнула хлыстом над ушами лошадей и спешно тронулась к воротам. Кузьма распахнул их, и я полетела вперед. Лошади неслись во весь опор, мне даже не нужно было их подгонять: они словно чувствовали мою тревогу.