Мерцание зеркал старинных. Я рождена, чтобы стать свободной

– Не-е-ет, Наташа, это просто жизнь, – ответил он.

Не найдя слов, чтобы ответить на это, я ударила его по щеке так, что голова отлетела к плечу. Я вложила в пощечину всю свою силу, всю злость и обиду. Гордо подняв голову, я молча смотрела ему в глаза.

Чуть сощурясь, Федор потер ушибленную щеку и сухо отчеканил:

– Ты помнишь, как я говорил, что ты больше никогда, никогда не посмеешь меня ударить? А если посмеешь, то будь готова держать ответ!

И он врезал мне кулаком в грудь – так, что я упала и осталась сидеть на полу, не в силах произнести ни слова. Я изо всех сил пыталась не плакать: не хотела, чтобы он видел мои слёзы, старалась не выказать боль, которую он мне причинил. Не могла я позволить, чтобы Федька увидел, что я уязвима, что я слабее его и что его проявления бессилия терзают мое тело. «Пусть лучше я буду сильной, буду как Катя! Он причинит мне боль, а я буду улыбаться…» Поднявшись, я гордо выпрямилась и сама пошла к нему, с вызовом бросив в лицо:

– Ну, слабак, бей! Если ты думал таким образом унизить меня – попробуй! Но я говорю, смотря прямо в глаза: тебе это не удастся! Вот она, цена твоей любви, теперь я ее знаю! И ты знай: никогда не сломишь ты моего духа! Никогда я тебе не подчинюсь!

– В своем ли ты уме?! Что творишь?!

Я смотрела на мужа, и в этот момент он был для меня ничтожен и жалок. Слаб тот мужчина, который позволяет себе ударить женщину!

Мой презрительный взгляд распалил его еще больше, и, не дав мне ответить, Федька ударил еще раз – в живот. Согнувшись от боли, я валялась на полу, но тут же вскинула голову и с ненавистью посмотрела ему в лицо. Мои глаза жгли его. Федор передернулся, перешагнул через меня и вышел, от бессилия хлопнув дверью.

Как же плохо мне было в тот момент, не могу описать словами… Всё смешалось во мне от его удара. Я больше не отделяла хорошего Федора от плохого – в одночасье всё встало на свои места. Мои чувства, ранее пребывавшие в хаосе, вдруг разложились по полочкам – я увидела истинного Федора, о котором меня предупреждал папа, и тут же захотела остаться вдовой! Пришло осознание, что из-за своего упрямства я совершила роковую ошибку и мне никак не выбраться из сетей, в которых я сама себя запутала. Боль немного поутихла, я выпрямилась.

– Не смей плакать, слышишь, – твердо приказала я себе, – ни единой твоей слезы он ни стоит!

«Не увидит он меня слабой и растоптанной! Я обязательно что-нибудь придумаю – он за всё ответит! За каждую мою слезинку, за каждый волос, упавший с моей головы, за каждую ссадину! Я добьюсь, что он будет стоять передо мной на коленях и молить о пощаде. А пощады не будет!»

– Нет ее для тебя! Ты убил мою любовь! Двумя ударами уничтожил! Больше никогда я не смогу любить тебя как прежде!

Таков был мой вердикт, мой приговор ему, приговор моим чувствам, моей любви. Ее больше нет! Даже если я останусь жить с Федором под одной крышей, ее больше нет!

Нахлынувшая злоба подняла меня на ноги. Я встала и оправила платье, высоко вскинула голову. Мне нужно решить проблему, которая образовалась в моем доме! Мне нужны врачи, лучшие доктора! Люди, которые будут по-доброму относиться к моему отцу и поддерживать меня, вселять надежду и давать нам силы жить дальше. У меня крошечная дочка и немощный папа, я им нужна, я отдам им всю себя, без остатка. Я подарю им любовь, разделю ее пополам между своими дорогими людьми – и этим буду счастлива.

Я стояла посреди комнаты, в голове шумело, и я решила сейчас же, не мешкая ни минуты, уехать из дома. «Но куда же мне направиться? Где меня ждут? Где хотят меня видеть? Где меня любят? – я не знала… – Главное – уехать, а по дороге я всё решу».

Подойдя к зеркалу, я привела себя в порядок, напудрила лицо, чтобы не было заметно болезненной бледности, и, едва выйдя из комнаты, столкнулась со своим мужем, который, видимо, решил вернуться и добавить мне еще тумаков – судя по его серьезному лицу и глазам, которые безжалостно смотрели на меня.

– Ты куда? – спросил он.

– Подышать воздухом, – отрезала я.

– Ну, иди, быть может, проветрит твою голову, – ухмыльнулся он. – А знаешь, Наташа, моя дражайшая жена, что тебе на самом деле поможет?

Я подняла глаза и с усмешкой ожидала ответа.

– Не знаешь… а я тебе скажу: истинная любовь и уважение к своему мужу! Как там сказало было, в Писании?.. Да убоится жена мужа своего…

– Вот оно как?! Мне, оказывается, тебя бояться нужно?!

– Ты должна меня уважать! Ты! Должна! Меня! Уважать! – чеканил он каждое слово. – Я, пожалуй, составлю тебе компанию на прогулке.

– Нет! – отрезала я. – Я не желаю видеть тебя рядом с собой! Я надолго не задержусь, не изволь утруждаться! – сказала я с издевкой.

– Нет! Со мной пойдешь! – рявкнул он. – Достойный спутник тебе нужен, и лишь я таковым являюсь. Никогда и никуда ты больше не выйдешь одна, без моего сопровождения! – он говорил так, словно был мне не мужем, а тюремщиком, надзирателем. – Это тебе понятно?! Или мне стоит еще раз пуститься в объяснения, подкрепляя их более увесистыми доводами?!

Он сжал кулак и плавно покачал им перед моим лицом. Я одним пальцем отодвинула его руку от себя. Мне не было страшно, я смотрела ему в лицо прямо и открыто. Катино достоинство, с которым она переносила страдания, стояло перед моими глазами.

– Ты в этом пойдешь? – спокойно указала я Федору на его домашние панталоны и халат. – Жду тебя внизу. И пожалуйста, поторопись.

Он, видимо, подумал, что преподанный урок возымел действие, и, обрадованный, произнес:

– Вот такой ты мне нравишься, Наташа. Ты должна быть хорошей женой, покладистой, тихой! И не имеешь права забывать, что имя тебе – женщина! А как ты знаешь, женщина всегда идет на несколько шагов позади широкой спины своего мужчины. Помни это правило! В разговорах со мной, в пожеланиях мне – помни! Чтобы собраться для прогулки с тобой, мне не нужно много времени. Встретимся на крыльце. А теперь – иди и жди меня.

Я кивнула головой, приложив руку к ушибленному месту.

– Больно?

Я отвернулась, не удостоив его ответом. Федор положил руки мне на плечи и сказал примирительным тоном, словно он не избил меня, а всего лишь наступил на ногу.

– Ну прости меня. Не хотел я тебя обижать. Но как еще мне учить тебя, Наташа: слов-то ты не понимаешь? Ты не приемлешь их, ты только свои слышишь… только свои слова, только свои мысли. Как мне объяснить тебе, что не смеет женщина руку на мужчину поднимать. Это неправильно, это против природы – пойми! Ната-а-аша, я очень тебя люблю. Ты мне веришь?

– Да, – соврала я.

– Наташа, я не желаю тебе зла. Я хочу и дальше любить тебя. И я по-прежнему не мыслю своей жизни без тебя. Наташа, ответь, ты принимаешь мои извинения?

– Да, – я опять соврала, ведь больше не верила не единому его слову. Мне хотелось закричать, что я не мыслю больше жизни рядом с ним, но я промолчала. Мне просто необходимо было усыпить его бдительность и убежать из дома, потому я просто избрала наилучшую тактику – не перечить.

– Наташа, будь честной со мной, будь искренней. Будь любящей, будь ласковой. Ну пожалуйста, будь женщиной.

Его голос срывался от бессилия. Он хотел, чтобы я ответила на его проникновенные волнительные речи, заглядывал мне в глаза. Но я не верила ни его чувствам, ни его словам. Я просто играла роль в дешевом спектакле.

– Я усвоила – быть женщиной! Напомни мне, на сколько… на три… на два шага я должна идти позади тебя? Думаю, ты напомнишь мне, когда я забуду.

– Наташа, ну зачем ты так со мной?! Неужели ты совсем никогда меня не любила?

Я вскинула голову, смерила его презрительным взглядом и окатила ледяным тоном:

– Не любила бы – замуж не пошла бы!

Я не знала, как отвертеться от этого разговора. Хотела, чтобы он поскорее закончился и Федор оставил меня в одиночестве, чтобы я смогла с предельной скоростью, на которую только была способна, вылететь из этого дома и, не оглядываясь, скакать, скакать, скакать…

– Прежде чем я удалюсь собираться, – сказал Федор, – хочу, чтобы ты спустилась со мной вниз. Сразу предупрежу: там чаевничает моя матушка и у нее есть к тебе разговор. Ты готова сопровождать меня?

– Да, – ответила я и зло усмехнулась про себя. «Если после этого ты оставишь меня в покое. Пусть думает, что я проглотила эту обиду, пусть. Не сейчас – всё потом. Я решу, как поступить».

Глава 212. Заклятые родственники

В столовой восседала мать Федора и пила чай на деревенский манер. Наливая горячий напиток в блюдце, она шумно прихлебывала, что заставило меня невольно передернуть плечами. Я подошла к ней, слегка кивнула в знак приветствия и сделала вид, что не заметила ее жеста – руки, которую она «царственно» протянула, не вставая со своего места.

– Доброго дня, Фекла Федоровна. Федя сказал, что вы хотите видеть меня…

Фекла убрала руку и фальшиво заворковала: