Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

Чтобы попасть в поместье родителей Надин, мне нужно было проехать через весь город. Я специально сбавила скорость на улицах, чтобы рассмотреть горожан, проходивших предо мною, и свои любимые места: наблюдала, как они изменились за время моего длительного отсутствия.

Я выехала на берег Невы. Набережную вовсю застраивали жилыми домами и дворцами богатых вельмож. Среди них был и Мраморный дворец, подарок императрицы графу Орлову, но о нём я расскажу чуть позже. С этим строением связано знаменательное событие в моей жизни…

Берега Невы уже во многих местах были облицованы гранитом. Начали мостить давно, с Дворцовой, от Зимнего дворца до Лебяжьей канавки, далее отделали Французскую набережную, и уже завершалась облицовка Английской. По ним в большие праздники, с блистательной свитой любила прогуливаться сама Екатерина.

День был теплый, Нева спокойная, и я залюбовалась, глядя на воду. Река поражала величием и ширью. Переправиться на другой берег можно было при помощи перевозчичьих лодок, которые мерно покачивались на воде. По Неве под пение гребцов и роговую музыку плавно скользили прогулочные суда богатых горожан, одни позолоченные и обитые бархатом, другие – крытые шелковой тканью, красиво колышущейся на ветру. Гребцы, одетые в плащи и шляпы с перьями, одновременно нажимали на весла. Знать могла позволить себе подобную роскошь.

Лошади звонко били копытами по булыжной мостовой, вынося меня на Дворцовую площадь, которая когда-то называлась Адмиралтейским лугом. Настроение располагало к созерцанию, и я притормозила.

…Лето, мне восемь… Мария в сопровождении сыновей выехала на лечение за границу. Отец, облачившись в парадный мундир, поторапливает меня: мы отправляемся в город, на празднество. По дороге папа рассказывает, что мы едем на настоящую конную карусель, и объясняет, что это такая военная игра, пришедшая на смену рыцарским турнирам Средневековья. И что проходить она будет на Дворцовой площади: зрелище одобрено императрицей не столько для увеселения народа, сколько для прославления воинской доблести.

Всю дорогу я вертелась, в нетерпении выглядывая в окно кареты, и никак не могла дождаться, когда же мы приедем.

На площади собралось столько народа, сколько, мне кажется, я доныне и не видывала. На ветру полоскали шатры, украшенные рыцарской атрибутикой. Барьер, обрамлявший арену, был расписан гирляндами, воинскими доспехами и львиными головами. Пятью уступами возвышались места для зрителей. Поверху шла балюстрада, украшенная вазами.

Мы с отцом заняли свои места, папа осторожно указал мне на противоположные трибуны, где восседала императрица с двенадцатилетним наследником. Он всё время тихонечко объяснял мне, что происходит. Мой пытливый ум позволил очень хорошо запомнить всё. Екатерина, со слов папы, была великолепной наездницей, но на этот раз предпочла отказаться от участия. Я с замиранием сердца взирала на происходящее.

Живописными потоками кавалькады участников вливались на арену. Сияние драгоценных камней на их костюмах завораживало. Глянец тяжелых узорных шелков, блеск переливающейся золотом и серебром парчи, матовое благородство роскошных бархатов… словно дамы и кавалеры на самом деле явились из Средневековья. Трепетанье легчайших перьев на шляпах и струящиеся газовые шлейфы платьев переносили в сказку.

Сигналом к началу послужил троекратный залп адмиралтейских пушек. От неожиданности я вздрогнула. Все захлопали. И тут я увидела знакомое с детства лицо. Григорий Орлов был одет в костюм римского патриция, на его голове возвышался шлем, украшенный перьями. Красивый, уверенный в себе, он гарцевал на буланом коне. Граф возглавлял Римскую кадриль, Славянскую вел И. Салтыков, они двигались от Летнего дворца по Миллионной улице. Индийская и Турецкая кадрили, под командованием П. Репина и Алексея Орлова, шли от Малой Морской.

Первыми в атаку пошли дамы. На золоченых колесницах, управляемых аристократами-возничими, они летели по арене, поражая дротиками цели. Победительницей среди дам стала графиня Наталья Петровна Чернышова, в замужестве княгиня Голицына, впоследствии получившая в свете прозвище Princesse Moustache – «усатая княгиня».

У кавалеров была более сложная программа: они на всем скаку срубали головы манекенам, изображающим мавров, пронзали копьями картонных негров и муляжи кабанов. Когда объявили, что победа присуждается Григорию Орлову, моей радости не было предела: я вскочила, хлопая от восторга. Ему вручили золотой лавровый венок, а дамы бросали под ноги победителю живые цветы из своих уборов…

…Всё поменялось с того времени – люди, мода. Было ощущение, что всё случилось совсем недавно – и в то же время так давно… Меня посетило яростное желание вернуть что-то очень дорогое, утерянное навсегда. На мгновение мне показалось, что прошлое возвращается и город пребывает в странном состоянии ожидания. Время остановилось… Словно что-то должно было произойти, но почему-то не происходило…

Я отвлеклась от воспоминаний, взяла поводья, и лошади медленным шагом тронулись дальше. С интересом наблюдая за людьми, я сворачивала в знакомые улочки, специально выбирая окольные пути, чтобы подольше побыть здесь и лучше рассмотреть любимый Петербург. Но я не могла заниматься этим бесконечно: мне давно пора было сворачивать на дорогу, которая вела к дому Надин. Выехав на нее, я снова прибавила ход. И вновь мне показалось, что за мной кто-то следит. Опасливо озираясь вокруг, я никого не заметила, но никак не могла избавиться от этого ощущения. «Может, кто-то и вправду следует за мной?» – подумала я, не зная, как к этому относиться. Отбросила навязчивые мысли о том, кто бы это мог быть, и хлестнула лошадей.

Добравшись до места, я остановилась у ворот. Кони громко заржали. Мне отворили, я въехала внутрь и еще раз оглянулась. Прислужники запирали ворота, а я всё пыталась разглядеть то в глубине дороги, то в зарослях глаза, которые пристально следят за мной. Желая хоть на миг увидеть знакомое лицо, я хотела разобраться в своих чувствах, но, так ничего и не увидев, отбросила смущающее наваждение, проехала вперед и остановилась у лестницы, ведущей в особняк.

Глава 105. В тихом омуте…

Дом, где проживало семейство Надин, впечатлял размерами и величественным фасадом. Перед ним был разбит цветник, террасами спускающийся к реке, по другую сторону взору открывался широкий двор, который окружали липовые деревья.

На въездных воротах и на фасаде красовался фамильный герб. Прасковья Ивановна Желтухина была из старинного, знатного и богатого дворянского рода. В силу своей беспечности я не слишком старательно изучала ее генеалогическое древо, но матушка Надин очень гордилась своими корнями. Высокая, статная, она слыла чопорной дамой и строго соблюдала этикет, который впитала с молоком матери. Темно-русые волосы без малейшего намека на седину всегда были уложены в гладкую прическу. Даже дома она носила дорогие платья, но без всяких излишеств. Туго затянутый корсет подчеркивал ее стройный стан. Поведение Прасковьи Ивановны всегда было безупречным: она во всём подавала дочери пример и назидательно советовала никогда не забывать о своем происхождении… Девочка любила мать и тянулась к ней, несмотря на то, что та была строга. Надя гордилась ее родовитостью и стремилась во всём походить на матушку – и в выборе нарядов, и в манерах. Она с удовольствием училась этикету и строго следовала наставлениям маменьки, чем несказанно расстраивала отца, который не хотел видеть в ней чопорную барышню.

Папенька Надин, Василий Степанович, родился в семье помещика Ярославской губернии и воспитывался в Шляхетском кадетском корпусе. Вместе с моим отцом он начинал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. В 1762 году, будучи премьер-майором, он под командованием братьев Орловых встал в ряды сторонников великой княгини Екатерины Алексеевны и принял деятельное участие в возведении ее на престол. За это он получил звание полковника. После ранения в Семилетней войне долго лежал в военном госпитале, а после ушел со службы.

Василий Степанович мечтал о сыне, а о дочери даже слышать не желал. Поговаривали, что, когда родилась Надин, ее отец был так опечален, что заперся в своей комнате и несколько недель кряду пил. На все просьбы жены покинуть добровольное заточение он отвечал руганью, обзывал ее обидными словами и обвинял во всех смертных грехах.

А виновата Прасковья Ивановна была лишь в том, что после замужества настояла на том, чтобы безродный Василий Степанович присоединился к старинному роду и взял фамилию жены: это было одно из условий ее согласия выйти замуж. Молодой и влюбленный Василий Степанович поспешно согласился, о чём впоследствии жалел, так как это сильно било по его самолюбию. Шло время, постепенно он смирился и с тем, что «пошел в примаки» к роду Желтухиных, и с рождением дочери. Но однажды, крепко выпив, запретил всем называть девочку родовым прозванием Прасковья, которое ей дали при крещении, и выбрал ей новое имя, Надежда. Оно быстро прижилось, да и самой малышке очень понравилось.

Василий Степанович воспитывал Надин в строгости и не скупился на затрещины и грубые слова, услышав которые, девочка могла упасть в обморок. Она была хрупкой, как статуэтка, с бледным личиком, мягкой и утонченной по натуре. То, что прививал отец, никогда ей не нравилось, но ослушаться его она попросту боялась. Часто плакала и обижалась на его выпады, жаловалась, что папа, как ей казалось, совсем ее не любит. Спартанское воспитание Василия Степановича не имело успеха. Надин отдалилась от папеньки, стараясь не расстраивать его, но как можно реже попадаться на глаза.

Прасковья Ивановна категорически отказалась рожать других детей. Возможно, у нее были какие-то проблемы со здоровьем, а может, имелись другие резоны. Она любила повторять, что у настоящей дамы из высшего общества должен быть только один ребенок, дабы не испортить безупречную фигуру.

Василий Степанович разительно отличался от жены, был на редкость смешлив, и казалось, что его нрав легок, но это было не так. Он не ограничивал себя никакими рамками. Если ему хотелось почесаться прямо за столом, то он непременно это делал, вызывая гнев Прасковьи Ивановны. При своем кажущемся добродушии он был строг и скор на расправу даже за незначительные проступки.

Я относилась к нему с почтением: Василий Степанович был дружен с отцом. Часто приговаривал, что лучшей подруги для своей дочери он и пожелать не мог, благосклонно относился ко мне и всегда радовался моему приезду, в первую очередь потому, что я обладала всеми качествами, которые он хотел воспитать в собственной дочери. Откровенно говоря, отец Надин попросту завидовал Дмитрию Валерьяновичу: он часто жаловался боевому товарищу, что не сумел вырастить дочь отважной солдаткой. Василий Степанович приходил в восторг, видя меня одетой в мужской костюм и сапоги, отважно скачущей на лошади. Когда я падала, то старалась не плакать, а он подбадривал: «Вот девка, вот молодчина, загляденье, да и только. Ох, Валерьяныч, свезло тебе – так свезло! Гляжу на нее – и Гришку вижу, такая же отчаянная голова! Хороша девка, эх, хороша!» Наденька, слыша такие похвалы, дула губки, но никогда не отвечала отцу на обидные выпады. Она была труслива и часто болела, а потому не проявляла никакого интереса ни к конным прогулкам, ни к охоте, ни к прочему, что так страстно любил ее отец. После таких его слов она еще больше тянулась к матери.

Легко спрыгнув с облучка у ворот поместья Желтухиных, я ловко приземлилась на ноги и уверенно проследовала к крыльцу. Лакей, удивленно посмотрев на меня, поклонился:

– Наталья Дмитриевна, барышня, как давно вас не было! Я рад, несказанно рад видеть вас вновь!

Я улыбнулась.

– Захар, дома ли твоя молодая хозяйка? Где родители ее, хочу поскорее со всеми поздороваться!

– Они там, в гостиной, чай пить изволят. Проходите скорее, барышня, я и докладать о вас не буду, пусть хозяева удивятся.

Сбросив накидку на руки Захара, я отправилась на поиски. Надин с родителями сидели за столом. Увидев меня, она вскочила и радостно кинулась навстречу:

– Наконец-то Наташка приехала!

Надин крепко сжала меня в объятиях, а потом, чуть отстранившись, внимательно оглядела мой наряд и улыбнулась:

– Ой, Наташа, какая же ты красивая! Выглядишь просто восхитительно!

Я лукаво усмехнулась.

– Да?! Что, не похожа я теперь на оборванку?

Наденька смущенно запротестовала:

– Ну что ты, Наташа, ты никогда не была на нее похожа. У тебя глаза сейчас… э-э-э, такие… знакомые. Я узнаю этот взгляд!

Она взяла меня за руки, и мы, смеясь, закружились по столовой. К нам подошла матушка Надин и строго погрозила пальцем:

– Будет вам, барышни! Негоже прыгать и веселиться, точно девки деревенские. Успокойтесь! Помните о своем происхождении. Даже если вы дома, забывать об этом не стоит!

Чопорно откланявшись, Надя увлекла меня в свою комнату.

– Пойдем-пойдем, Наташа, мне непременно надо рассказать тебе что-то очень важное. Безо всякого промедления! – заговорщически шептала она, – ну, пойдем, потом с папенькой расцелуешься. Мы еще спустимся сюда поговорить с родителями.

Она крепко держала меня за руку, так что я почти бежала следом.

– Надин, да подожди же, куда ты так быстро меня тащишь? Я сейчас споткнусь и упаду.

Но ее было не остановить:

– Ну что же ты, разучилась ходить на каблуках? Давай, поднимай свои юбки, и бежим скорее!

Мы влетели на второй этаж, комната Наденьки находилась посередине, между родительскими спальнями. Надин захлопнула дверь и усадила меня на кровать, взяв за руки. Сердце ее колотилось – то ли от быстрого бега, то ли от того, что она собиралась мне поведать.

– Наташа, ты не представляешь, что со мной приключилось!

Она замолчала и, взяв паузу, изо всех сил пыталась ее держать. Я не вытерпела первой: