Исток бесчеловечности. Часть 2. Творец, создай себя

– Погодите, – напряжённо произнёс Штиллер, у которого от усталости и ощущения, что жизнь пошла наперекосяк, голова разболелась. – Наёмники всегда выполняют дела, за которые взялись, поскольку – поправь, Бретта, если не так! – мастер объявил, что распустит гильдию, если его ученики потерпят неудачу. Вот, скажем, Треан берётся за поручение. Затем бросает. Старик распускает гильдию. Выходит, Треан задание выполнила, закрывать гильдию не надо.

– Мудрено, – помолчав, вздохнула Бретта. – Надо бы пораскинуть…

– С утра, свежими, – Треан деликатно высморкалась и зевнула.

– Я не сам придумал, отец рассказал, – сознался честный Рен. – В Старомире жил хитрый крокодил, а может, лев, словом, хищник. Ел тех, кто не мог разгадать его загадки. Схватил однажды бродягу и говорит: «Съем ли я тебя так, как съедаю всякого? Отгадай – останешься жив». А пойманный в ловушку самой загадки ждать не стал – да и отвечает злодею на его вопрос: «Горе мне, ты съешь меня!» Получилось, что если чудовище съест мудреца, значит, тот угадал, а за правильное решение ему жизнь обещали.

– И что с ним стало? – зачарованно спросила Треан. – Отпустил его кроколев?

– Съел, конечно, – ответил Рен, устраиваясь поудобнее.

– О! Но как же?

– Иначе, чем съедал всякого. С головы, может, а не с хвоста… Или наоборот. Доброй ночи!

Наступила тишина. Казалось, наёмники задремали. Тогда раздался шёпот Треан:

– А что у тебя за поручение, Бретта?

Рассвело, но они не торопились в путь. Жаль было будить Треан, она задремала лишь под утро.

– Руки…

Но сказала Бретта это беззлобно, невесело, будто по принуждению. Штиллер помедлил, но потом отпустил.

– Тебе, значит, можно, а мне… Ох, да шучу же! – он помолчал, по привычке проверяя набор ключей и отмычек в сумке, чтобы успокоиться. – То есть, надеяться не на что?

– Не-а, – произнесла она нараспев, погружённая в свои мысли, – я замужем.

– Ах, лещ-косорот! А сказать никак нельзя было? Стой, ты права, «здрасьте, я Бретта, замужем, любимое блюдо – жареная картошка с василисковой травой и с луком» – тоже глуповато звучит, само собой. Он из наёмников, я его знаю?

– Нет, он в Еремайе живёт… Наверное. Я думала, тебе уже рассказывали, раз не расспрашиваешь про сына. А ты, выходит, нелюбопытный.

Про сына! Да просто не хотелось будить спящих собак. После того, как они вместе стали жертвой «обвинительной магии» Фенны, Штиллер предпочёл поскорей забыть открывшиеся ему тайны друзей и был благодарен, что они не заговаривали с ним о родителях. Дурак, значит.

– Умерь силу отчаянья, Штиллер, – злая насмешка получалась у девушки неубедительно, но надо признать, Бретта очень постаралась не обидеть жалостью. – Спроси меня снова, когда все дела переделаем и вернёмся. Кто знает? Может, я к тебе через сотню лет с нежностями приползу, а ты глянешь и убежишь, рыдая от ужаса?.. Знаешь, отдавай-ка ты мне моё задание назад, я передумала меняться. Поищу величайшую мастерицу, а ты – средство от невидимости Ребекки. Но награду поделим пополам, не грусти.

4.

Дом михинских мастериц был просмолённой деревянной постройкой, похожей на корабль. Украшала его огромная деревянная Морская Змея. Покровительницей Гильдии Рукодельниц и всего Приводья считалось не само чудовище, а лишь её изображение. С трудом верилось, что гигантский монстр глубин способен желать добра и здоровья двуногим обитателям суши. Всё же о Змее ходили легенды, слагались песни, о встрече с ней у каждого рыбака, у каждой прачки имелась собственная история, объясняющая пропажу лодки, плохой улов, разорванные сети или рождение младенцев, непохожих на отца.

Кое-кто хвастался, что знает, как призвать чудовище, выпросить у него некий подарок или исполнение желания. Триста лет назад простой михинской семье довелось вынуть Змею из сетей. Дискуссия с монстром о размере награды спровоцировали страшнейшую со времён Сотворения бурю. А от чудесного домика на берегу, собственности несговорчивых михинцев, остался в назидание потомкам лишь обод от бадьи для стирки. Штиллер попробовал рассказать приятелям поэтический вариант легенды, где жена требует от Змеи новых и новых даров, пока чудовище не поворачивает время вспять. Но Бретте такая сказка не понравилась.

Брехня! Чтоб две ведьмы – да не договорились!

– Вполне, – мрачно отозвалась Зюсска.

Вязальщица при дневном свете представляла собой замечательное зрелище. Она оказалась невысокой, темноволосой, с узким загорелым лицом, выражающим охотнее всего презрение или насмешку. Её платье до пят и широкую, тёплую безо всякого меха накидку с капюшоном покрывали тончайшим образом вывязанные картины – люди, животные, рыбы, растения и демоны. Одежду Зюсски хотелось читать, как книгу. Когда хозяйка разноцветной роскоши двигалась, создавалась иллюзия, что узор оживает. Например, отряд королевских гвардейцев на плече то и дело норовил свалиться в воду широкого сине-зелёного рукава. Рыцари выглядели мокрыми и угрюмыми.

По пути в гильдию ключник не встретил ни одного старожила. С сухим традиционным приветствием проносились мимо всадники-незнакомцы. Это бесило, как камешек в сапоге. Родина, подобно ревнивой молодке, дулась из-за измены. А может, народ сторонился пешеходов с карманами, полными гоблинской мелочи, которую то и дело приходилось собирать, гоняясь за нею по мостовой.

Когда Рен пинком отправил в полёт щёточку для мытья узкогорлых бутылок, тянущую к нему свои робкие ворсинки, Зюсска удивительным образом поняла причину его раздражения.

– Друзья детства дома сидят, встречать не выходят?

Ключник махнул рукой, будто воспоминания были гоблинами, и их можно было обратить в бегство.

– Какое детство в Михине! – заступилась Бретта. – Тут малышам в колыбели молоток дают, удочку или клубок ниток, как повезёт.

– Мои друзья-одногодки… С ними несчастье случилось, – невыразительно произнёс Рен. – Под воду ушли.

И больше ничего говорить не стал, как ни просили.

В дверь Дома мастериц пришлось долго стучать. Зюсска, сперва нацепившая шляпу-невидимку, подарок Ребекки, теперь стащила её с головы, утверждая, что «не идёт». «Да тебя ведь не видно!» – яростно шептала Бретта. «Безглазому ясно, что она к платью не подходит!» Наконец, в пузе исполинской змеи отворилась дверь. Гостям навстречу выглянула статная тётушка в предписанном бело-коричневом, пожертвовавшая молодостью в пользу авторитета.

– Зюсска Заноза! – торжественно произнесла мастерица, внимательно глядя на вязальщицу, пытающуюся скрыться за спиной Треан. – Вернулась в дом, жильцам которого ты на прощанье пожелала прирасти задами к лавкам и вязать исключительно мешки под компост. Приблизительно так, некоторые слова я, к счастью, позабыла. Хочешь что-нибудь добавить? Как насчёт осознания простой правды, что одежда должна согревать в холода и придавать хозяину достойный вид?

– По мне, пусть придаёт, – ощетинилась вязальщица. – А ещё пугает, сражается вместе с хозяином, убивает, защищает, скрывает намерения, вводит в заблуждение, зачаровывает… Ну, приятно было увидеть, что вы здоровы да при делах, – Зюсска отступила на шаг.

Тут уж Штиллер не утерпел. Не своим голосом, охрипнув от волнения, он выкрикнул:

– Тётя Агнисса, неужто не узнаёте? Арвидов сын, Рен. А они – мои друзья!

И помогло. Матушка Дома мастериц, двоюродная тётка Штиллера, поманила гостей (Зюсску тоже) в зал с панно и гобеленами на стенах, изображающими Морскую Змею – чаще всего, в анфас, со строгим и укоризненным взглядом. На некоторых шедеврах монстр имел человеческое лицо, на других сопровождался свитой из белых уклеек. Такие ковры-картины обладали собственным могуществом: лечили, приносили удачу. Страдающему ночными страхами, например, советовали класть подушечку с вышитой Змеёй под кровать. Бесталанные поварихи ставили на кухню яшмовую змейку. Крикливым младенцам клали «зелёный глазок» в колыбель. Словом, иметь дома изображение морской покровительницы было предпочительней, чем саму Змею.

Гости пили тёплый ягодный кисель. Штиллер густое пойло в детстве ненавидел, а теперь просил третью чашку и клялся, что ничего вкуснее не пивал, причём не кривил душой. Ключнику пришлось выслушать новости последних лет о родивших, заболевших, умерших, отправившихся в странствия, привезших самых невообразимых невест, разорившихся или разбогатевших. О себе рассказать не получилось: подруга матери спросила только мимоходом, не ищет ли Рен дверь на Остров. Нет, и даже не думал.

– От тебя гоблинами несёт, от всех вас, – подвела неожиданный итог мастерица и обвела гостей внимательным, строгим взглядом. – Нечего с гоблинами водиться. Они хоть и миленькие, но себе на уме. Коварный народец… – женщина отставила чашку. – Так что за поручение у тебя от мастера Ю?

– Мне бы поговорить с лучшей вязальщицей.

– Говори со мной, я весьма неплоха, – матушка, как ей казалось, скромно, а на самом деле чрезвычайно самодовольно расправила юбку с замысловатым узором.

– Тётушка! – решился Рен после паузы, во время которой выражение лица рукодельницы приобрело опасное выражение, означающее: «Сейчас я кому-то что-то свяжу – до смерти не развяжет». – Мне бы самую лучшую, какая есть.

– Ах, её, из этих!.. – матушка со вздохом поднялась на ноги. – Они у Морской Змеи в работницах.

– Вот, – показала Агнисса, отодвинув пушистый ковёр, крышку потайной двери в полу. – Здесь вход в затонувший Храм… А тебя куда несёт? Совершенно неясно, – матушка свирепо ткнула пальцем в воздух перед ловко увернувшейся Зюсской.

– Раз Великая Мастерица – не матушка Розвитха, да и вообще никто из вашей банды, – шельмовски ухмыльнулась ведьма, почёсывая кончик носа, – тогда у меня к ней тоже дело найдётся. И наёмным помогу, они в вязании не смыслят, крючка от спицы не отличат.

– Скажи уж честно, они запасами делятся, а у тебя живот подвело, – ехидно возразила матушка. – А мне что? Ступайте. На новолуние девки вас выволокут и у причала по обряду похоронят. Перед памятью матери твоей, Рен, аж… – тётка прижала руки к желудку.

Потом продолжила деловито, как ни в чём не бывало.

– Вода глубже станет – Змею призывайте. Тут её место, волшебное, дышать и ясно видеть научит. Холодно там, много сил отдать придётся. Рыб и нечистую мелюзгу обходите стороной, а неживых и подавно. Мост встретится… – мастерица остановилась. Рен подумал, что та вспоминает дорогу, но приглядевшись, понял: тётка без памяти от страха и молчит, не желая выдать себя стуком зубов. – За ним ждёт Страж. Он вас или… Ну, или дальше проводит, в «тихую заводь». Это уже Храм. Там задерживаться надолго тоже не стоит.

– О! Можно забыть, зачем пришёл, и остаться навсегда? – прошептала Треан.